Ком 9 (СИ) - Войлошникова Ольга - Страница 23

— Изменилась, ещё как! — согласился Сокол. — Только это всё равно больше на их родное похоже будет, чем наши щи-борщи.

— Это да, не поспоришь.

Тут с воплями и стенаниями в зал ворвался новый персонаж. За ним бежала старенькая спаниелька. Навстречу этой паре сразу бросились несколько человек.

— А это ещё кто? — удивился я и тут понял: — А-а-а! Это же…

— Профессор Павлов! — закончил вместе со мной Иван. — А это, видимо, та собачка, которую всё собирались дядюшке подарить, да прособирались.

— Вот и хорошо, что не подарили. Представь, экий сейчас конфуз бы вышел.

— Верно говоришь.

— Так что ж, интересно — все опытные образцы окончательно пришли к своему первоначальному состоянию?

— А вот это, брат, доподлинно неизвестно. Ратнаияки же продолжают рубиновыми глазами сверкать. Глядишь, и у этих что-то осталось.

— Мне больше интересно, привязка к Сердцу Горы у них сохранилась или нет?

— А-а! Вернутся ли они снова в рубиновый вид?

— Именно.

Иван помолчал.

— Главное, чтоб у меня глаза обратно не засияли.

— Тебе ж сказали, что у тебя принцип не тот.

— Много они понимают! — проворчал Иван. — Явление новое, сегодня так скажут, завтра наоборот…

— Н-да. Теперь только ждать, что наблюдения покажут.

— Да уж, только ждать…

Ночь мы провели в Сердце Горы, наутро меня повторно проверили и отпустили, оставив Ивана со всей семьёй в исследовательском центре. Причём сказали, что Ивана, возможно, отпустят через неделю, а то и быстрее, а Марии с Кирюшкой придётся задержаться. По такому поводу с раннего утра в большой центральный зал Сердца Горы были натасканы внушительных размеров пластины, из которых для великой княгини с сыном начали собирать отдельный покой, обеспечивающий членам императорской семьи хотя бы минимальный комфорт.

Иван бодрился, Маша нервничала, и явившаяся с проверкой императрица чуть не силком уложила её в целительный сон, мотивируя тем, что ребёнку нужна здоровая мать, а не издёрганное чудовище.

А лучше всех себя чувствовал Кирюшка, проснувшийся утром как ни в чём не бывало. Глаза у него практически перестали отсвечивать, и если бы я не знал о случившемся, ни за что бы не догадался, что этот мальчик чем-то отличается от других ребятишек. С трудом снеся необходимые осмотры, обмеры и просвечивания, он отправился в сопровождении двух лаборантов осваивать новые территории, немедленно перезнакомился с половиной персонала, завёл дружбу с Дхануком и определил старую спаниельку Жужу в свою безраздельную собственность. Он же, почёсывая Жуже брюшко, первым заметил, что отдельные прядки на животе у собаки снова стали рубиновыми!

Новость вызвала страшное оживление в рядах учёных. Похоже, изменённые животные снова возвращались к рубиновой природе, и всё начало происходить даже быстрее, чем раньше, чего изначально никто не предполагал. Снова забегали туда-сюда какие-то люди в белых халатах, таскали стенды с закреплёнными на них змеями (по-моему, живыми), водили свиней на цепочках и даже, кажется, рассматривали на лабораторных столах каких-то черепах.

Любопытно было бы узнать, придумал профессор Шляпников что-нибудь с женщинами для ратнаияк, но как-то неловко было спрашивать. Да и ладно. Если что-то было — по-любому потом вылезет.

После обеда небольшой бронированный автомобиль в сопровождении пары «Алёш» сопроводил отъезжающих в Бидарский воздушный порт, где мы и погрузились на регулярный курьер, проходящий в том числе через Иркутск.

В этот раз со мной возвращался Фридрих, отладивший тут все вопросы, в которых иркутское дворянское собрание в моём лице соблюдало интересы Иркутской губернской благотворительной общественной комиссии — рубины-то в Бидарских складах только-только до конца переучли, а процент от них чей? Наш! Да и в шахтах камушки продолжали добываться! Так что будет в Иркутске новое училище. Какое там хотели? Медицинское, что ли? Или для учительниц? Эх, с такими деньжищами мы и все четыре училища построим!

Гоняя в голове такие наполеоновские планы, я заметил въезжающую на территорию воздушного порта коляску генерал-губернатора графа Орлова в сопровождении личной охраны. Виталий Сергеевич аж привстал, завидев меня, рукой замахал.

