деньги не пахнут 5 (СИ) - Ежов Константин Владимирович - Страница 49

Внутреннее пари с соперником по имени Райно завершилось блестящей победой. История с "Эпикурой" принесла кресло в совете директоров. А скандал с "Тераносом" сделал из Пирса героя – и компанию, и его самого вознёс в глазах Уолл-стрит.

Он словно ехал первым классом в скоростном поезде без тормозов, где машинистом был Платонов. От ощущения скоростей захватывало дух, но где-то глубоко внутри шептался страх – одна ошибка, и состав сойдёт с рельсов.

Пирс заставил себя говорить спокойно, хотя пальцы непроизвольно сжались на столешнице:

– Услуга, значит? Послушаю, но ничего обещать не стану.

Платонов чуть улыбнулся и произнёс то, чего Пирс никак не ожидал:

– Нужен капитал.

Ничего особенного – для начинающего фонда это звучало естественно. Но что-то в этом спокойствии тревожило.

– Странно слышать это от тебя. Разве у тебя с этим проблемы?

После "Тераноса" имя Платонова стало известно каждому в финансовых кругах. Его связи с Киссинджером, успех операции "Генезис" и внимание прессы превратили его в любимца инвесторов. Деньги сами тянулись к нему, как мотыльки к свету.

– Разве не тонешь в заявках? Говорят, те, кто упустил шанс вложиться в "Теранос", теперь наперегонки штурмуют твой офис.

Пирс знал, что речь шла о миллиардах – около пяти, если верить слухам. Для нового фонда это была не просто удача, а сенсация. Обычно управляющие начинают с жалких сотен миллионов, а здесь – настоящий океан средств.

Но Платонов, казалось, смотрел дальше. На его лице играла тихая уверенная улыбка, в которой слышалось: "Много – хорошо, но больше – лучше".

– Чем разнообразнее круг инвесторов, тем устойчивее фундамент, – произнёс он спокойно.

– Разнообразнее, значит… – Пирс прищурился. – Пенсионные фонды тебе понадобились?

Платонов едва заметно кивнул.

Эти фонды – огромные махины, управляющие десятками, а то и сотнями миллиардов долларов. Государственные, учительские, военные – надёжные, как гранит, но и неприступные.

Пирс тяжело выдохнул. Воздух в кабинете стал густым и сразу запахло тревогой.

– Могу познакомить, но не обольщайся. У них свои правила. Пенсионные фонды почти никогда не вкладываются в фонды без истории.

И это была правда: эти институты хранили деньги стариков и учителей, предпочитая железную стабильность любым обещаниям роста.

– Обычно они рассматривают статистику за три года, прежде чем вложить хоть цент. Новый фонд без послужного списка – даже не кандидат.

– Иногда, кажется, они делают стартовые инвестиции, – заметил Платонов.

– Бывает, – согласился Пирс. – Но крайне редко.

– После "Тераноса" интерес к нам возрос. Возможно, сейчас у них другое настроение.

Пирс покачал головой:

– Это может помочь, но вряд ли заменит реальную историю успеха. Даже если они согласятся, придётся пройти испытание.

– Что-то вроде прослушивания?

– Именно. Проверка на прочность, – сказал Пирс, и в его голосе прозвучал слабый смешок, будто он пытался разрядить атмосферу.

Но комната всё равно казалась наполненной гулом невидимого напряжения – словно воздух сам понимал, что впереди замышляется нечто большое.

– В таком случае проверку устрою сам. От тебя требуется лишь одно – открыть дверь, – произнёс Сергей Платонов спокойно, будто речь шла о пустяке.

Просьба на первый взгляд звучала невинно: познакомить, свести, дать шанс. Весь остальной путь – уговоры, расчёты, борьба за доверие – он возьмёт на себя.

Для Пирса это не выглядело сложным, но в груди всё же шевельнулось сомнение. Делать одолжения просто так – не в его правилах. Настоящий посредник всегда извлекает пользу из каждой связки, видит дальше первого рукопожатия, чувствует движение потоков интересов.

Чтобы понять, как именно повернуть ситуацию к выгоде, следовало прощупать собеседника.

