Проданная драконом, купленная Смертью (СИ) - Юраш Кристина - Страница 27

— Да говорите уже! — выпалил доктор, никогда не отличавшийся терпением и вежливостью.

— У вас находится Марина Лорен? — спросила женщина.

— А вы кто и по какому делу? — спросил доктор с подозрением.

— Ах, я забыла представиться. Я ее тетушка. Тетушка Анна. Понимаете, прозвучит как бред. Но я здорова! Точно! Дело в том, что мне две ночи подряд снится мой покойный брат. Вместе с женой. Он просил меня бросить все и ехать к некому доктору Эгертону в столицу. Он даже сказал улицу! Название! Там Марина. Сначала я подумала, что это просто сон. Но он повторился. И я решила узнать, правда ли это?

— Тетушка Анна! — встрепенулась Марина.

— Кажется, я слышу ее голос! — воскликнула женщина, бросаясь в палату.

Дверь открылась, а на пороге стояла красивая женщина средних лет.

— Невероятно! — произнесла она. — Впервые такое на моей памяти! Ты и правда здесь!

— Да, тетушка, — прошептала Марина, баюкая ребенка на груди.

— О, какая прелесть! — дрогнул голос тетушки. — Он такой милашка. Я прямо не могу!

— Тебе снились мама и папа? — дрогнувшим голосом прошептала Марина.

— Да. Они просили приехать и забрать тебя отсюда! Я подумала, что если это правда, то было бы замечательно! Мы с братом… не разговаривали много лет, — прошептала тётушка, глядя на Марину. — Но когда мой муж Генри умер, я поняла: семья — это всё, что остаётся. А у меня никого не осталось. Брат умер, ты замужем. У меня детей нет… Я осталась одна. И никого рядом. Ты чего? Ты плачешь?

Марина разрыдалась и уткнулась в тетушку, рассказывая о своей беде.

— Ни в коем случае не возвращайся. Я заберу тебя к себе. У меня лавка. Лишние руки не помешают. С тех пор как умер Генри, дом опустел, а детей у нас нет. Так что я готова забрать тебя хоть сейчас. Подальше от этого… негодяя! О, это чудо! Сон правдивый! Доктор, она сможет ехать?

— Да, если осторожно и… — Доктор вздохнул. — И побыстрее. Ее муж хочет забрать ее домой. Но мы не скажем, где она, если она поедет с вами. Я не одобряю ее возвращение.

— Тетушка, милая, забери меня! — прошептала Марина, прижимая к груди хнычущую кроху. — Прошу тебя!

— Конечно! Мы сделаем детскую, я выберу кроватку для малыша… О, какое чудо… — Гладила тетушка крошечного мальчика по головке. — Так, собирайся, милая. Я отвезу тебя домой. Там будет доктор, который тебя осмотрит…

Я впервые видела счастье на лице Марины. Она словно дышала этим счастьем. И одновременно не верила в него.

— Мама, папа, — прошептала она сквозь слезы, когда Анна ушла с доктором обсуждать транспортировку пациентки. — Вы… Вы позаботились обо мне… Спасибо вам…

Я плакала вместе с ней, вспоминая ее родителей, стоящих у последней черты.

— Значит, побольше одеял и в путь, — кивнул доктор, открывая дверь в палату. — Она достаточно окрепла и вполне перенесет дорогу.

— Да! Перенесу! Я все перенесу, лишь бы не возвращаться, — закивала Марина.

Меня выпустили из больницы первой, посмотреть, не ходит ли поблизости ее ревнивый муж. Небольшая бричка была подогнана прямо под крыльцо. Доктор и Анна бережно усаживали Марину с ребенком, кутая одеялами. Тетка ловко запрыгнула на козлы и попрощалась.

Я стояла и плакала, глядя им вслед.

— А ведь чудеса действительно случаются, — прошептала я, чувствуя, как сердце наполняется радостью за чужое чудо.

