Воля владыки. У твоих ног (СИ) - Радовская Рия - Страница 34

— И так будет с каждой, — сказала Лалия с жутковатой усмешкой. — С каждой, кто не дружит с головой, цыпочки.

Срок, отведенный Сардару и Фаизу на решение проблемы отрекшихся, подходил к концу. Асир почти не видел их обоих, не дергал, не отвлекал — давал время. Чего ему стоило это вынужденное терпение, знал, пожалуй, только Адамас, да еще Лалия. Выдергивал ее из сераля каждую ночь, но иногда и этого не хватало. Асир занимал себя чем мог. К нему потоком шли просители, от благородных до последних простолюдинов. Судил, миловал, отправлял в тюрьму и казнил, провел несколько спонтанных встреч с послами, принял представителей торговых гильдий, уже несколько месяцев ожидавших его благосклонности и внимания за городскими стенами.

Ваган дневал и ночевал во дворце: стражи сюда пришлось набить в последние дни столько, сколько не было даже в смутные времена, когда престол владыки Имхары пустовал, а юный Асир пытался не подпустить к столице тех, кто жаждал выцарапать у него из рук и власть, и страну. Ладуш умудрялся одной рукой подписывать устроившие Асира договоры с торговцами, другой — рассылать приглашения на грядущую ярмарку для знати и при этом расселять гостей и послов во дворце и столице, присматривать за сералем, в котором творилась какая-то ерунда то со скандалами, то с отстриганием волос, и заниматься закупками и организацией будущего праздника. День основания Им-Рока всегда отмечали широко, и Асир не собирался изменять привычкам. К тому же вся эта суета отвлекала его от главного.

Самая роскошная и длинная ярмарка года открывалась сегодня, и Асир по традиции собирался стать первым посетителем. Ради такого случая Ваган выгреб из казарм всех, кто был — очистили подступы к городу, расселили на время по ближайшим предместьям тех, кто сбежал из съеденных песками деревень, бедняков и искателей лучшей жизни.

И даже вопрос, кого взять с собой, не стоял, поэтому Асир вызвал к себе Лин сразу после завтрака.

Не заметить, что творится с пришлой анхой в его присутствии, было сложно. И даже не благодаря запаху, который в последнее время чувствовался отчетливо, слабее, чем у других анх, но гораздо ощутимее, чем в самом начале их знакомства. Просто Лин реагировала на него всей собой. Движения становились скованными и скупыми, будто она боялась невзначай то ли выдать себя, то ли лишний раз коснуться. Во взглядах читался не просто интерес, а пробуждающаяся тяга. Тело наливалось жаром и красками, тянулось к нему, чем сильно нервировало саму Лин.

Асир знал, что может надавить и не получит отказа, знал, но не собирался действовать, потому что хотелось — другого. Осознанного и принятого желания, нормальных реакций настоящей анхи на настоящего кродаха. Хотелось дать ей первую настоящую близость, первую полноценную вязку, когда придет время. А пока — осторожно ходить по краю, вызывая то на откровенность, то на смущение, понемногу подталкивать к пониманию происходящего. И наблюдать.

У него еще не было анх, не подготовленных к своей роли. Даже юные, девственные попадали в его руки готовыми — знали, что их ждет, хотели быть ближе, зачать и родить от владыки или просто жить рядом в ожидании своего кродаха. Они могли бояться, могли ревновать или завидовать, но они были анхами, даже самые сильные и непокорные, и понимали, что это значит. Лин пока не понимала. И Асир собирался показать ей все. Он не знал, была ли она влюблена когда-нибудь, но казалось, что нет, и неосознанное движение навстречу стоило поддержать. Приручить, вырастить из неопытного, неуклюжего детеныша анкара — настоящую роскошную самку, зверя, а из зарождающегося желания — полноценную жажду близости.

Лин с Исхири подходили друг другу и будто оба росли, сбрасывая тонкую молодую шерсть и детскую глупость. Асир часто видел их вместе. Он не входил в загон, сдерживал собственный запах и эмоции, но смотреть на двоих, резвящихся на траве, словно не зверь и человек, а два щенка, было приятно и забавно. Забавным было и вгонять Лин в краску. Взрослая, собранная, даже дерзкая иногда, она пунцовела сильнее стыдливой девчонки в первую вязку. «И как она допрашивала подозреваемых с таким-то отзывчивым лицом?» — думал иногда Асир и не находил ответа.

