Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 17

«Поэтому, – продолжает Бонч-Бруевич, – процесс отправки трех главных эшелонов Ленин контролировал лично». Пользуясь тем, что часть делегатов ВЦИК были эсерами, «усиленно подготовлялся отъезд членов ВЦИКа в Москву. Делалось это с особой шумихой. На вопросы, зачем едут члены ВЦИКа в Москву, мы рассказывали всем, что едут они делать доклады московским рабочим и подготовляться к сессии (Всероссийского съезда Советов). Для делегатов ВЦИКа, среди которых было много крестьян, в том числе и эсеры, я велел подать два состава «царских» поездов на Николаевский вокзал. Хорошо изучив партийный состав ВЦИКа, я организовал посадку так, что во всех вагонах обоих поездов сидели депутаты всех партий, причем эсеров по большей части сажал в первые вагоны… В самую последнюю минуту перед отходом поезда мы привезли на автомобиле председателя ВЦИКа Свердлова, вошли с ним в первый поезд, прошли по всему составу, как бы знакомясь с расположением в нем депутатов. Публика, толпившаяся на вокзале, хорошо видела Свердлова, а когда дошли до последнего вагона, нарочито не освещенного, я предложил ему слезть в обратную сторону и заранее намеченным путем перевел его на всякий случай во второй поезд».

Проще говоря, большевики бежали из русской столицы, даже Троцкий признал это в 1918 году, написав: «Германские империалисты, навязавшие нам свой аннексионистский мир, остаются смертельными врагами Советской власти. Сейчас они открывают поход против революционной Финляндии. При этих условиях Совету народных комиссаров невозможно дольше оставаться и работать в Петрограде, в расстоянии двухдневного перехода от расположения германских войск».

Тайный отъезд народных комиссаров с Цветочной площадки был назначен на 22 часа 10 марта. Поэтому вечером 9 марта все, кто покидал Петроград с «комиссарским» поездом, получили запечатанные конверты с инструкцией Бонч-Бруевича: «К отходу поезда стараться по возможности доставиться на вокзал своими средствами, в крайнем случае заблаговременно просить выслать легковой автомобиль. Вещи должны быть к приезду грузового автомобиля совершенно упакованы, завязаны, чтобы ни минуты не задерживать автомобиль, на каждой вещи должна быть сделана надпись фамилии владельца, так как квитанции на багаж выдаваться не будут».

10 марта, с утра, на Цветочную площадку прибыли двести латышских стрелков, а станционным рабочим было приказано тщательно проверить все пути и территорию, прилегающую к железнодорожной колее. Бонч-Бруевич сообщает: одновременно «по особому списку, в котором был установлен порядок погрузки, наши автомобили, выезжавшие не из Смольного, с шоферами, нам хорошо известными, быстро перевезли багаж и погрузили его на Цветочной площадке. Наши товарищи, рабочие-коммунисты, быстро распространили в районе сведения, что это на фронт под Псков уезжают доктора, почему и грузят их имущество. Погрузка багажа началась около двенадцати часов дня и окончилась к шести часам вечера. Когда совершенно смеркалось, мы стали подвозить народных комиссаров и их семьи, а также и тех, кто должен был ехать по особому списку. С нами ехал и поэт Демьян Бедный, который поместился в купе с моей семьей».

Около 20 часов бригада железнодорожных рабочих еще раз осмотрела путь от Цветочной площадки до главных путей Николаевской железной дороги.

Ленин с женой Надеждой Крупской и сестрой Марией, а также с Бонч-Бруевичем и его женой выехали из Смольного в 21:30.

В 22:00 поезд с зашторенными окнами и погашенным светом, ощетинившись пулеметами латышских стрелков, отошел от Цветочной площадки. На этот раз никто не пел, первое советское правительство бежало из «колыбели революции» втихую. Электричество включили только после того, как состав вышел на рельсы Николаевской железной дороги и покатил в Москву. «У Владимира Ильича [в вагоне] собрались товарищи, и мы принялись пить чай. Весело шла наша беседа. Владимир Ильич шутил, смеялся и, видимо, был доволен строгой, чисто военной организацией, дисциплиной латышского отряда, начальник которого как из-под земли вырастал после каждой станции с рапортом, что поезд прошел такую-то станцию и что и на станции, и в поезде все благополучно. Караулы сменялись, как полагается, через каждые два часа. Все делалось отчетливо, по-военному. Владимир Ильич утомился и решил идти спать в отдельное купе, ему приготовленное».

