Цукумогами. Невидимые беды - Юдзуль Анни - Страница 8

Кёичиро показалось, будто комната вновь исказилась. Они стояли на другом берегу этого проклятого ковра – так далеко, что он не успел поймать ее бьющееся в агонии тело. Или это потому, что Якко схватил его за плечи? Он кричал, но звук собственного голоса не отложился в памяти – ничего, кроме бессмысленных слов, которые Якко выплевывал в утешение.

Кёичиро перестал вырываться и осел на пол. Стрелки часов оглушающе отсчитывали секунды в его голове. Сагэн повернул к ним голову, его лицо было залито кровью. Его губы шевельнулись. Якко развел руками, будто ограждая Кёичиро от опасности.

«Можно сбежать» – эта мысль стучала в висках Кёичиро вместе с кровью и проклятыми стрелками.

Кёичиро ощутил, как рвотная волна подступает к горлу: острие ножа коснулось шеи Сагэна, и он, быстро проведя рукой, добавил свою кровь к чужой. Его тело плавно опустилось на пол и затем замерло навсегда. Легкая дымка, жемчужно-белая, невесомая, переплелась с грязно-оранжевой.

Кёичиро пришел в себя на улице. Он дрожал, свернувшись пополам на облупленной скамейке. Якко, расположившись на ступеньках дома, неторопливо выпускал дым в весенний воздух.

– Что… Почему он…

– Некоторые из нас… – не дослушал Якко.

Он не смеялся, лишь равнодушно глядел на проклевывающиеся звезды. Его бумажный воротник был испачкан несколькими каплями крови.

– …не видят смысла в жизни без других. Без предметов, с которыми провели всю жизнь. Без своих людей. Я же считаю (хоть ты и не спрашиваешь), что существа, окружающие нас, не больше, чем идеи. В этом и есть смысл.

– Значит, нужно их убивать?

– Я кого-то убил? – Якко вскользь взглянул на Кёичиро.

Он ничего не ответил; в наступающем вместе с тьмой холоде роились призраки прошлого.

Звук быстрых шагов разбудил улицу. Губы Якко дрогнули и растянулись в привычную ухмылку. Он затушил сигарету о крыльцо и, поднявшись, сладко потянулся.

– Сейчас мамочка будет скандалить, так что папочка, с твоего позволения, покинет сцену. Приятно было повидаться… Как ты там себя называешь? Уэда-сан, верно?

– Уэда Кёичиро, – устало ответил он, но Якко уже исчез.

Сэншу влетел в ворота.

– Кё-кун! – Кёичиро едва успел вдохнуть, прежде чем Сэншу накинулся на него с объятиями. Невыносимо колючими. – Я так перепугался! От моих нервных клеток почти ничего не осталось. Хватит только на однократный просмотр второй «Пилы», не больше. Как ты?

Он улыбался так тепло, что Кёичиро затрясло. Схватив Сэншу за ворот, он уткнулся в его шею и разразился рыданиями. Под тихие всхлипы они встретили этот вечер, а затем Кёичиро попросил отвести его домой.

В его новый дом.

Кёичиро провел ладонями по лицу и стряхнул с пальцев остатки воды. Повернул вентиль. Потянулся за бумажным полотенцем. Из зеркала на него смотрел измученный человек: сквозь белую кожу проступали синяки, вены тянулись к вискам и скрывались под мокрыми волосами, красные губы опухли. Отражение чуть подрагивало. У него, должно быть, тоже гудела голова. Кёичиро бросил бумагу в мусорное ведро и с силой толкнул дверь.

Длинный коридор тянулся от уборной, из которой появился Кёичиро, и уходил дальше, к проходу в зал. Несколько дверей темного дерева, по обе стороны, были плотно притворены. Одна из ламп на сером потолке мигала. Кёичиро опустил голову и торопливо миновал темные участки, чтобы затем выскочить на пороге в зал.

– …должно быть, это и есть причина такого перемещения «предметов». Посмотри на карту, которую сделал Камо-чан.

Сэншу сидел на привычном месте; на нем вновь красовалась полицейская рубашка, верхние пуговицы которой были расстегнуты. Он выглядел всклокоченным, будто только что поднялся с постели.

– Вот, гляди. После первых сообщений часть сообщества двинулась на север. Думаю, это те, что идут за Дайкоку. Они организованы лучше других.

– Но почему именно туда? – Джа с самым невозмутимым видом нарезал лимонные дольки.

