Воля владыки. У твоих ног (СИ) - Радовская Рия - Страница 35

— Как раз поэтому! Вы провели здесь всю жизнь и не понимаете⁈ — Лин распалилась не на шутку, даже бояться забыла. — Легко верить в лучшее, когда все хорошо. Легко верить в доброе солнце там, где оно не сжигает, а только греет. Но надежда — она вопреки. Всегда. Когда плохо, страшно, невыносимо. Когда не знаешь, что с тобой станет завтра. Только тогда надежда становится якорем и спасением, а вера в лучшее дает силы бороться.

— Ты говоришь о сильных духом, о тех, кто не ищет легкой жизни. О Сардаре, например, — Асир улыбнулся. — Он родом из Шитанара. Сын митхуны бывшего владыки, прижитый со стражником. Рос в трущобах, взрослел в пути.

— Сын митхуны — в трущобах? Почему⁈

— Владыка взбесился, не простил измены, казнил и митхуну, и стражника, младенца успела унести клиба из слуг.

История эта до сих пор дурно пахла. Митхуна, без пяти минут жена, и отсутствующий во дворце во время ее течки владыка Газир. Казалось бы — что ей оставалось делать? Ждать и сойти с ума? Газир, видимо, считал, что да. Он, насколько знал Асир по рассказам, никогда не отличался ни выдержкой, ни дальновидностью. Потому и умер на пиках взбунтовавшейся в конце концов стражи. А Шитанар с тех пор так и лихорадит — от одного наследника к другому, от мятежа бедняков до бунта торговцев.

— А то владыка убил бы и ребенка? — Лин полыхнула гневом.

— Выродка изменницы? Конечно.

— Видимо, остается радоваться, что он позволил митхуне родить.

— Это было наказанием. Медленной агонией. Все девять месяцев — в темнице, после лучших дворцовых покоев. Она знала, чем все закончится. Владыка собирался убить младенца у нее на глазах. А труп стражника, спасшего Азгуль от безумия, гнил в тюремном дворе, под ее окном.

— Тот владыка сам безумен, — процедила Лин. — С кродахами случается. У нас таких… — и замолчала, резко, будто спохватившись. Не страх — Асир втянул запах — злость, тоска и, пожалуй, недовольство тем, что сказала лишнее.

— Со всеми случается, только не все позволяют такому случиться. И опять же мы возвращаемся к вопросу о тех, кто может владеть собой и не боится испытаний. Сардар выжил, вырос, выбрался из трущоб, прошел и Шитанар, и Нилат, дошел до Имхары и до меня. Но таких мало, их всегда не хватает.

— Таких много, — убежденно возразила Лин. — Может, их мало рядом с теми, кто правит, — не знаю, не буду спорить. Наверное.

Она снова замолчала слишком резко, запах вспыхнул тревогой и тоской. Что-то задело ее, отметил Асир. То ли история митхуны Азгуль, то ли весь разговор о сильных и слабых.

Они выехали к городским воротам. И пока стражники, кланяясь и приветствуя, распахивали тяжелые створки, Асир положил ладонь Лин на спину, провел по ней, без нажима, без намека на ласку, просто поддержка, почти дружеский жест.

— А ты бы пошла через пустыню за надеждой?

Лин вскинула голову, солнце отразилось в ярких глазах, помешало понять плеснувшее в них чувство. Горечь?

— Раньше — нет. Я не настолько глупа и давно не верю в сказки. Но здесь… Не знаю. — Она помолчала, кусая губы. — Может быть. Не знаю!

— Разве сила духа — это глупость? — спросил Асир, внимательно глядя на нее. — Разве отчаянные, готовые рискнуть всем ради призрачного шанса — дураки? Наше солнце жестоко, оно не щадит, но под ним видно все, и неприглядное, и достойное. Держись!

Он тронул поводья, и Аравак, всхрапнув, рванулся вперед. Лин почти неслышно вскрикнула и вцепилась в пояс, прижалась к груди так, что сквозь слои одежды отчетливо слышалось заполошное биение сердца. Скакать здесь было недолго, но, когда Асир осадил жеребца у ворот ярмарки, Лин почти задыхалась. Вскинула побелевшее лицо, выдохнула зло:

— Лучше бы я следом бежала!

