Воля владыки. У твоих ног (СИ) - Радовская Рия - Страница 21

Сардар расхохотался, громко, заразительно, так что снова невыносимо захотелось посмотреть на него. На влажную полоску белых зубов, на твердую линию скул и губы.

— Ты серьезно хочешь, чтобы я укатился? А ничего другого не хочешь?

— Хочу! Знаешь же, что хочу, зараза! Издеваешься?

— Даже не начинал.

— Так начни. Сколько можно?

— Чего? Чего можно? — ухватил пальцами подбородок, приподнимая, заставляя смотреть на себя вот так — близко, нос к носу, губы к губам. И что-то сломалось в Хессе. Она рванула Сардара за плечи, опрокидывая на себя, сжимая коленями. Вцепилась в волосы, притираясь всем телом, вжимаясь мокрой от смазки и горящей от невыносимого желания промежностью, скалясь от злости на себя и на этого напыщенного, богатого, знатного ублюдка, который не понимал или не хотел понимать.

— Вставь уже, — выдохнула, прикусывая зубами прохладную мягкую мочку, цепляя языком ухо. — Давай, сволочь! Перина твоя промокнет к шайтанам.

Сардар извернулся, просовывая руку вниз, и Хесса захрипела, почувствовав в себе пальцы. Сжалась от удовольствия, пытаясь вобрать их глубже. Мало. Мало-мало-мало! Еще чуть-чуть — и станет много. Вытерпеть бы.

— Расслабься, бестолочь, — Сардар обхватил свободной рукой ее затылок, ероша волосы. — Больно не будет.

Какое там «расслабься»! Тело сводило судорогой, колотило дрожью, и было уже почти плевать на боль, на все, лишь бы вставил наконец, лишь бы перестал изводить, дразнить, обещать небывалое, невозможное — удовольствие вместо боли, а не вместе с ней. Первую в ее гробанутой жизни нормальную вязку и нормальное утро после вязки — без мучительного стыда и ненависти, залечивания побоев и вытряхивания заначки ради обезболивающего зелья ублюдка Сального.

Ладонь надавила на затылок, губы прильнули к губам. Хесса напряглась — вот сейчас… — но и целовал Сардар неправильно, не как Рыжий, прокусывая губы и язык до крови, а… мокро! Так же, как лизал. Влезал языком в рот, обводя губы изнутри, проводя кончиком по деснам, а пальцы тем временем перебирали волосы — перебирали, чтоб это все изогнулось и нахлобучилось! Нежно! Как будто он и в самом деле ласкал, а не готов был, чуть что, сжать кулак и рвануть, едва не сворачивая шею.

За этими мокрыми, неправильными поцелуями Хесса даже не заметила, как Сардар вынул из нее пальцы. Спохватилась, лишь ощутив, как входит член — медленно, невыносимо, издевательски медленно! Всхлипнув, рванулась навстречу… попыталась рвануться, но Сардар будто ждал — прижал к кровати, вмял в перину всем своим весом, лизнул ухо и выдохнул прямо туда, во влажное:

— Спокойно. Не дергайся, дурища.

И продолжал входить неторопливо и осторожно, давая притерпеться, привыкнуть. Хесса чувствовала, ясно, отчетливо чувствовала, как крупная головка проходит все глубже, но больно не было. Не было больно!

— Как? — шептала она, сама того не замечая. — Как, бездна тебя забери, сволочь, почему, — но тут Сардар вошел до конца, помедлил, поцеловал еще раз и плавно, размашисто качнулся.

Хессу подбросило от удовольствия. Она взвыла, цепляясь за него — руками, ногами, прижимаясь всем телом, готовая умолять — еще, больше! Но умолять не пришлось, тот двигался, придерживая ее за плечи и пристально вглядываясь в лицо, бездна его знает, зачем, — двигался, и с каждым толчком она выла, скулила и ругалась, но не от боли, а от сладкого, такого сладкого, что рыдать хотелось, наслаждения. Разум ждал подвоха, но тело стонало и просило еще, таяло и плавилось, подстраивалось под заданный ритм, под этого неправильного, сволочного кродаха, и перед тем, как снова сорваться, Хесса ужаснулась последним незамутненным краем сознания — впервые в жизни она хотела не просто вязки, любой, как угодно и с кем угодно, лишь бы не сдохнуть, а хотела вот этого конкретного кродаха. Хотела, чтобы тот брал ее снова и снова, чтобы не отпускал и оставался рядом, хотела дышать его запахом, густым и сладким, чувствовать в себе его семя, как сейчас, или слизывать со своего лица — если захочет и так тоже.

— Легче? — спросил Сардар, слегка отстранившись, но не вынимая член. — Еще сейчас хочешь, или спать?

