Проданная драконом, купленная Смертью (СИ) - Юраш Кристина - Страница 23

Тот самый, кто верил лжи, как святыне.

Я медленно подошла к доктору, встав рядом.

— Она не ваша, — сказала я тихо, но чётко. — Она больше не ваша. И я не позволю вам творить бесчинства в этой больнице! Слышали меня? Вон отсюда!

Мужчина зарычал, как зверь, и шагнул вперёд.

— А ты кто такая, шлюха?! Что думаешь? Раз фартушек нацепила, то можешь мне указывать?! Ты подстрекаешь её! Ты внушила ей, что она невиновна! Ну, погоди… Я с тобой разберусь! — из его рта пахло вином и злобой.

— Не сметь! — закричал доктор страшным голосом. — Марш отсюда! Пока я не позвал стражу!

И в этот момент заплакал младенец.

Мужик бросился к двери, за которой доносился детский плач. Я бросилась ему наперерез!

— Не пущу! — заорала я, решив стоять насмерть. Кнут был брошен мне в лицо. И в эту же секунду ревнивец рванулся мимо меня — и в этот миг что-то блеснуло в его руке. Я не успела даже дёрнуться в сторону.

Жгучая боль в боку — будто раскалённый гвоздь вонзился под рёбра.

Я согнулась, и на ладони — кровь. Алый след на льняном платье.

— Ах, не пустишь? — произнёс он. И в эту же секунду меня согнуло пополам. Я схватилась руками за живот, а мне на руки потекло что-то липкое, горячее.

— Ты тронешь ребёнка — я тебя убью сам! — рявкнул доктор, встав между ним и дверью.

А потом плеснул кипятком бульона. Не в лицо. В руку с ножом.

Муж взвыл, выронил лезвие…

Лишившись оружия и воя от боли, ревнивец бросился бежать прочь.

— Тише, всё в порядке. Руку… Руку убери, — прошептал доктор.

Я поняла, что меня чем-то пырнули.

— Давай, зажимая, осторожней, — шептал доктор, бросаясь к склянкам с зельем. Я почувствовала, как выхожу из тела. Я лежала на полу, согнувшись в три погибели, и как рядом с моим телом открывается знакомый портал.

— Не-а! — прошептала я. — Не пойду…

Я обернулась, видя, что позади меня стоит Смерть.

— Ты дрожишь от боли, пылинка, — прошептал он, глядя, как доктор суетится над моей раной. — А я… я не люблю, когда мое — страдает. Пойдёшь со мной? Там нет боли. Только тишина.

— Я останусь, — выдохнула я. — Здесь… ещё столько дел!

Он усмехнулся — тонко, как трещина во льду.

— Как хочешь. Но знай: в следующий раз я не спрошу. Я просто заберу.

— Я останусь. Доктору нужна помощь… Он ведь твой друг, — прошептала я, видя, как доктор пытается мне помочь, заливая рану и срезая с меня платье.

— Почему ты решила, что я зову тебя навсегда? — спросил Смерть. — И разве я сказал, что ты умрешь? Я просто подумал, что тебе будет намного приятней побыть со мной какое-то время, чем корчиться от боли здесь, пока доктор зашивает и чистит рану.

— Значит, это твоих рук дело? — спросила я.

— Пылинка, ты хоть раз видела меня с ножом? — усмехнулся Смерть. — Ты хоть раз видела, чтобы я гнался за кем-то с целью убить? Нет. Не видела. Никто этого не видел. Потому что я не убиваю. Я забираю. А убивают люди.

Смерть не унёс меня. Не сжал в ледяных объятиях. Не шепнул: «Пора».

Он просто… протянул руку.

И я положила свою поверх его — не в знак покорности, не в знак сдачи. А в знак доверия. Хотя разум кричал: «Ты с ума сошла! Это Смерть!»

— Ты можешь вернуться, — сказал он тихо, почти ласково. — Если захочешь.

— А если не захочу оставаться? — вырвалось у меня, и в голосе прозвучал не вызов, а… надежда.

