Цукумогами. Невидимые беды - Юдзуль Анни - Страница 7

Кёичиро весело не было.

– Что происходит?

– Входной билет стоимостью в восемь йен предъявлен! Гляди в оба!

Кёичиро беспомощно огляделся. Помещение, в котором они находились, изменилось: стены вытянулись или, если можно так сказать, изогнулись. Или какие там слова используют в страшилках для наведения жути?

Якко лишил его последней опоры, крепко дернув за ворот. Задыхаясь, Кёичиро попытался нащупать почву под ногами, но всякий раз, когда ему это удавалось, новый удар, куда сильнее предыдущего, сотрясал дом. Якко ничего не объяснял; хохоча, он тащил Кёичиро ближе к выходу. Наконец он остановился и затолкал Кёичиро за комод, а после и сам юркнул следом, прижимаясь к парню острыми костями. Гул стих. Дом больше не сотрясался. Они немного подождали.

– Все кончилось? – не выдержал Кёичиро.

Ладонь Якко тут же накрыла его рот.

– Тш-ш-ш, – едва слышно прожужжал он.

Кёичиро задрожал.

В комнате повисла тишина. Замерла паутина тюля под темными шторами, остановились стрелки часов. Кёичиро слышал, как дыхание Якко прервалось на беззвучный смешок, ощущал тягучий жар от холодной кожи. Неровно размазанная краска покрывала его лицо: щеки и подбородок, кончик носа и даже брови – все, кроме левого глаза. Этот пробел зиял как шрам, тянущийся от виска к уголку губ. Почему же…

– Я тоже люблю прятки, – сообщил лихорадочный шепот.

Кёичиро удивленно взглянул на Якко, однако его губы оставались плотно сомкнутыми и даже не улыбались. Тогда Кёичиро медленно повернулся в другую сторону.

Прямо из-за угла комода на них смотрел огромный черный глаз. Худая щека пряталась за грязными черными волосами. Черные ногти на яркой оранжевой коже впивались в белое дерево.

Они вскрикнули в унисон – он и Якко, вскакивая на ноги так быстро, что едва не потеряли равновесие. Якко отскочил в сторону, от хохота он согнулся пополам.

– Видел бы ты свою рожу! – Он смеялся и смеялся, пока Кёичиро вжимался в стену.

Шепчущее существо, казалось, вовсе не шевелилось, лишь черный глаз сновал туда-сюда, глядя то на одного вторженца, то на другого.

– Ты не он, – сообщил шепот.

Взгляд перешел с Кёичиро на Якко.

– И ты тоже.

Дом мелко затрясло. Маленькое зеркальце съехало с подоконника и затерялось где-то среди красного ворса. Чучела бабочек покачивались, некоторые из них съехали вниз и зависли, опираясь на рамки прочих. Углы повело. Ковер набух, из-под ворса показалась эластичная, упругая кожа. Вздуваясь пузырями, она поднималась все выше; обои, подчиняясь неизвестной воле, отходили от стен с неприятным хрустом, как сухожилия от костей. От стен тянулись нити и струилась желтоватая слизь, то и дело выстреливая пузырями.

Кёичиро зажмурился. Он с трудом улавливал, когда все вокруг успело так быстро измениться. Когда он открыл глаза, существо исчезло и нечто маленькое и круглое прильнуло к его ногам под затянувшей пол кожей. Якко тут же дернул его в сторону; краснея, круг рос, пока не извергся, точно маленький вулкан, вонючей, гнилостной кровью. Пар поднялся к потолку, окна запотели. Все вокруг плыло и дышало, точно единый организм. Слизистые пузыри покрыли комод, отчего тот, шипя, деформировался. Исчезло под гниющими ошметками обоев чучело лисы.

Женская фигура возникла в центре комнаты. Якко глядел на нее с улыбкой, она же, безучастная, как кукла, смотрела сквозь него. У ее ног бились волны, и вонь закручивалась у плеч, будто была видимой, осязаемой. Кожа, отливающая ржавым, проступала под черными лохмотьями, еле-еле прикрывающими ее грязное тело. Уродливое худое лицо ничего не выражало.

Женщина протянула руку к Кёичиро:

– Где он?

– Кто – он?

Она выжидающе смотрела на него. На улыбающемся лице Якко застыла издевка.

«А ты умеешь общаться с дамочками», – возникло в голове Кёичиро.

«Пошел к черту», – ответил он своим мыслям.

– Где он?

Шепот был похож на шуршание ног по снегу. Кёичиро с трудом вдохнул сквозь зубы. У заполнившего комнату отвратительного запаха был и вкус.