— Спать, — Хессу наконец перестало колотить и корежить, и глаза закрывались сами. — Потом еще.

— Хорошо, — он что-то добавил, вроде про еду и умывальник, но было уже плевать. Хесса спала.

— Владыка! — Асир вскинулся, в полусне хватаясь за кинжал, вскочил с постели и замер. У дверей рухнул на колени клиба в одеждах дворцового слуги, дышал тяжело, и Асир, вбросив кинжал в ножны, спросил:

— Что?

— Умоляю простить, владыка, я осмелился не ждать до утра, — клиба частил, хватал воздух и кусал губы. Что бы ни заставило его вломиться среди ночи в покои повелителя Имхары в обход всех правил и церемоний, пахло оно бедой. — Вы посылали гонцов третьего дня, с клювачами. Вот, — кланяясь, не вставая с колен, он протянул свернутое письмо. — Клювач вернулся раненым, владыка, я подумал, что это может быть важно.

Теперь Асир его вспомнил — старший птичник при клювачах.

Печать на письме была нетронута, желтоватую бумагу пятнали темные потеки впитавшейся и засохшей крови.

— Хорошо. Ты будешь награжден. Ступай, займись птицей. Стража! Сардара ко мне! Немедленно!

Асир разжег лампу, вскрыл письмо и, выругавшись, смял в кулаке тонкую бумагу. Баринтар! Не самый дальний лепесток, но самая тяжелая дорога. Нариман, владыка Баринтара, и без всяких задержек с почтой приехал бы последним, а каждый лишний день может оказаться роковым. Подумалось вдруг — надо спросить у Лин, как в их мире обстоят дела со срочной связью, может, расскажет что-то полезное. Хотя сейчас это не поможет, только если на будущее.

Мысль о пришлой анхе отчего-то показалась приятной. При всех своих странностях Лин была из тех собеседников, которые умеют рассказывать. Без излишних подробностей, по существу, и в то же время не пресно и не скучно. А еще за ней было любопытно наблюдать. Она, например, и не думала смущаться в ситуациях, когда любая другая анха как минимум изобразила бы смущение, зато могла вдруг взволноваться и раскраснеться на пустом месте. Это забавляло.

В последнее время Асиру было не до бесед с Лин. Имхарская охота, давным-давно ставшая не просто прихотью и развлечением дохнущего от скуки владыки, а священной традицией, выдергивала его из столичного дворца на несколько дней, а то и недель. На этот раз честь принять у себя владыку досталась ближним предместьям, так что Асир за три дня успел и поохотиться, и наградить лучшего ловчего, и отсмотреть зверей для бойцовых ям, для войска и для питомника.

— Звал, владыка?

От Дара густо и пряно несло течной анхой, был он встрепан, полураздет и разгорячен.

— С Дикой сняли? Хорошая ночь была? Вот, любуйся, — Асир швырнул ему мятое письмо. — Клювач вернулся раненым. Что с гонцом, неизвестно.

— Бездна! Наверняка отрекшиеся, — Дар не орал, а шипел, что выдавало крайнюю степень злости. Но Асиру было плевать.

— Значит, разберись наконец с ними! Второй месяц пошел! — Он стиснул зубы, сдерживая рвущуюся наружу ярость. Вспышка оказалась такой силы, что потемнело в глазах. Асир тяжело оперся на низкий столик — тонконогая легкая дрянь, которая предназначена для того, чтобы швырять в башку идиотам. Медленно выдохнул — пока еще мог держаться и держался, на пределе сил, привычно глуша кипящий гнев, стараясь не вымещать его на всех подряд. Как учил когда-то отец, как учился столько лет сам. При Даре можно было позволить себе все — больше друг, чем советник, больший псих, чем его психованная трущобная анха с зелеными глазами, запах которой сейчас въедался в ноздри и щекотал гортань. Он бы понял, может, даже ввязался бы в драку, а может, стерпел, потому что давно привык, а сейчас еще и знал причину. Но Асир не собирался поддаваться искушению, пока мог.

— Я тебя предупреждал! — получилось глухо, рычаще, но получилось. Он по-прежнему соображал и контролировал ситуацию. — Значит, так. Отряд в Баринтар — немедленно! Десяток на зверогрызах, за каждую потерянную минуту они отвечают головой! Свяжись с Фаизом. Пусть выяснит, что с гонцом. Даже того, что он знал, слишком много для этих ублюдков. И вы двое! Решаете проблему раз и навсегда до прибытия первых посольств, или становитесь главным блюдом на церемонии кормления акул, невзирая на все заслуги. На этот раз я не шучу, Сардар.