– Вот! У меня возникли те же вопросы. Я звонил Сотне вчера, но она сказала, что ей не до того, и повесила трубку.

– Как и всегда, – Джа едва улыбнулся и повернул голову к Кёичиро: – Доброе утро.

Сэншу вскинул брови и тут же вскочил с места, раскинув руки.

– Кё-кун! Ты проснулся. Иди, иди сюда. – Он подвинул стул ближе.

Кёичиро кивнул и несмело взобрался на него.

– Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Хочешь есть?

Без лишних слов Джа поставил на стойку миску с арахисом.

Кёичиро неловко улыбнулся и протянул руку.

– Я думал, – начал он, – всю ночь. О том, почему не ушел тогда.

– Ты о вчерашнем вечере в доме коллекционера? Ну, Якко держал тебя, и…

Сэншу вернулся на место. Он не двигался, но во всей его фигуре читался плохо сдерживаемый импульс позаботиться о человеке рядом.

– Нет. То есть да, но… На самом деле лишь вначале. Он… как бы сказать… – Джа поставил перед Кёичиро стакан, и тот благодарно кивнул. – Он даже помогал мне или вроде того. Закрыл собой от опасности. Это было так странно. Он отгородил меня от этой бабочки, и тогда – клянусь – я мог бы сбежать. Если бы захотел.

Сэншу помрачнел:

– Но ты не хотел?

– Хотел! То есть… Я будто ждал чего-то. Ждал от Якко. Будто пытался понять смысл его действий. Он заманил меня в дом и потрудился над тем, чтобы я увидел рождение бабочки, но, когда понял, что я могу пострадать, он просто… закрыл меня собой, как ребенка.

Сэншу молчал. Это было совсем на него не похоже, и потому оба они – и Кёичиро, и Джа – уставились на мужчину.

Прошло несколько секунд, прежде чем Сэншу посмотрел на Джа и сказал:

– Он знает.

Джа кивнул.

– Что? Что он знает? – Кёичиро переводил взгляд с одного на другого.

Никто ему не ответил. Сэншу поднялся на ноги и взял свое пальто, перекинутое через стойку.

Он, должно быть, собирался сделать что-то еще, но вдруг остановился и обратился к Кёичиро:

– Ты ведь рассказал нам все, верно?

Кёичиро кивнул.

– Ничего не упустил?

Кёичиро помотал головой и замер, глядя на блики, разбегающиеся по стенке стакана. Разноцветные огоньки дрожали на стекле.

– Когда все кончилось, – сказал он, – в комнате словно появилась дымка. Я думал, что мне просто застлало глаза, но теперь я понимаю, что это было что-то другое. У нее был цвет. Будто от тел исходил пар.

Сэншу опустил руку ему на плечо.

– Ты молодец, Кё-кун. Я рад, что с тобой все в порядке. – Он перевел взгляд на Джа: – Тянуть больше нельзя. Я попробую еще раз, и, если она и в этот раз не станет со мной разговаривать… мы будем действовать сами. – И затем Сэншу решительно вышел из бара.

Вернулся он спустя несколько минут, когда напряженная тишина между Кёичиро и Джа стала совсем невыносимой.

– Выдвигаемся.

Джа остался в баре.

Сэншу повел Кёичиро по кривым изогнутым улочкам, укрытым плотным белым туманом.

– Это смог, – он кивнул на полосатое основание трубы, маячившее вдалеке между домов. – Там что-то горит.

Больше они не разговаривали. Под низким серым небом они перебегали из переулка в переулок по плавящемуся под ногами свежему асфальту и сырому бетону. Цветные афиши, волглые, рваные, жались друг к другу на грязных стенах. Происходящее под косыми крышами пугало редких воробьев. Погруженный в предельную мрачность мир никогда еще не ощущался Кёичиро настолько своим; воздух пах дождем и гарью, рябые отражения их фигур пробегали по лужам, спеша догнать полы кожаного пальто Сэншу. Бог знает сколько поворотов они миновали, прежде чем добраться до тихой улочки в южной части города.

Здесь Сэншу остановился. Кёичиро поднял взгляд на крышу. Из рыжей кровли торчал крошечный флюгер в виде потягивающейся кошки. За маленьким заборчиком, подобравшимся почти к самым окнам, тянулся запущенный садик. В бочку на углу с крыши стекала вода. Где-то вдалеке стучали колесами поезда, планируя пришвартоваться к станции на той стороне дороги.