Интервенция (СИ) - Алексин Иван - Страница 10

— Так им о том откуда знать, а, Гаврила? — хищно оскалился я. — Может я целый обоз этаких гранат с собой привёз да завтра ими весь город забросаю? Князь, — вновь окликнул я Пожарского. — Проследи, чтобы до утра лагерь никто покинуть не смог. Не дай Бог, весточка о нашей скудости до врагов дойдёт. Никто, слышишь? Даже если я сам выехать задумаю. А будет кто упорствовать, — оглянулся я на бояр, — имать, вязать да ко мне на правёж тащить. Понял ли?

— Сделаю, государь.

Этот сделает. Вон как недобро в сторону высокородных зыркнул. Даже имея за спиной мою поддержку, натерпеться успел.

В этот поход я прихватил с собой с десяток бояр, во главе с Фёдором Шереметьевым, с чьим войском посланные мною к Астрахани Годуновы два года назад едва на Волге разошлись и Дмитрием Трубецким, теперь уже несостоявшимся вождём первого ополчения. Князь, успев вовремя вернутся из Тушино в Москву, тем самым не попал под мой указ о лишении чинов и вотчин. Вся эта камарилья (реальной власти в войске я им не дал, устроив из думцев что-то навроде военного совета) с самого появления под Калугой постоянно таскалась вслед за мной, донимая советами, склоками и навётами друг на друга. Ну, и заодно, вставляя по возможности палки в колёса этому выскочке-Пожарскому.

Ладно, пусть пока тешатся. Зато я Василию Григорьевичу задачу по сохранению контроля над Москвой облегчил, существенно ослабив боярскую оппозицию. Пусть уж лучше здесь, у меня под присмотром нудят, чем заговоры в столице устраивают.

— А ты, Гаврила, ближе к вечеру ещё две гранаты в город метни. Мол, пушкари без указу забаловали и покуражиться решили. Пусть Заруцкий с самозванцем думают, что у нас этаких гранат ещё много, раз на этакое баловство не жалко. Пошли в шатёр, бояре, — махнул я рукой своей свите. — Будем думать, что делать, если воры завтра не сдадутся.

Думали до самого вечера, споря до хрипоты и размахивания кулаками. Кто-то; Дмитрий Трубецкой и Михаил Татищев настаивали на штурме города, другие; Фёдор Шереметев, говорили об осаде Калуги, третьи; Дмитрий Черкасский и Фёдор Татев предлагали оставить под городом часть войска и идти на соединение с князем Скопином-Шуйским. Я же лишь кивал с задумчивым видом, не спеша принимать чью либо сторону.

Я ждал ночи. Именно под её тёмным покровом и должна была решиться судьба города, а вместе с ним, возможно, и судьба всей затеянной мною военной компании. Ожидал, рассчитывая на один из трёх вариантов возможного развития событий: вылазку, попытка прорыва, появления готовых сдать город изменников.

К вылазке мы были готовы. Между городом и зловредной пушкой, едва не спалившей город, были выставлены засеки. Туда же, с наступлением темноты скрытно подтянутся бойцы из отрядов Кердыбы. В засаде будет стоять тысяча Ефима. В общем, собственной кровью умоются защитники, если вздумают в этом направлении сунуться.

Вырваться из города тоже будет непросто. Те же засеки и чеснок напротив наиболее вероятных направлений прорыва, полки Кривоноса с заряженными мушкетами, пушки с приготовленной для боя картечью. И находящиеся в резерве кирасиры Тараско, готовые прийти на помощь на ставшим проблемным участке.

Эх! Если бы ещё Подопригора куда-то не запропал! Его отряд для этой цели больше подходит.

Для трёхтысячного отряда лёгкой конницы, направленного мной для снятия осады с Одоева, пять сотен ногаев стать проблемой были не должны. На стороне Якима было шестикратное численное превосходство, значительно более лучшая экипировка и вооружение, внезапность появления. На месте ногайского мурзы, на свой страх и риск сунувшегося в рискованный набег, я бы вообще постарался удрать, не принимая боя.

Плёвое, в общем дело. Но, между тем, по моим расчётам воевода должен был вернуться из-под Одоева ещё вчера. И до сих пор не объявился, заставляя всё сильнее беспокоиться.

Ну да, ладно. Об этом я буду думать уже завтра, когда здесь хоть что-то прояснится.