— Если так хочешь, обратно побежишь, — Асир отцепил от себя ее руки, придержал на несколько мгновений, глядя в прищуренные злые глаза, и спрыгнул на землю. Хотел ссадить Лин, но та слетела вниз сама. Кажется, в самом деле не собиралась больше и близко подходить к лошади. И это анха, бестрепетно гладившая Адамаса!

К ним уже спешили распорядители ярмарки, кланялись, подносили приветственную чашу. Асир взял, отпил половину — вода была свежей и холодной настолько, что ломило зубы, — передал Лин, подсказав:

— До дна.

Та пила медленно, не отрываясь, по лицу разливалось блаженство. Асир весело переглянулся со старшим распорядителем: хороший знак, добрая примета. А за забором, углядев первых, почетных гостей, купцы смахивали с товаров нанесенный ветром рыжий песок, охорашивали прилавки и охорашивались сами, волнуясь. У ворот по традиции располагались лоточники с водой и шербетом, пирожками, пастилой, орехами в меду — всем, что можно предложить гуляющим горожанам. Чуть дальше занимали тенистый участок под старыми карагачами торговцы цветами и фруктами, а еще дальше расходились лучами настоящие улицы — с оружием и драгоценными украшениями, всевозможными тканями, коврами, расшитыми поясами и воздушным кружевом, пряностями и благовониями, заговоренными амулетами и детскими игрушками, седлами и сбруей, посудой, пшеном и рисом, чаем и кофе, изысканными винами. С товарами повседневными или нужными раз в жизни по случаю. А за этими почти бесконечными рядами блеяли в просторных загонах овцы и ржали кони. И везде, на каждом свободном клочке земли, готовились зазывать народ фокусники и предсказатели, ждали своего часа певцы и танцовщицы, томился жирный плов в огромных котлах и настаивался душистый чай. Не то что дня, дюжины дней не хватило бы, чтобы обойти ярмарку вдоль и поперек, осмотреть весь товар, перепробовать все угощение.

— Что хочешь посмотреть? — спросил Асир, щурясь на солнце. Лалия обычно сразу уходила в сторону оружия, тканей и благовоний, другие жались к лоткам со сладостями и украшениями, интересно было, что выберет Лин.

Та посмотрела удивленно:

— Я же не знаю, что здесь есть.

— Все.

— Так уж и все?

— Все, что имеет какую-нибудь ценность в этом мире. Кроме зверей. Только лошади и домашний скот.

— Лучше анкары, чем лошади, — буркнула себе под нос Лин. Задумалась, рассеянно оглядывая бесконечное поле, уставленное яркими шатрами. И вдруг спросила: — Вашим анхам разрешено иметь оружие?

Вопрос не удивил, подспудно чего-то такого он и ожидал, хотя посмотреть, как Лин выбирает ткани, одежду, кожу или, учитывая ее острую нелюбовь к шлепанцам, те же сапоги — тоже не отказался бы.

— Нет, — сказал Асир. — Далеко не все умеют с ним обращаться, а оружие в неумелых руках опаснее, чем саблезуб посреди толпы горожан. Но не бывает запретов без исключений. В сераль не пронесешь, но Ладуш или Лалия покажут, где его можно оставить. Идем.

Было бы абсурдно искать в этом мире армейские или хотя бы полицейские скорострельники, но посмотреть на здешнее оружие Лин хотела. Только посмотреть — с саблей или пикой, с какими ходит дворцовая и городская стража, она будет опасна прежде всего для собственных рук и ног! И ясно, что в сераль с оружием хода нет, иначе ревнивые твари вроде Махоны наделали бы дел пострашней, чем откромсанные волосы.

Оружейный ряд начинался почти сразу от ворот и тянулся вдаль, льдисто сверкая остро заточенной сталью клинков, подмигивая драгоценными камнями с ножен и рукоятей, шелково переливаясь полированным деревом ухватистых длинных пик и алебард. Мимо древкового Лин проходила, не останавливаясь, у лотков с мечами задерживалась из чистого любопытства. Разглядывала кривые сабли, изящно изогнутые восточные катаны, прямые короткие мечи севера. Выслушивала объяснения и восхваления торговцев, любовалась вязью узоров на булате и мрачным лаконичным совершенством вороненых клинков.

Владыка Асир шел рядом, благосклонно кивал торговцам, пробовал остроту лезвий. Он задержался в шатре сухонького, сморщенного, обожженного солнцем до шоколадной черноты старика. Тот бережно развернул несколько слоев кожи, доставая простой деревянный ларец. С глубоким поклоном протянул владыке.