Я буду твоими глазами (СИ) - Неярова Александра - Страница 20

«Сплю!» – едва сумел удержать слово в глотке, чуть не выдав себя с потрохами.

В избе сделалось поистине тихо, так что был слышен скрип веток деревьев, налегающих на крышу и брёвна с порывами ветра. И шумное дыхание девицы, застигнутой им врасплох.

Ему даже почудилось, что он слышит молотящий стук её сердца.

– Яробор? – произнесла она ещё раз, но он не отозвался. – Фу-ух…

Поверила.

Следом послышались шуршащие звуки натягиваемой одежды и лёгкие шаги по полу. Она взяла что-то с печи и вернулась туда, где это этого стояла. Снова журчанье и плеск: Верея выливала куда-то воду, а затем княжич догадался, что она принялась стирать вещи.

Да, дел у девицы из-за него невпроворот.

***

Выстирав вещи, Верея развесила их на верёвке у печи и собрала все дождевые лужицы с пола. Окна раскрыла, чтобы в клети просохло. Пока крутилась и хлопотала в избе Яробор проснулся.

– Доброго утра, хозяюшка, – произнёс он хрипловатым голосом, вставая с лежанки и осторожно разминая затёкшее тело. – Ну как, протекла крыша?

Мешковина сползла с его груди, открывая сухие повязки. Верея с загоревшимися щеками осмотрела его, выздоравливал воевода княжий. Какой же он широкоплечий!

– Немного. Я… притёрла уж всё, – промолвила в ответ. – Выходи на улицу, не упадёшь. Как раны твои?

– Почти не болят, досаждают лишь зудом. Спасибо тебе. А крышу я починю, не переживай.

– Хорошо.

Мо́элодец поднялся и, пригиная голову, побрёл в сени, а оттуда к выходу. Двигался он ныне и правда половчее.

Верее отчего-то показалось, что он сбежал от неё. Слишком уж торопился.

Пока Яробор ходил по ветру, Верея полезла исследовать содержимое своей сумки и пришла к неутешительному выводу, что у них остались крохи из запасов еды.

Две горсти крупы на кашу, три головки репчатого лука и по одной штуке морковь с репой. Грибы ещё, которые она с вечора в воде замочила, да так и забыла о них.

Надобно на охоту отправляться и в Белозёрку заглянуть по пути. Трав с собой взять, может помощь кому понадобится. Но сперва Верея сварила грибную кашу.

– Я пойду в деревню, – сообщила Верея Яробору после завтрака.

– Ты… насовсем уходишь? – подобрался княжич, деревянная ложка в его правой руке едва не треснула пополам, с такой силой он сжал её в кулаке. От мысли, что эта добросердечная девица его покинет, в душе что-то кольнуло.

– Нет-нет, ты не так понял! – поспешила уверить мужчину. Взгляд Вереи упёрся в его непроницаемое лицо и спустился ниже. Он надел новую рубаху с вышивкой по вороту и рукавам, которую достал из своей поклажи. – Просто…

Ох! Ничего у ней не было просто! Как ему объяснить?

– Понимаешь, я не из Белозёрки. Я жила в другом остроге, далеко отсюда. Как до нас вести дошли, что моя бабушка покинула этот мир, я отправилась сюда. – Верея не любила врать, но по-другому никак, потому она выдумывала на ходу. – У нас не осталось еды, и здесь всё в запустении. Даже вон нормальной лежанки нет.

– И как только тебя батька с матушкой отпустили? Одну, в такую глушь дальнюю! – проворчал княжич, расслабляясь. Гнев и то другое щемящее в груди чувство уходили. – А братья старшие или… суженый почему не воспротивились?

Момент подвернулся подходящий, чтобы выведать про девицу что-нибудь. И узнать заодно, свободно ли её сердце.

А Верея почему-то молчала. Спустя несколько долгих напряжённых минут, она тяжело вздохнула и промолвила тихо:

– Нет у меня никого. Сирота я… ой, – обдумала, в чём призналась практически незнакомому мужчине, и испугалась.

Вот глупая! Руки её на поверхности стола мелко задрожали, по прямой спине скользнул озноб. Она ведь призналась в том, что у ней нету сильных защитников, вздумай Яробор надругаться над ней!

Конечно поступить с ней плохо он вряд ли посмеет, но опасение уже закралось в мысли червячком сомнения, несмотря на благородство княжьего воина. Да и Грознега о нём хорошо отзывалась…

Вдруг большая рука Яробора накрыла её маленькую дрожащую ладошку.

