Воля владыки. У твоих ног (СИ) - Радовская Рия - Страница 44

Лин тосковала. Уже не получалось врать себе, что всему виной — скучная, бездельная жизнь и воспоминания о родном управлении. Работы не хватало, но тренировки с Хессой странным образом заполнили именно эту пустоту, а набор дротиков в «тайной комнате» Лалии — под Лалии же едкие комментарии — помогал держаться в форме. Но засыпала Лин, обнимая подушку, все еще хранившую запах владыки, и снилась ей совсем не работа.

Низкий, спокойный и успокаивающий голос. Темный взгляд, нечитаемый, но видящий насквозь. Широкая ладонь на шее и в волосах, на плече и снова на макушке. Прикосновения, слишком похожие на ласку, и собственный ответ на них — уже не шарахнуться в сторону, привычно и почти бессознательно оберегая личное пространство, а замереть и дышать, понимая, что хочешь непозволительно многого, но можешь разрешить себе только эту малость.

Владыка больше не приходил в сераль и Лин к себе не вызывал. За стенами сераля, в закрытой от анх части дворца, было шумно и людно — отголоски доносились и сюда, анхи с завистью прислушивались к отзвукам круглосуточного праздника, а Лин жалела тех, кто не имел права скрыться от этого веселья. Жалеть владыку — не смешно ли? Но, судя по тому, что тот не приходил даже к Адамасу, для владыки праздник был работой. А Ладуш, кажется, вовсе прекратил спать и держался на одних бодрящих отварах. Каждый вечер он приводил в сераль двух-трех, а иногда и больше, благородных кродахов из числа гостей — те, с разрешения владыки, могли выбрать себе анху на ночь. И ладно бы только вечером! Жаждущий любовных утех кродах мог заявиться в любое время суток, так что Лин теперь проскальзывала через общий зал с такими предосторожностями, будто выслеживала опасного преступника.

— Господин Ладуш, — поймала его Лин в первый же вечер. — А как же «до анхи повелителя никто не имеет права дотрагиваться»?

— Обычно — никто. Но сейчас, или когда приедут остальные владыки, — другой разговор. Древний закон гостеприимства, который нельзя нарушать. Если тебя захотят, можешь отказаться, но это дурной тон: на тебе нет метки, значит, нет и обязательств. Это бросит тень и на владыку, и на его гостеприимство. Поэтому будет лучше, чтобы тебя не захотели.

— А в идеале даже не увидели, — кивнула Лин. — Может, мне переселиться куда-нибудь?

— Поверь, Линтариена, здесь — безопасней всего. У личных анх владыки есть привилегии, другие лишены и этой защиты. К тому же сюда допущены лишь единицы, избранные. Знала бы ты, что творится внизу. На каждую анху по двое-трое кродахов за день. — Лин содрогнулась, а Ладуш добавил: — Да, кстати! Пока гости не разъедутся, не ходи в зверинец без охраны.

— А я хотела спросить, можно ли взять с собой Хессу.

— Не сейчас. После. О, великие предки, спасибо Дару, хотя бы Хесса с меткой. Страшно подумать, если бы… — и умчался, не договорив, только рукой махнул.

Хесса, к слову сказать, торчала в общем зале куда больше обычного, даже ужинать стала здесь. Вскидывалась на каждого входящего, напрягалась на шаги за дверью. Старалась не показывать вида, но Лин замечала. И скоро не выдержала. Сказала, когда они закончили вечернюю разминку:

— Ты же понимаешь, что он не придет, пока праздник? А если придет, то только по делу, не за тобой?

Хесса закрылась мгновенно. Сжались челюсти, сошел с разгоряченного лица румянец, возвращая обычную бледность.

«Пошлет, — подумала Лин. — Пошлет, скажет, что лезу не в свое дело, и будет права».

— Всем заметно, или только ты такая внимательная? — вместо этого спросила Хесса. Голос звучал холодно и отстраненно, зато пальцы будто жили отдельной жизнью — комкали расшитый жилет, Лин даже посочувствовала несчастной тряпке.

— Я приучена смотреть и видеть, — честно ответила она. — Остальные… не знаю. Думаю, еще нет. Сплетницы часто замечают лишнее, но сейчас все смотрят только на кродахов. А из анх — на тех, кто без метки. Оценивают конкуренток. Но я потому и сказала — никогда не знаешь, кто посмотрит не туда не в тот момент.