– Раз уж твой фонд объявлен активистским, первая цель решит всё, – произнёс Пирс, сцепив пальцы на столе. – Ошибки быть не должно.

В комнате пахло свежим деревом лакированного стола и лёгким дымом недавно выкуренных сигар. За окном мягко шелестел кондиционер.

Все знали, как высоко взлетел Платонов после истории с "Тераносом". И теперь, когда внимание всего рынка было приковано к его персоне, каждая следующая сделка превращалась в экзамен. Одно неверное движение – и весь ореол победителя рассыплется в пыль.

Пирс наклонился вперёд:

– Сейчас на тебя смотрят тысячи глаз. Первый выстрел обязан быть точным.

Платонов едва заметно усмехнулся – спокойно, уверенно, как человек, который уже всё решил.

– Об этом известно, – ответил он.

Этот тон тревожил сильнее любых слов.

– Значит, цель выбрана, – продолжил Пирс. – Уверен в победе?

– Пока рассматривается несколько вариантов.

Ответ прозвучал уклончиво. Платонов явно что-то недоговаривал.

– Без информации встречу устроить не смогу, – жёстко произнёс Пирс.

Таков был негласный торг: за доступ нужно платить – если не деньгами, то откровенностью.

– Сколько собираешься вложить в первую операцию? – спросил он после паузы.

Платонов чуть замер, взгляд его на секунду потускнел, будто внутри шёл быстрый расчёт. Затем прозвучало:

– Примерно три миллиарда.

Воздух в кабинете будто стал плотнее. Пирс не сразу поверил, что расслышал верно. Три миллиарда?

Во время истории с "Эпикурой" фонд "Акула Капитал" оперировал всего полумиллиардом, и то казалось безумной суммой. Если Платонов собирался вложить шесть раз больше… значит, на прицеле гигант.

– Разве не логичнее начинать с компаний помельче? – голос Пирса прозвучал чуть глуше, чем обычно.

Обычно новые активистские фонды начинали с мелких целей: отрабатывали схему, набирали репутацию, укрепляли доверие. Три миллиарда – это был не первый шаг, а прыжок через пропасть.

Но Платонов лишь кивнул:

– Прекрасно понимаю.

Пирс молчал. В голове вертелось одно слово: "Безумец". Это, к сожалению, для него, давно не секрет. Но произнести его вслух казалось бесполезным – предупреждения на таких людей не действуют.

Он лишь тихо вдохнул, чувствуя терпкий аромат кофе и лёгкий гул кондиционера, и отметил про себя: теперь ясно одно – Платонов замахнулся на что-то грандиозное.

Оставалось выяснить, когда именно этот безумный план начнёт движение.

– Может, собрать всех, кто проявит интерес, и устроить встречу? – предложил Пирс, чуть приподняв бровь.

– Когда удобнее?

– Чем скорее, тем лучше. Дело не терпит отлагательств.

– Срочно? – в голосе Пирса прозвучало недоумение. – Ты ведь только начал сбор средств?

Обычно у хедж-фондов есть строго отведённый период для приёма капитала – так называемое "окно подписки". Как только оно закрывалось, новые средства не принимались. Иногда бывали исключения, но такие ситуации усложняли расчёты доходности, поэтому большинство предпочитало действовать по правилам. Для нового фонда нормой считался срок от шести месяцев до года. Даже с репутацией Платонова этот срок можно было бы сократить до трёх–четырёх месяцев.

Однако слова, прозвучавшие следом, выбили Пирса из равновесия.

– Планирую завершить сбор средств за шесть недель.

***

После их разговора в кабинете стало душно. Воздух будто сгустился от накопленного напряжения. Когда дверь за Пирсом закрылась, усталость накрыла волной – гулкую, липкую, словно после долгого перелёта.

Пирс часами убеждал себя, что шесть недель – безумный срок. Голос его постепенно хрип, пальцы теребили край блока для записей, но взгляд Платонова оставался спокойным, почти ледяным.

Он и сам понимал, насколько нереалистично звучало это требование. Но времени не оставалось вовсе. Начинать первый этап клинических испытаний нужно было немедленно. Всё упиралось в проект "Русская рулетка".