Княжич ругнулся про себя, почувствовав её страх. Она боялась его! Хотела даже одёрнуть руку, но он удержал и, прочистив горло от вставшего поперёк кома, мягко сказал:

– Прошу, Верея, не бойся меня. Я не обижу тебя. Мне жаль, что у тебя нет родичей. Я в неоплатном долгу перед тобой и никогда не сделаю ничего плохого.

Слова Яробора звучали вполне искренне. Верея поверила и кивнула. А потом мысленно хлопнула себя по лбу, он же мог видеть её кивка!

– Х.. хорошо, – произнесла вслух. Как горячо от его пальцев! Попыталась высвободить руку, мужчина не стал удерживать, отпустил. – Я тогда пойду. Мне на охоту надо, а потом в деревню схожу, вещи и крупы с мукой на шкурки обменяю.

– Постой, Верея. Подожди, – княжич встал и прошагал к углу в сенях, где его котомка походная лежала. Порылся в ней, зазвенел чем-то, и вскоре воротился к ней.

На стол перед ней с бряканьем бухнулся небольшой тёмный мешочек.

– Вот, здесь достаточно, чтобы купить у сельчан всё, что нужно. А избу я сам тебе починю. – Посторонних мужиков здесь он терпеть не намерен.

– Но…

– И никаких возражений. Считай это моей благодарностью и платой.

– Спасибо, Яробор.

– Может, мне с тобой пойти? А то мало ли, проблемы возникнут с деревенскими, – не хотелось княжичу её одну отпускать к чужакам. Вдруг кто приставать начнёт или собака кинется.

– Не нужно. Я сама справлюсь и постараюсь не задерживаться.

– Ладно. Но если кто вздумает обидеть… ты предупреди, что у тебя есть не муж, так защитник, который шею и бока с радостью намнёт желающим! – грозно буркнул молодец, отчего Верея улыбнулась.

– Так и сделаю, – пообещала, поднимаясь с лавки, и пошла собираться.

Белозёрка встретила Верею суетой. Подходил к концу период сенокоса и начиналась жатва. Рожь поспела. Несмотря на то, что вчера дождь прошёл, ныне на небо выкатилось жаркое солнце и с позднего утра начало нещадно палить лучами, землю прогревать.

Люд отпраздновал летний перелом солнца, потанцевал на празднике Купало и за работу в полях принялся.

Косили траву на сено для скота и личных нужд. Начинали с рассветом по росе, в рань легче косой орудовать.

На дальние луга и поля люд с бабами, девками и грудными младенцами на несколько дней выезжали. Дома старики оставались за скотиной с дворовой птицей приглядывать, да за избами. А те кто помоложе в полях ночевали. Располагались станом около реки или ручья в тени деревьев, устраивали шалаши и оставались там до конца сенокоса. В котелках, подвешенных на жердочках, варили обед и ужин.

Скошенную траву бабы и девки растрёпывали рукоятками граблей для того, чтоб солнце и ветер лучше её просушивали. Разбивкой они занимались целый день под палящими лучами солнца. К вечеру почти сухое сено сгребали в валы в сажень высотой, а из них уже с сбивали в копны.

Сенокос был в самом разгаре. После дождя ныне проглянуло солнце, и бабы с девицами разваливали высокие кучи. Весь день теперь они перебивать сено станут, пока хорошо не просохнет.

Цветочные луга благоухали душистыми запахами, отрадно влияли на душу.

Женщины для работы в лугах и полях наряжались в свои лучшие чистые платья. Для девок это пора гульбищ, дружно работая граблями они горланили веселые песни и красовались перед женихами.

А удалые молодцы только и рады глазеть, да невест себе приглядывать, коли не определились ещё с выбором! Они одевались щеголевато, заигрывали с девками, пели и шутили, не забывая работать.

Если сено косили всей деревней, то на жатву работали отдельными семьями.

В народе говаривали: «Липень косит и жнёт, спать не дает! Время трудное, да радостное. Какими будут зажинки, таков нынче и урожай».

На зажинках главная в семье – старшая жёнка, она обряды творила для богатого урожая. Перво-наперво очищали стол и дом, столы застилали чистым полотном, готовили праздничное угощение. Старший мужчина семьи приглашал к столу всех родичей. За накрытым столом уговаривались, как нынче будут урожай вместе собирать, как друг дружке помогут.