На отшибе сгущается тьма - Лик Амалия - Страница 11

– Я изучал публикации.

– К черту. Ищи убийцу, – сурово произнес Хас, а Ален встал со стула и посмотрел на него в упор.

– Я уверен, каждый из нас работает на пределе возможностей, Хас. Не перегибай палку. Мы тут не школьники, а ты не учитель, чтобы нас отчитывать.

– Может, тогда ты в следующий раз выслушаешь все это дерьмо.

– Выслушаю. Или ты привык только к розовым лепесткам?

– Что? – взбесился Тилинг.

– Что слышал, смысл ты уловил. Если считаешь, что мы не справляемся, попроси еще людей. Или это ниже твоего достоинства? Ты же у нас лучший.

– Я бы не упустил серийного убийцу, не позволил бы ему подобраться к себе и к другим, – ударил по больному Хас, но тут же поджал губы и схватился за затылок обеими руками, понимая, что перегнул палку.

– Да, а я позволил, – голос Расмуса был пропитан металлом и горечью. – Облажался. Не справился.

– И сбежал от последствий, – не унимался Хас.

– И сбежал. Но сейчас я здесь. И, как ты сказал, у нас нет времени на это дерьмо. Давай работать.

Хас развел руки и пошел к столу. Плюхнулся на стул и сказал:

– Давай. Начинай.

Ален подошел к доске и повернулся ко всем.

– Я уверен, что у нас подражатель.

– Какие доказательства? – серьезно спросила Ида.

– Во-первых, несоответствия, которые мы уже обнаружили. Снотворное, характер ран, нож.

– Этого мало. Или ты опять ослеп? Эти несоответствия могут быть сделаны специально, чтобы сбить нас со следа, – парировала Ида, никаких снисхождений от нее ждать не приходилось.

– Да. Но вчера ночью я кое-что понял.

Ален прикрепил к доске три фотографии.

– Наш убийца – левша.

Ида привстала и уставилась на снимки, как и остальные.

– Убийца зашивал рот слева направо. С виду очень похоже на те фотографии, что были в газетах. Но там не печатали внутреннюю сторону губ, а убийца не учел этот момент. Он сделал так, как ему было удобнее. Создал видимость снаружи, но не внутри.

– Кстати, по делу Линды были напечатаны неверные сведения, – добавил Роберт. – И была утечка. Я нашел фотографии жертвы, но упоминалось, что ее усыпили.

– Именно усыпили? – уточнил Расмус.

– Да. Было написано: жертву усыпили и хладнокровно убили, когда она была без сознания.

– Ясно, что еще?

– На одном веб-сайте нашел упоминание охотничьего ножа. Я планировал посмотреть характеристики ножей, что продаются в специализированных магазинах. В печати не было упоминания, что тот нож был нестандартный. Плюс я пока не нашел упоминания про характер ран, что были и колотые, и резаные, только то, что их было тринадцать.

– Отличная работа, Роберт, – сказал Расмус и пошел на свое место.

Тилинг молчал, смотря на доску. Ида взглянула на него, но, не увидев никакой реакции, встала и вышла перед группой.

– Я звонила в тюрьму, где сидит насильник Милли Смит. Ни посетителей, ни посылок или писем ему не поступает. Ведет себя тихо. Но живется ему там несладко, так сказал надзиратель, с которым я говорила. Он пробовал подать апелляцию, но ему отказали. Я его пробила, жена подала на развод сразу же, как его арестовали, и переехала с сыном в другой округ. По суду лишила его родительских прав. Но думаю, он нас ни к чему не приведет.

Тилинг наконец поднялся из-за стола и подошел к Иде.

– По церквям что-то есть, Чак? – спросил он уже спокойно.

Чак чуть собрал себя со стула, но вставать не собирался. Алену так и казалось, что если он встанет, то растечется по полу и превратится в склизкую желеобразную медузу, которую выбросило на берег.

– Тухляк, – произнес Чак без эмоций. – Ищу данные про Скара. Последние годы сам он никакие дела не вел, а скорее, выбивал бюджеты и был лицом управления на всех официальных мероприятиях. А в прошлом у него было много недоброжелателей. Как и у всех детективов, расследующих серьезные преступления. Была пара громких дел в отделе по борьбе с коррупцией, он там работал до убойного, и штук десять громких дел уже у нас.