— Ты будешь в своем праве, — усмехнулся Смерть. — Но я уверен, что ты не захочешь возвращаться…

В этот момент нас охватила тьма.

Не та, что бывает ночью. Не та, что прячется в углах старого дома.

Это — тьма, в которой нет даже эха. Ни звука. Ни времени. Ни страха.

Только я.

И он.

Я не видела его руки. Только ощущала — как будто вечность касалась меня не как судьба, а как… приглашение.

— Я точно смогу вернуться? — вырвалось у меня, и голос дрогнул, будто я уже знала ответ.

Он не ответил. Просто сжал мою руку — чуть крепче, чем нужно для вежливости, чуть нежнее, чем положено для Смерти.

— Да. Лгут люди. Я говорю правду, — произнес тихий голос.

И в этот миг — вспыхнули огни.

Не золотые. Не тёплые.

Мертвенным, серебристо-чёрным светом зажглись фонари вдоль бесконечной аллеи. Их пламя не дрожало. Оно дышало — медленно, ритмично, как пульс спящего бога.

Перед нами вырос дворец.

Огромный. Чёрный. Из камня, что, кажется, вырезан из самой тени. Башни уходили в небо, которого не было. Окна были полны света. Не яркого. Не радостного. Света покоя.

— Это… твой дом? — прошептала я, не веря, что Смерть может иметь дом.

— Это моя обитель, — ответил он. — И сегодня ты — моя гостья.

Из теней у ворот выступили фигуры.

Высокие. В чёрных капюшонах, скрывающих лица. Плащи — без единой складки, будто вырезаны из ночи ножом. Они не шли. Они возникали — по обе стороны аллеи, как стражи забытого храма.

— Не бойся. Это — Жнецы. Мои слуги, — произнес Смерть. — Я редко прихожу за кем-то лично. Чаще всего это делают они. Жнецы. Их задача — взять душу и провести ее в мир мертвых.

Жнецы, значит, уводят в мир мертвых. А я, значит, тащу ее обратно в мир живых. И это всё один дар!

Вот как они выглядят…

И тут я вспомнила слова доктора про Жнеца.

— Откуда у меня… этот дар? — спросила я, глядя на свои руки, всё ещё помнящие, как легко вырваться из плоти. — Почему я вижу души? Почему я могу… возвращать их?

Смерть остановился. Повернулся ко мне. Его глаза — чёрные, но в них плясали серебряные искры, как звёзды над пустыней.

— Потому что в твоих венах течёт кровь Жнеца, — сказал он. — Кто-то из твоих предков… перешёл грань.

Он сделал паузу. И в его голосе прозвучала грусть, древняя, как первый вздох мира.

— Такое случается крайне редко. Почти никогда. Потому что… мы не умеем любить. Ни я. Ни они. Мы — закон. Мы — конец. Мы — тишина после крика.

Но однажды… один из нас забыл, кто он. Увидел женщину. Услышал её смех. И решил… остаться с ней.

Я ахнула.

— И… они…?

— Они любили, — прошептал он. — Недолго. Но по-настоящему. И от этой любви родился дар. И он… передался тебе.

— То есть ты хочешь сказать, что кто-то из вас все-таки умеет любить? - удивилась я.

— Видимо, бывают исключения, - заметил Смерть.

“Интересно, а ты умеешь любить? Или нет?” - подумала я, глядя на его красивое лицо.

Жнецы поклонились — не мне. Ему. И в этом поклоне было столько почтения, что я почувствовала: даже вечность стоит перед ним на колени.

Мы вошли во дворец.

Внутри — не мрамор, не золото, не пыль забвения.

Тишина.

Тёплая. Живая.

Стены — из чёрного камня, инкрустированного костяными узорами — не страшными, а… поэтичными. Как будто каждый завиток — это чья-то история. Чья-то последняя мысль.

— Почему ты привёл меня сюда? — спросила я, оглядываясь. — Ты же мог просто… оставить меня метаться в тумане.