— Сказала та, которая гостила во дворце у Смерти и сидит у него на подлокотнике, — Усмехнулся доктор, искоса поглядывая на меня. — И вообще. Я хочу чай! Где мой законный чай?

Бричка скрылась за поворотом.

Я вытерла слёзы — и вдруг почувствовала: за углом, у фонаря, кто-то стоит.

Высокий. Тучный. В добротном камзоле.

Он смотрел, как уезжает его жена.

И в его глазах — не боль.

Не раскаяние.

А ярость.

Тихая. Холодная. Терпеливая.

Он швырнул букет себе под ноги и растоптал сапогом.

Но я понимала: это уже не наша история.

И очень надеялась, что он так и не узнает, куда увезли его жену.

Наше дело маленькое — спасать жизни.

Я повернула и направилась в больницу, глядя на два сиротливых кресла в приемном покое.

Неплохо для начала. С чего-то надо начинать наше знакомство с деньгами!

Я заваривала чай, как молитву, вложив в каждый жест свою душу.

Вербена, корица, щепотка сахара, немного листочков смородины все это заставляло меня чувствовать себя живой.

Мои руки дрожали, но не от страха. Они подрагивали от воспоминаний. От того, что я видела в отражении огромного зеркала. Страсть, отчаяние, любовь. Не конец, а начало.

Я до сих пор чувствовала этот поцелуй — не на коже, а внутри, где живёт душа.

И от этого мне было… страшно.

Он — сама Смерть, воплощение неизбежности.

Я — живое существо, полное эмоций и страстей.

Живые любят, они переживают весь спектр чувств: радость и горе, страх и надежду.

А он?

Он — закон, тишина после последнего крика, конец всего.

«Я не умею любить», — произнёс он, и в его словах звучала горькая правда.

Но что, если это не так? Что, если умеет? Кто-то из Жнецов, значит, научился… Может, и Смерть научится?

Эта мысль, как искра в пороховом погребе, обжигала и манила.

Я не могла от неё избавиться, ведь в его глазах, устремлённых на меня, я видела нечто большее, чем просто пустоту.

В них горел огонь, скрытый, но всё же ощутимый.

Это был голод.

Голод, который я не могла понять, но который заставлял моё сердце биться быстрее.

— Нонна! — раздался голос доктора из кабинета. — Чай готов?

— Почти! — откликнулась я, опомнившись и наливая кипяток в чашку.

Поднос в моих руках дрожал. И эта дрожь была вызвана предвкушением. Я знала — Смерть уже в комнате.

Я не слышала шагов, не видела теней, но чувствовала его присутствие. Воздух наполнился ароматом роз и лёгким запахом пепла, словно сама вечность явилась, чтобы выпить чашку чая.

Я осторожно вошла в кабинет, стараясь не издавать ни звука.

Смерть сидел в том же кресле, что и в прошлый раз. Его чёрный плащ казался бесконечной ночью, а белые волосы — лунным светом на снежном покрывале. Глаза, тёмные, как бездонные омуты, мерцали серебряными искрами, будто он ждал именно меня.

— А, вот и ты, — произнёс доктор, не отрывая взгляда от шахматной доски. — Мы как раз начали.

На столе возвышались шахматы. Белые фигуры олицетворяли надежду. Чёрные — неизбежность судьбы.

— Джеймс Миллиган, — тихо пояснил доктор, не глядя на меня. — Его душа уже на грани.

Он сделал ход.

Пешка — вперёд.

Как последний шаг умирающего.

Смерть не шевельнулся.

Просто поднял руку — и чёрный конь сам перепрыгнул через фигуры, вставая в убийственную позицию. Послышался звук падающей фигуры, и одна из белых пешек упала и покатилась с доски.

Я поставила чай на стол, поглядывая на Смерть. Интересно, пригласит ли присесть рядом. Или нет?

— Принеси еще сахара, — кивнул доктор, внимательно изучая комбинацию под мерное тиканье часов на столике.

Я кивнула и направилась за сахаром на кухню.

Но вдруг послышался звон разбивающегося стекла.