Проданная драконом, купленная Смертью (СИ) - Юраш Кристина - Страница 21

Я метнулась к тазу, к полкам, к зельям — руки сами знали, что делать, хотя сердце колотилось так, будто пыталось вырваться и бежать вперёд, к тому, что уже нельзя остановить.

Роды шли быстро. Слишком быстро.

Как будто ребёнок чувствовал: если не вырваться сейчас, у него больше будет шанса.

Марина кричала — не от боли, а от отчаяния. От осознания, что это конец.

А доктор… доктор делал всё, что мог. Его пальцы дрожали, но движения были точны, как удары сердца перед последним вдохом.

— Тужься! — кричал он. — Тужься, дочь моя! Он почти здесь!

И вдруг — тонкий, резкий, живой крик разорвал тишину палаты.

Ребёнок.

Мальчик.

Красный, мокрый, с кулачками, сжатыми в ярости и жизни.

Я выдохнула — и тут же похолодела.

Потому что Марина перестала дышать.

Её голова безвольно склонилась на подушку. Глаза — широко раскрыты, но уже не видят. Только в них застыл вопрос: «Он жив?»

— Нет… — вырвалось у меня. — Нет, нет, нет!

Я бросилась к ней, схватила её за руку — тяжёлую, как камень с чужой могилы.

— Вернись! — закричала я, тряся её. — Ты же слышишь? Он кричит! Он жив! Ты должна увидеть его! Ты должна…!

— Нонна! — резко остановил меня доктор, хватая за плечо. Его голос был не гневным — умоляющим. — Не надо. Не зли Смерть. Он и так… он и так оказывает тебе милость.

Он не простит, если ты снова перейдешь ему дорогу.

Я замерла. Ну зачем всё так? А?

Сердце билось где-то в горле, а в голове крутилась только одна мысль: «Она ушла. А малыш остался один. Совсем один в этом холодном, жестоком мире!».

Тем более, там в тумане может быть ловушка!

Но если я ничего не сделаю, малыш никогда не обнимет маму! А мама никогда не прижмёт к груди драгоценное дитя!

Плевать на всё! Я должна.

Обязана.

Чего бы мне это ни стоило!

Сделав глубокий вдох, отмахнувшись от крика доктора: «Нет! Не вздумай! Нонна!», я схватила бедную женщину за руку и вышла из тела.

Прямоугольник света раскинулся прямо у изголовья кровати.

Тот самый, что я видела у постели Лиама.

Тот самый, что ведёт туда, откуда не возвращаются.

И в нём — силуэт Марины.

Босая. В рубахе, пропитанной потом и кровью.

Она шла, не оглядываясь.

Как будто уже забыла, что у неё есть сын.

— Марина! — крикнула я. — Подожди!

Она не обернулась.

Но я знала — она слышит.

Её душа впервые за всю жизнь почувствовала лёгкость. Боли не было. Я знала это чувство. Не было стыда, унижения, был покой.

Душа Марины шагнула в портал, исчезая.

И тогда я закрыла глаза.

Сжала кулаки.

И бросилась следом, понимая, что могу и не вернуться!

Холод обжёг меня, как тысяча иголок, но я не остановилась.

Я бежала по серой траве, что не шелестела под ногами, крича её имя, пока голос не сорвался.

— Ты не имеешь права! — кричала я, догоняя её у самого порога света, почти у самой двери. — Ты слышишь его крик?! Он зовёт тебя! Он один! Ты оставишь его сиротой?!

Марина замерла.

Плечи дрогнули.

Но душа несчастной не повернулась.

— Зачем ему мать, которая не смогла его защитить? — прошептала она сквозь слёзы. — Я самая ужасная мать на свете… Я не могла защитить своего малыша…

— Затем, что он твой! — вырвалось у меня. — И ты — его! Это не выбор! Это — любовь! Даже если ты боишься… даже если тебе больно… даже если ты устала…

— Лучше, если он вырастет в Доме Милосердия, — прошептала она. — Или кто-то из добрых людей заберёт его себе… Ему там будет лучше, чем дома…

— Я знаю, что с тобой случилось… Я знаю, что муж обвинил тебя в неверности! Ну и плевать! Ты сможешь жить и без мужа! Представь, чистенький домик, ты и твой мальчик. Разве не это счастье? Разве это не то, ради чего стоит остаться?

— Мне некуда пойти, — прошептала Марина, обернувшись. — Мне некуда пойти! Я в ловушке, понимаешь? Соседка нашептала моему мужу, что я была ему неверна!

— Какая? — прошептала я. — Та самая, что тебя принесла сюда?

— Да! — со слезами выдохнула Марина. — Она пошутила, а он воспринял это всерьез!

О, боже мой! Ну и люди! Нет, главное, стояла, убивалась громче всех. А сама… Тьфу!

— Он уже убил моего кота, когда я попыталась уйти… — прошептала Марина, глядя в землю. — Сказал: «Если уйдёшь — следующая будешь ты. А заодно и этого выродка!».

Душа Марины решительно шагнула вперед, а я поняла, что она уходит.

— Стой! — крикнула я, как вдруг увидела, что дверь открывается и навстречу Марине выходит мужчина.

Немолодой. Немного грузный.

— Папа! — закричала Марина, бросаясь к нему. — Папочка! Любимый!

— Прости, милая, — я видела, как мужчина плачет, обнимая ее. — Прости, что не могу защитить свою девочку… Прости, маленькая моя… Прости, что не смог прийти на помощь… Прости… Ты так выросла. Я помню тебя еще совсем маленькой…

Следом за отцом появилась женщина. Она выглядела очень доброй, милой. Немного полноватая, но при этом какая-то уютная.

— Мама! Мамочка! — зарыдала Марина, обнимая маму.

— Моя девочка… Всё хорошо. Всё закончилось… Он больше никогда не ударит тебя…

Я понимала, что проигрываю эту битву.

— Так ты сама знаешь, каково это — жить без того, кто может защитить! Ты сама знаешь, что такое, когда рядом ни единой родной души! — крикнула я в отчаянии. — И хочешь, чтобы ребенок об этом тоже узнал? Ему нужна мама. Любящая. Живая. Рядом.

Марина посмотрела на меня.

Потом — на свет, который лился из-за двери.

И вдруг — улыбнулась. Сквозь слёзы. Сквозь боль. Сквозь страх.

— Давай. Решайся. Ты сильнее, чем ты думаешь. Не бойся уйти от мужа. Бойся остаться с тем, кто тебя не ценит… Я знаю, о чем говорю! Поверь! Я тоже ушла от мужа! Потому что он перестал ценить! И ничего! Живая! Самое страшное уже позади. Тебе останется сделать шаг, и мы тебе поможем. И я, и доктор! Ты не одна. Мы все поможем тебе! — крикнула я.

— Иди, не бросай его, — прошептал отец. Мать улыбнулась и кивнула. — Слушайся родителей.

— Хорошо, — прошептала Марина. — Я пойду. Я останусь. Ради ребенка… Я просто попробую…

— Да, правильно. Просто попробуй, — шептала я. — Не попробуешь — не узнаешь…

Я сжала её руку — почти прозрачную, почти ускользающую — и потянула назад.

Через туман.

Через тишину.

Через боль, что не принадлежала мне, но которую я готова была нести.

Я бежала, зная: за моей спиной — не пустота. Там, в тумане, стоял он. Не мешал. Не помогал. Просто… ждал. Как будто проверял: «Сможешь ли ты снова перейти мне дорогу — и выжить?»