Забудь меня… если сможешь (СИ) - Вера Виктория - Страница 3

— Это как? — на полном серьёзе уточняет Сэл.

— А вот так. Испарилась. Сбежала. Выпрыгнула из окна…

— Это окно слишком маленькое, чтобы вы смогли в него пролезть, — хрипловатый голос принадлежит вовсе не Сэлли.

Блин. Он же не поднялся на чердак?

Выглядываю из-под подушки.

Однако, Рэйнхарт очень странно смотрится на фоне нашего с Сэл убежища…

Вообще не вписывается. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Рэйнхарту приходится нагибаться, чтобы как-то поместиться под низкой крышей.

— А… а, находясь здесь, вы, часом, не нарушаете какой-нибудь пункт конов Варрлаты?

— Официально в данный момент я нахожусь при исполнении. А должность обер-прокурора даёт мне некоторые… скажем так, расширенные полномочия, — в уголках его губ появляется едва заметная улыбка.

— Мне казалось, это называется превышением должностных полномочий, — осуждающе прищуриваюсь.

— Возможно. Но хитрость в том, леди Милс, что именно мне решать, так это или не так.

Беспредел.

Рэйнхарт взглядом показывает Сэлли, чтобы покинула нас. Сэл смущённо кланяется и сбега́ет.

Полный беспредел.

Лорд Орнуа берёт единственное плетёное кресло, ставит его напротив моей постели и усаживается туда с видом хозяина.

Прям бесит, когда без спроса берут чужие вещи.

— Вы что-то хотели? — раздражённо поднимаюсь, откидывая со лба кудрявые пряди.

Сажусь на постели, поджав под себя ноги и продолжая обнимать подушку. Она меня успокаивает.

С одной стороны, подушкой можно прикрыть своё неприлично старое платье. С другой — исполнить мечту сегодняшнего утра и стукнуть по голове хотя бы одного аристократа.

— Лоривьева, я хотел извиниться за то, что произошло вчера. Это было…

— «Недоразумение»? — приподнимаю одну бровь, потому что если он сейчас кивнёт, то я таки его стукну. Хотя бы подушкой. Хоть разик. Чтобы хоть немного отпустило.

— Нет… конечно, нет. Не было никакого недоразумения, я прекрасно понимаю, что Анриетта хотела… навредить тебе.

Да неужели?

В смысле: да неужели он не безнадёжен?

— Поэтому я хочу компенсировать тебе… беспокойство, — он бережно берёт мою руку, поворачивает её ладонью вверх, словно невначай проводит пальцем по огрубевшим от ручки ведра мазолям, и вкладывает в мою ладонь увесистый бархатный кошель. — И ещё я хотел попросить тебя нигде не упоминать вчерашний инцидент. Ни сейчас, ни позже. Мне бы не хотелось, чтобы эта история всплыла при дворе.

А нет. Безнадёжен.

Ева

— Вы платите мне за молчание?

— В том числе, — утвердительно кивает, продолжая держать мою руку.

И без того тёмный взгляд сейчас кажется пугающе бездонным.

Вытягиваю руку из его пальцев и сама беру ладонь Рэйнхарта, переворачиваю лодочкой и вкладываю в неё бархатный кошель с монетами.

— Что это значит? — спокойно смотрит мне в глаза, затем переводит взгляд на кошель.

Не понимает. И не поймёт.

Представляю, что вот прямо сейчас рассказываю ему всё, что случилось…

В памяти всплывает наш разговор.

«…Не хочу ничего знать……этим вы лишь ещё больше унизите меня… и себя……Рэйнхарт, между мной и лордом Эмильтоном ничего не было, а то, что вы видели… — Ещё и лгунья!..»

А мои аргументы?

Какие у меня доказательства?

Есть лишь складная история, в которой плохи все, кроме меня.

И с чего я тогда решила, что он должен верить именно мне?

Не своим глазам. Не тем, кто окружает его с детства… а именно мне. Малознакомой провинциалке. Тем более после того, как сама же отвергла его предложение о браке.

Рискну и предстану быть клеветницей, желающей опорочить имена тех, кто ему близок.

Всматриваюсь в острые черты мужского лица. В его глазах я всё ещё ниорли. Та, что унизила его перед благородным обществом и уязвила мужскую гордость.