Лично я надеялся на третье развитие событий; появление изменника. ЛжеДмитрий II и Заруцкий ко мне на поклон, конечно, не придут. Понимают, что им в любом случае кроме плахи ничего не светит. Но вот военачальники рангом поменьше, после сегодняшней демонстрации новых зажигательных ядер, наверняка призадумались. Если допустить, что у меня их осталось ещё много, то при всей их убогости и малоэффективности, город обречён. Не научились ещё в это время, как с этакой напастью бороться. Горожане и сегодня возникшие пожары с большим трудом погасили. А значит, для некоторых самых ушлых и продуманных, настало время собственную шкуру спасать. Вот я и осмотрю, кто ко мне этой ночью на огонёк заглянет.

Ночной гость себя ждать не заставил, заявившись сразу после полуночи.

— Привели, государь, — выглянув на зов, вернулся в шатёр Никифор. — Своё имя не называет, таится.

— Пусть, введут, — зевнул я, сделав глоток горячего сбитня. О том, чтобы гостя тщательно обыскали, изъяв всё оружие, можно было не беспокоится. Никифор своё дело знал. — Посмотрим, что за птицу нам с Калуги ненароком занесло.

— Государь, — русоволосый мужчина лет тридцати одетый в богатую польскую одежду, едва переступив порог, тут же рухнул на колени. — Свою повинную голову на твой суд принёс. Вина за мной немалая. Если казнить повелишь — на то твоя воля, а коли помилуешь, живота не пожалею, чтобы лиходейство своё сполна искупить!

Ишь, шустрый какой. Сразу на свою помощь в овладении городом в случае прощения намекает. И в то же время отчаянный игрок. Вместо того чтобы гонца вперёд послать, сам ко мне прийти решился, свою голову на кон поставив.

— Ты кто таков будешь?

— Андрюшка то Просовецкий, государь, — выступил у меня из-за спины Борис Грязной. — Встречал, когда мы с дедом в Тушино за царицей-воровкой ездили, — добавил он, заметив мой вопросительный взгляд.

— Просовецкий, говоришь, — я едва не пошутил, с трудом удержавшись от фразы: «Хорошо, что не Прокитайский». — А ну, встань. Хочу посмотреть, каков ты из себя будешь, добрый молодец.

Вот ты, значит, какой, один из воевод тушинского вора, на пару с Лисовским проливший море безвинной крови. Правда, в этой истории, так порезвиться тебе уже не удалось, но в моих глазах вины с тебя это обстоятельство не снимает. И тут тебе не Романовы, при которых, вовремя переметнувшись, ты чин московского дворянина получишь и ещё три с половиной десятка лет проживёшь.

— И как же ты собираешься вину за своё воровство искупить, Андрюша?

— Мои люди на воротах стоят. Прикажи, сразу откроем да ратников твоих в город впустим. А затем, где повелишь, там и биться за тебя, царь-батюшка, буду.

— И против дружка своего, Ивашки Заруцкого пойдёшь?

— Не был я никогда у Заруцкого в дружках, государь, — твёрдо взглянул мне в глаза Просовецкий. — А теперь и вовсе за вора и изменника его считаю. Он сегодня незадолго перед рассветом через южные ворота вырваться из города собирается, — решил выкинуть ещё один козырь в свою пользу атаман. — Меня с собой звал.

Через южные ворота, значит. Ну, это как раз понятно. На Дон атаман хочет уйти. Там и укрыться можно, и новое войско попробовать набрать. Вот только мы с Пожарским и так именно в этом направлении возможную попытку прорыва ожидали. А теперь я в ту сторону и Тараску отправлю. Пусть его кирасиры воров со всем радушием встретят.

— И зачем ты мне тогда нужен, Андрюшка? — ласково вопросил я атамана. — Не важно, прорвутся Заруцкий с Вором из Калуги или у её стен полягут, оставшиеся в городе мне потом так и так ворота откроют.

— Может откроют, государь, а может и нет, — криво улыбнулся Просовецкий. — Заруцкий один уходить хочет, без самозванца. Тот даже не ведает о том, а потому в городе останется.

Вот, значит, как. Совсем плохи дела у второго Димки, раз его военачальники во все стороны как крысы разбегаться начали. Даже странно, что раньше не разбежались и в осаду сесть осмелились. Но так оно, пожалуй, даже лучше. Одним ударом всех этих тварей прихлопну. Не придётся потом за каждым по окраинам русской земли бегать. И ворота в город мне скорее всего горожане сами утром откроют. Судя по всему, желающих идти на смерть за «царя Дмитрия», практически не осталось.