Я задержался — всё одно погрузка идёт.

Раскланялись вежественно.

— Илья Алексеевич, дорогой! Не побрезгуйте гостинцем! — граф живо обернулся в коляску и вытащил здоровенную корзину, обвязанную поверх белоснежным полотном.

— Это что же? — удивился я.

— Про повара моего помните?

— Помню-помню, что вы местным стряпухам не доверяете.

— Не доверяю! — сразу согласился Орлов. — Бьёмся с разъяснениями и так и эдак — не внемлют! Антисанитария страшная-с! Поэтому — исключительно от своего стола. Индийские сладости, порадуйте родню.

Мне стало неловко:

— Виталий Сергеевич, как же это… Неудобно. Я ж не думал, что свижусь с вами, никакого подарка не прихватил…

— Что вы! Что вы! — замахал руками Орлов. — Какие отдарки⁈ Мы вам, можно сказать, всем нашим нынешним благосостоянием обязаны!

— Ну вы меня совсем засмущали…

— И даже не думайте, Илья Алексеевич! Всегда рады вас видеть! Ждём, как дорогих гостей — и вас, и друзей ваших. Приезжайте хоть с семействами — нынче у нас спокойно, можно по округе покататься, старинные руины обозреть, статуи древние, экзотическую природу.

— Обещать не могу, — я прижал руку к груди, — но приглашения передам всенепременно.

Раскланялись мы, разобнимались и пошёл я на борт. С корзиной. А тяжёлая! Сильно, видать, у Бидарского генерал-губернаторского подворья жизнь улучшилась. Впрочем, что я удивляюсь? Они ж тоже с процента от дохода шахт живут!

Зашёл я в салон, корзину стюарду отдал, чтоб пристроил покуда. Смотрю — Фридрих мой сидит, в окошко таращится. Местечко мне рядом с собой караулит.

Сел я. Присмотрелся:

— И что ж это ты, дорогой друг, печальных полон дум, как говорил какой-то известный пиит.

Немец вздохнул и перевёл взгляд с окна на сжатые замком руки.

— По существу, всё есть в порядок, Илья Алексеевич.

— Хм! «По существу»! Глянь-ка! А не по существу? Ты ж к любимой жене летишь! Откуда эта вдруг в глазах кручина? А ну, давай, колись! Я за тебя всё же отвечаю. Иль тебя обидел кто?

Фридрих с нехарактерной для него печалью вздохнул:

— Это есть пустой, Илья Алексеевич. Никто не имел причинить мне вред. Даже никакой намерение на данный действие.

Эк он предложения строит! Учит-учит русский, понимает уже очень даже хорошо. А вот как начнёт что посложнее заворачивать…

— Ну и чего тогда киснем?

Фридрих снова посмотрел в окно, горько усмехнулся:

— Я никогда не иметь думать, что я бывать подвержен меланхолия.

— Ну-ну? — подбодрил его я.

— Но сейчас я почему-то думайт, какой есть большой наш Земля. Везде разный… э-э-э… климат.

— Ну да. Тут жара круглый год, а батя с дедами-казаками о прошлой неделе на севера летал на волчью охоту. Там весной совсем не пахнет. День короткий, как воробьиный хвост! Снег повсюду — даром, что апрель на подходе!

— Вот, — Фридрих, по-моему, кивнул каким-то своим мыслям. — Там снег, тут жара. В Иркутск тоже холод?

— Не как на севере, конечно! У нас, знаешь ли, то подтает, то замёрзнет.

— А у нас уже есть тепло, — он отрешённо смотрел в окно, за которым уплывала вниз Индийская земля. — Все хотеть радоваться. Большой праздник. Фестиваль дерефья. Яблок в цвету…

— Ага. Яблоки, значит. В цвету. Очень поэтично, — пробормотал я.

Так-так-так… Всё указывает на то, что нашего гениального логиста начала подъедать тоска по родине. Надо ли мне, чтобы он впадал в уныние? Отнюдь!

— Слушай, Фридрих, а не хочешь ли ты со мной прокатиться в Германию?

Он отлепился от созерцания иллюминатора и уставился на меня с немым вопросом.

— А то, видишь ли, замок-то мне выдали, а что там — я так и не ознакомился. Надо сгонять хоть, глянуть. Ну и заодно, может, с роднёй повстречаешься.