– Есть догадки, почему ему приписали гордыню? – спросила Ида, обернувшись к Чаку.

– Может, потому, что он был на виду? – пожимая плечами, ответил Чак.

– Продолжай изучать дела Скара и посмотри, может, кого-то выпустили из тюрьмы недавно. Составь список потенциальных подозреваемых, тех, у кого была возможность отомстить ему. – Хас перевел взгляд на Тома. – Что-нибудь новое удалось узнать?

– Разбираюсь с камерами. Что-то там неладное. Сегодня поеду на место преступления.

– Ладно. У меня тоже появилась одна зацепка, которую я буду отрабатывать. Но то, что я скажу сейчас, не должно выйти из этого кабинета. Всем ясно? – Хас обвел всех взглядом. – Я пообщался с секретарем Якоба, с его заместителями и еще с некоторыми сотрудниками. И мне рассказали, что Скар в последнее время вел внутреннее расследование. Он подозревал кого-то из управления. В чем именно, никто не знает. Якоб сказал Маркусу, что когда выяснит все детали, то только тогда предаст дело огласке. Нельзя обвинять своего без доказательств. Все материалы он хранил на запароленной флешке. Но в доме ее не было. В кабинете тоже. Нам предстоит выяснить, что было на ней, кого он подозревал и в чем.

Ида резко повернулась к Алену. Хас поймал ее взгляд и тоже посмотрел на детектива.

– Я чего-то не знаю? – спросил он.

– Когда мы ездили в дом Якоба, Ален высказал предположение, что Скара убил кто-то из своих.

– С чего ты это решил? – нахмурился Хас.

– Из-за коньяка. – Ален почесал макушку. – Я думаю, кто-то был у него в тот вечер и Якоб угощал его коньяком. И не просто коньяком, а очень хорошим, тем, что он хранил для дружеской компании. То есть он должен был доверять посетителю, знать его.

– Эксперты проверяют отпечатки с бокалов, но один коньячный пропал, – добавила Ида.

– Почему ты не озвучил эту версию, Расмус? – спросил Хас.

– Потому что полицейский из управления не должен был допустить нестыковок, если пытался имитировать почерк Иллаи… Стоун.

– А если это был тот, у кого не было доступа к делу и к базе? – скромно предположил Роберт. – Не все же могут брать архивные дела и иметь доступ к базе и к нашим делам.

– Так и есть, – подтвердил детектив Тилинг. – Я тоже об этом подумал, поэтому и поделился с вами. А теперь за работу.

После той ночи я стал спать в зале – так было надежнее. Но и этого оказалось недостаточно. Если Синди падала, то в этом был виноват я. Если она болела, то причиной тоже был я, который пропустил сквозняк или подхватил что-то в школе и притащил домой. Если мы были с ней в одной комнате и она начинала плакать, причиной тоже всегда оказывался я. И через какое-то время это действительно стало так. Пусть лучше меня бьют за дело, чем без причины.

Синди росла очень неспокойным ребенком, она постоянно кричала, сопела, требовала, ныла. А я день за днем ходил в синяках. Как-то друг в школе показал мне фотку своей младшей сестры – беленькая, пухленькая, улыбчивая девочка смотрела на меня с экрана, обнимая своего брата. Моя же не улыбалась никогда и никогда меня не обнимала. Пухлые розовые губы сестры все время были опущены вниз, словно к ее большим пальцам привязали нитку с крючком, которым она тянула края губ к самому полу. В глазах Синди постоянно стояли слезы, и от этого они были красными и блестящими, чем вызывали тошнотворную неприязнь. Ну почему мне не досталась улыбчивая, веселая сестричка?

В тринадцать лет я стал самым опасным подростком в школе, дрался я как бешеный пес. Иногда ради удовольствия, иногда за деньги, когда меня просили припугнуть кого-то. Так я стал зарабатывать. Кто-то платил мне, чтобы я их не трогал, а некоторые, наоборот, чтобы я преподал кому-то урок. Главное было исключить пересечение между заказчиками. А еще я попал в дурную компанию, мы курили, пили, воровали в магазинах, разрисовывали стены, в общем, развлекались как могли. Но это мне слишком быстро надоело, тем более не принесло того результата, что я ждал. Я надеялся, что такой образ жизни вселит в меня уверенность и я смогу противостоять отчиму. Но я не мог, дома все было по-прежнему.