— Я хочу показать тебе лучшую ярмарку Ишвасы, — сказал он, когда Лин вопросительно взглянула на него от дверей. — Верхом ездить умеешь?

— Только за рулем, — та виновато развела руками. — О чем вы, владыка. Я лошадь впервые в жизни из вашего паланкина увидела.

— Я так и думал. Значит, поедешь со мной в седле. По древнему обычаю, — Асир усмехнулся: в древности так увозили похищенных анх, и, судя по залившему Лин ото лба до шеи румянцу, она поняла, о каком обычае речь. Но спорить не стала. Только сказала:

— Опять тапки потеряю.

— Потеряешь — не жалуйся, босиком гулять будешь. Или купим тебе чоботы, к шароварам пойдут.

Лин рассмеялась и уже привычно пошла рядом, чуть дальше, чем принято для хорошей анхи, но достаточно близко, чтобы отчетливо ощущать все оттенки ее переживаний. Смущение, интерес, легкое опасение и столь же легкое сожаление… о чем, хотелось бы знать.

Заседланный Аравак уже ждал у выхода. Асир, отпустив стражу, подхватил Лин на руки, усаживая боком на лошадиную спину. Ничего лишнего — одно движение, но Лин вцепилась в поводья так, что Аравак удивленно поднял морду. Был он вышколенным, хорошим конем, но с диким норовом, который иногда прорывался. Асир похлопал его по крупу, успокаивая, и вскочил в седло, сунул ноги в стремена, невольно втянул запах отливающих под солнцем яркой рыжиной волос и выпутал поводья у Лин из рук.

— За меня держись, не за него. По городу быстро не поскачешь, так что слететь на булыжники тебе не грозит.

Лин тихо выдохнула и обхватила обеими руками за пояс — крепко, по-настоящему, прижавшись всем телом. Будто и впрямь могла свалиться на булыжник и боялась этого — в запахе и в самом деле усилился страх, но, кроме страха, он чуял что-то еще, почти неуловимое, но возбуждающее. Привычное доверие анх пахло иначе, в нем не было ничего особенного. Но Лин не родилась с этим доверием, не воспитывалась с ним. Она доверять училась. Не просила защиты, но неосознанно искала ее, не верила всем подряд кродахам, но начинала доверять Асиру. Ничего внезапного, она поверила с самого первого дня, но с тех пор эта вера укоренилась и окрепла, и сейчас ее можно было уже не угадывать, а чуять, вбирая в себя с каждым вдохом.

Им-Рок, только недавно проснувшийся, оживал на глазах. Асир выбирал центральные улицы, расчетливо показывая лучшее, то, что нравилось самому, к чему привык с детства. Белые улицы, насыщенно-зеленые рощи, устремившиеся к небу струи фонтанов и башни с острыми шпилями. Столица Имхары — белая капля в море песков, оазис в пустыне. В стране, где каждый глоток воды — ценность, любое дерево — счастье. Любой фонтан — чудо. Глубинные источники, бившие в пещерах под столицей, поили дворец и центр города. Для окраин, садов, пастбищ и деревень воду везли отовсюду. Бесконечные караваны, не с шелками и костью, не с металлом и продуктами, а с водой втекали в городские ворота, сколько Асир себя помнил.

Огромные подземные резервуары, толстые пласты льда из снежного Азрая, которые каким-то чудом переживали путешествие по пустыне, пропущенная через фильтры, очищенная от соли морская вода Баринтара, родниковая, обладающая живительной силой вода Харитии и Нилата — Имхару поила вся Ишваса, а Имхара делилась тем, что имела.

Асир въехал в тенистую узкую улицу, ответил кивком на низкий поклон анхи, что развешивала белье в крошечном дворике, сказал негромко:

— Им-Рок, белый бриллиант пустыни, сюда стекается народ со всей Ишвасы, те, кто переживает дорогу через пески. Почему-то им кажется, что солнце способно не только выжигать, но и кормить, и давать надежду.

— Разве не так? — серьезно спросила Лин. — Да, надежда в сердцах и в душах, но ей нужен зримый символ.

— Красный лепесток, съеденный солнцем, не слишком похож на символ надежды. Им надо идти в Харитию, Азрай или Шитанар, но почему-то их тянет сюда.