— Это надо прекратить, — все так же бесцветно отозвалась Хесса. Ничего больше не добавила, но Лин будто отчетливо услышала продолжение: «Но я не знаю, как».

— Легко, — Лин вытащила тростниковую циновку из свернутых и сваленных кучей в углу, расстелила на середине зала. — Иди сюда. Двигаешься ты хорошо, пора учить тебя падать. Наставишь синяков на первый раз, потом пойдем в купальню, ужин попросим туда, а потом спать. И так каждый вечер.

— А вдруг… — Хесса не договорила, помотала головой, с нарочитой аккуратностью отложила в сторону измятый жилет. Пробормотала, не глядя на Лин: — Бесит, как же бесит, бездна все забери! — и решительно шагнула к циновке. — Давай, показывай.

Больше они к этой теме не возвращались — ни в тот раз, ни в другие дни и вечера. Но Лин было неловко — она ведь тоже… ждала. Понимала, что глупо, но не могла отделаться от собственного «а вдруг». Особенно накатывало в зверинце: знала, владыка Асир прежде всего придет к Адамасу, а не в сераль к анхам. Пока возилась с Исхири, оборачивалась на каждый звук. Анкары — все — чуяли ее нервозность и тоже волновались. Лин старалась отбросить лишние мысли, сосредоточиться на внутреннем звере и «младшем брате»-анкаре. Вот только внутренний зверь тосковал не меньше, и успокоить его оказалось гораздо сложней, чем самой принять безмятежный вид.

Напряжение накапливалось, и на седьмой, кажется, день праздника — Лин уже так устала от всего этого, что сбилась со счета — она решила: все. Хватит. Или назавтра придет сюда в полном порядке, даже если придется позориться перед Ладушем и просить успокоительное. Или не придет вообще, пока не закончится вся эта праздничная вакханалия. Потому что в таком расположении духа — нельзя к анкарам, она только испортит все.

Решение было, наверное, правильным, но опоздало ровно на день. Анкары отлично чувствуют, когда человек силен, а когда слаб, когда хладнокровен, а когда на взводе. Исхири тревожился, а его белый братец решил в очередной раз побороться за главенство, но напал почему-то на Лин.

Удар лапой в плечо опрокинул на землю, Лин сгруппировалась, на рефлексе выставила блок — и на предплечье сомкнулись челюсти молодого анкара. Плотная кожа рукава и перчатки смягчила урон от зубов, а боль и выброс адреналина мгновенно вымели из мозгов лишнее, оставив одно: защититься. Защититься самой, потому что так правильно. Действовать придется жестко: она слабее. Удар кулаком в нос, захват шеи ногами — не вышло, извернулся, скотина белая, перекатиться — жаль, придавить весом не получится, у владыки получилось бы, он тот еще шкаф, а Лин даже для анхи мелковата. Вывернуть ухо? Белый заскулил и разжал челюсти, а Лин вспомнила — уши у анкаров чувствительны к боли, она читала в том трактате в библиотеке, даже в блокнот выписывала. Вот и пригодилось.

Рядом рычал Исхири. Лин опрокинула белого на спину и посмотрела в глаза — в упор. Тот отвел взгляд первым. Признал поражение.

Теперь можно было заняться рукой. Хотя нет, сначала Исхири.

— Все хорошо, — Лин положила ладонь анкару на голову, потрепала и подумала вдруг — а ведь этот жест она переняла у владыки. И тот совсем не Адамаса так треплет, а саму Лин. Повторила: — Все хорошо. Ты не волнуйся, если я завтра не приду. Вон, владыка сколько уже не приходит? Праздник у них.

Исхири лизнул в щеку, ткнул носом в грудь и на прямых ногах, боком, пошел к брату — кажется, собрался добавить. А Лин встала и побрела переодеваться. Рука слушалась плохо, и дело, кажется, было не только в пережавших ее до кости зубах. То ли вывихнула, пока каталась там по земле, то ли локоть выбила? Лин шипела от боли, снимая костюм. Мыться не стала — натянула шаровары и лиф и уже потом нормально осмотрела руку, прощупала, выдохнула с облегчением: хотя бы перелома нет. Пожевана, конечно, знатно — гематомы, кое-где кожа ссажена, будь она в обычной тонкой рубашке, без хирургии родного мира можно было бы сказать руке «прощай».