Для очередной заправки углем поезд остановился на станции Малая Вишера и оказался рядом с поездом спящих матросов, бежавших с фронта с оружием. Если бы, проснувшись, кто-то из них разглядел в окнах соседнего состава новых правителей, страна могла бы лишиться своих пролетарских вождей. Поэтому латышские стрелки прошли по вагонам соседнего «анархистского поезда» и разоружили спящих. «Так прошли мы все вагоны, – пишет Бонч-Бруевич. – Матросы попросили оставить им две винтовки на весь поезд, что мы и сделали, дав по три патрона на винтовку. Поезд с беглыми матросами поставили на запасный путь в тупик, который сзади загрузили пустыми вагонами, и разрешили отправить его только через 24 часа, то есть, когда все правительственные поезда пройдут. Пулеметы были сняты с площадок вагонов, и наш поезд тронулся полным ходом к Москве».

Но шила в мешке не утаишь, тем паче шила величиной с целый поезд, который крайне осторожно, трусливо, с многочисленными остановками для осмотра путей и рекогносцировки, сутки пробирался из Питера в Москву. Поэтому врать не перестали, а пустили слух, будто правительство переезжает не в Москву, а в Нижний Новгород.

Все-таки 11 марта в 21:30 Ленин и Ко прибыли в Москву и поселились в «Первый дом Советов» – гостиницу «Националь».

12 марта 1918 года в «Известиях ВЦИК» появилось правительственное сообщение:

«Совет Народных Комиссаров и Центральный Исполнительный Комитет выехали в Москву на Всероссийский Съезд Советов. Уже сейчас можно почти с полной уверенностью сказать, что на этом Съезде будет решено перенести столицу из Петрограда в Москву…

…Граждане!…С перенесением столицы военная безопасность Петрограда чрезвычайно возрастает. Для какой бы то ни было паники не может быть и не должно быть места. Незачем говорить, что и после временного перенесения столицы, Петроград остается первым городом российской революции. Все меры, какие необходимы для его внешней и внутренней безопасности и продовольствия его населения, принимаются со всей энергией. На Революционный Комиссариат возложена обязанность охранения в Петрограде Советской власти и революционного порядка. Эта задача будет выполнена до конца…»

Одновременно во все местные органы власти ушли правительственные телеграммы: «Всем Советам! О переезде правительства из Петрограда в Москву. 12 марта 1918 г. В понедельник 11 марта Правительство отбыло в Москву. Всю почту, телеграммы и прочее присылать в Москву Совету Народных Комиссаров. Председатель СНК В. И. Ленин, Управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич».

9 марта меньшевистская газета «Новая жизнь» так прокомментировала эти события: «Что такое Москва? Провинциальный город с двухмиллионным населением, живущий своей жизнью, куда явятся тысячи пришельцев из Петрограда, чтобы править не только Москвой, но и всей Россией… Всякий, кто знает Москву, с трудом представит себе сочетание Тверской и народного комиссара Троцкого, Спасских ворот, где снимают шапки, и Зиновьева, московское купечество и мещанство, насквозь пропитанное истинно русским духом, и интернационалистический Ц. И. К. Что из этого выйдет, скоро увидим».

Действительно, увидели скоро: буквально с первого дня прибытия народных комиссаров в Москву началась срочная очистка Кремля, брошенного правительственными учреждениями еще во времена Петра I, от проживавших там теперь монахов и других обитателей. Как вспоминает бывший комендант Кремля Павел Мальков, «Кремль к моменту переезда советского правительства из Петрограда в Москву был основательно запущен. Часть зданий значительно пострадала еще в дни Октябрьских боев и никем не восстанавливалась. Во дворе Арсенала уродливо громоздились груды битого кирпича, стекла, всякой дряни… Весна стояла в 1918 году ранняя. Уже в конце марта было по-апрельски тепло, и по улицам Кремля разливались озера талой воды, побуревшей от грязи и мусора. На обширном плацу, раскинувшемся между колокольней Ивана Великого и Спасскими воротами, образовалось такое болото, что не проберешься ни пешком, ни вплавь…»