– О ком ты говоришь? Объясни, и мы поможем… – он закашлялся, – тебе его найти.

– Он поможет, – вставил Якко.

– Я помогу. Кто угодно поможет, только скажи.

– Где он?

Женщина склонила голову набок.

– Как думаешь, может, она китаянка? – Якко ухмыльнулся.

Кёичиро с трудом поборол желание врезать ему между глаз.

– Очень рад, что у тебя есть время шутить, пока под нашими ногами расплывается… это.

– Что расплывается под нашими ногами? – с любезной улыбкой спросил Якко.

– Откуда я знаю?! Я похож на человека, который часто сталкивается с подобным?..

С чем? С чем сталкивается? С сумасшествием? В висках Кёичиро пульсировала боль. Глаза защипало. Белая пелена в голове стала плотнее, он невольно попятился и едва не упал – Якко успел подхватить его.

– Не верю своим ушам. Он все-таки не рассказал тебе! И откуда только у него такая тяга скрывать все подряд? – Якко пожал плечами. – Ладно уж, я тебе скажу. Не знаю, что этот умник тебе напел, но такие, как мы, имеют некоторую склонность к… изменению пространства. Как правило, это пространство соответствует нашему внутреннему миру. Хотя, признаться, ни разу не видел, чтобы внутренний мир «особого предмета» отличался от мира внешнего. Мы же не люди, чтобы врать и изворачиваться, правда?

Кёичиро сморгнул слезы, а затем согнулся и закрыл рот ладонью.

– Не думал, что твой первый раз станет таким. Ну, новый первый раз. Я предполагал, что раз она бабочка, то и покажет нам что-нибудь милое, но она…

– Где. Он, – отчеканила женщина.

Кёичиро провел ладонями по лицу и взглянул на неё.

Она выросла. Руки, находясь в покое, тем не менее двигались, будто по велению ветра. Они тянулись широким шлейфом от тонких черных рогов, изогнувшихся за ее затылком. Пальцы ног едва касались земли.

«У нее совсем не осталось терпения», – подумал Кёичиро.

Рамки хлынули со стены волной, сбитые воздушным потоком, создаваемым руками-крыльями. Одна из них оказалась прямо у ее ног.

Пустая.

– Достаточно, Угэн. – Легкий, почти прозрачный голос заставил Кёичиро мучительно воздеть глаза к потолку.

Лучше бы он этого не делал: тошнотворная гнойная корка, покрывшая потолок, прогнулась под весом того, о чем он не хотел иметь ни малейшего понятия. Дышать становилось совсем невыносимо.

Он обернулся. У самой двери стоял юноша, его тонкое тело светилось, волосы отливали перламутром и красиво обрамляли лицо. Весь его вид – скупые движения рук, легкое шелковое платье и вросший в кожу жемчуг – пел об умиротворении. Роение под полом остановилось. Юноша сделал шаг.

Остатки цветочных обоев собрались воедино и прильнули назад, к стенам. Комод с треском вернул себе прежние очертания. Окрысилось чучело лисицы.

Юноша прошел мимо Кёичиро, не обращая на него никакого внимания. Якко едва не хлопал в ладоши.

– Morpho sulkowskyi! – объявил он шепотом. – Признаться, я ставил на другого…

– Сагэн-сан, – безучастно проговорила Угэн.

Ее руки вернулись в прежнее положение, лохмотья опали, и вся она стала совсем крошечной.

– Ты ищешь хозяина? – Сагэн приблизился.

Она прильнула щекой к его полупрозрачным пальцам, будто впитывая их свет.

– Нет. Я искала только тебя.

– Вот как, – только и ответил он.

Они стояли в центре комнаты, не произнося ни звука. Якко нетерпеливо заерзал, но Кёичиро тут же одернул его. Удивительно, но Якко послушался.

Прижавшись к груди Сагэна, Угэн закрыла глаза. Комната погрузилась во тьму, лишь мягкий, несмелый свет лился на ее лицо. Он не сводил с нее глаз. Они вдвоем – и две пустые рамки, прижавшиеся друг к другу на пыльном ковре среди сотни других. Таких же, но не живых. Его рука коснулась ее волос и собрала их у плеча. Она уткнулась в легкую ткань его платья. Нечто в руке юноши сверкнуло в этом мягком, почти уютном свете. Острие, выскользнувшее из рукава, вошло в шею так легко, что она не успела издать ни звука. Капли крови впитались в белый воротник, брызги хлынули на стены, и она упала без чувств, еле слышно хрипя.