— Так что это значит, Лоривьева? — повторяет вопрос, взглядом указывая на кошель.

— Это значит… что я принимаю извинения, но мне от вас ничего не нужно.

— Лоривьева, не глупи! Это деньги. Хочешь сказать, что тебе не нужны деньги? — скептично обводит взглядом чердак и одним этим жестом растаптывает остатки моего самолюбия.

Ногти впиваются в подушку.

Да кто он такой, чтобы решать, что мне нужно? И с чего это мы снова перешли на «ты»?

— Мне не нужны ваши деньги, лорд Орнуа. И прошу вас впредь не фамильярничать!

— Фамильярничать? — брови взметаются вверх.

— ' Обращайтесь ко мне на «вы», леди Милс, как и положено по этикету посторонним людям!' — карикатурно пародирую его собственные слова. — Посторонние люди, милорд, должны общаться на «вы». Помните?

— Это глупо… мы сейчас одни, — даже не моргнул.

— Это что-то меняет? Или этикет создан лишь для того, чтобы пускать пыль в глаза публики? Вас же только это заботит? Репутация и мнения! Какая разница, что конфета сгнила, главное, чтобы обёртка была блестящей! Так?

— Бессмысленный спор, Лоривьева, — слегка подаётся вперёд и соскальзывает взглядом на губы.

Ай-яй-яй, мистер праведник. Так можно и самому стать ниорли.

Слегка наклоняю голову и приближаю лицо так, чтобы между нашими губами оставалось лишь несколько миллиметров. Слушаю, как углубляется его дыхание.

— Милорд, предлагаю поговорить, когда мои слова начнут иметь для вас хоть какой-то смысл, — шепотом. — А до тех пор нам, похоже, не о чем разговаривать.

Отстраняюсь и буравлю его осуждающим взглядом.

Пару мгновений Рэйнхарт растерянно моргает, затем резко меняется в лице, отшатывается и сжимает челюсть. Раздражённо встаёт, едва не ударяясь головой о деревянную балку, бросает кошель на мою постель и, громко топая, сбегает по лестнице.

Хватаю кошель и спешу к дырке в полу:

— Эй, милорд! — окликиваю сверху.

Оборачивается, в шаге от входной двери.

— Вы это обронили!— от души кидаю кошель, метя в аристократическую голову. Орнуа ловко уворачивается, ещё и успевает кошель поймать.

Жаль!

Впивается в меня обсидиановым взглядом, препарирует, раздувает ноздри и поджимает губы.

Отвечаю ему тем же.

Резко отворачивается и, чеканя шаг, выходит за дверь.

Блин!

Во мне кипит какая-то бесконечная детская обида.

Присаживаюсь на постель, смотрю на злосчастную подушку и от души хлопаю по ней кулаком. Подушка надрывается, и из прорехи в воздух вздымается облачко белых перьев.

Как же это всё несправедливо! Так хорошо целуется! И такой дурак!

— Благого дня, меня интересует особняк, что напротив ресторации «Праведные грёзы».

— Благого дня, миледи, добро пож… — слова застревают в горле усатого работника ссудной конторы, когда он поднимает на меня глаза. — Фира?

В богато обставленной комнате раздаётся хрюкающий хохоток.

Худощавый молодой человек за угловым столом отрывается от бумаг и осуждающе смотрит на усача поверх пенсне.

— Уважаемый фир, что смешного в том, что я интересуюсь особняком? — приподнимаю одну бровь.

— Что смешного? Да тебе пять жизней на него копить и то, не хватит.

Ха-ха. Очень смешно.

— И сколько же вы просите? — складываю руки на груди и смеряю усача взглядом строгой учительницы.

Если бы особняк не числился именно за этой конторой, то уже развернулась бы и ушла.

— Триста двадцать тысяч эке! — бросает с вызовом. — Что? Таких денег отродясь не видела?

Ого. Цена действительно кусается.

— А под залог земель вы выдаёте ссуды? И если да, то сколько нужно сонитов земли, чтобы получить ссуду в триста двадцать тысяч эке?

— Земли? — нервно дёргает своим длинным усом. — Разумеется, под залог земель ссуду даём. Да только обсуждать это буду с твоим хозяином. Коли он ссудой интересуется, пусть приходит. С ним и поговорим.