Судьба империи (СИ) - Старый Денис - Страница 10

— Ну да… А как самочувствие Анны Леопольдовны? — явно намекал мне доктор.

Я хотел было уже послать его к чёрту и всё-таки пойти быстрее искать Юлю, но Фишер быстро поправился:

— Да нет, я, действительно беспокоюсь о здоровье Анны Леопольдовны. И от меня, уж поверьте, факт вашего с великой княжной соития не уйдёт никому более, кроме как к государыне.

Да я прекрасно понимал, что факт, как изволил выразиться медик, «соития», в самое ближайшее время станет достоянием общественности. Потому спешил, чтобы жена моя знала именно от меня эту новость, а не от кого-то другого, да ещё и с выдумками, извращёнными бурной человеческой фантазией.

— Анна Леопольдовна проявляет излишне много чувствительности. Ей бы… Настойки валерианы попить, умеренно, конечно, — сказал я.

— Где вы учились? Со знанием дела говорите, — спросил Фишер.

Не хотел ничего объяснять. Промолчал.

— У царицы «сахарное протекание». И некоторые недомогания были вызваны именно этим. Почему вы потребовали сахар, и как нам сделать так, чтобы вылечить государыню? Если вы знали, что нужно, прежде всего, делать, почему не рассказали мне об этой болезни более подробно? — Фишер показался мне искренним в желании помочь императрице.

Я не знаю историю сахарного диабета. Знаю только лишь, что инсулин вывели то ли в XIX, то ли даже в XX веке. Мне было не сложно рассказать о том, что я знаю, только лишь нужно придумать, как прикрыть свои знания.

— Нынче я сильно спешу, послезавтра я отбываю на место службы. А завтра я бы встретился с вами. Но, к сожалению, наносить визиты нынче не могу, — сказал я.

— Я вас понял, и приеду к вам завтра к обеду, — сказал доктор и побежал к императрице.

Собственно, что я могу такого рассказать про сахарный диабет? В принципе его нужно как-то немного приостанавливать правильным питанием, насколько я это знаю. И важно, чтобы это питание было регулярным, но при этом без резких инсулиновых всплесков, то есть лёгкие углеводы, например, сахар, запрещены. Но всё равно нужно будет подумать на досуге и вспомнить всё, что только можно.

Я направился в тронный зал. Там ждали новостей о здоровье государыни. Меня тут же окружили и стали даже не спрашивать, скорее, выпытывать ответы. Популярность сегодня я приобрел, уж точно. А когда станет известно о моем адюльтере…

— Государыня значительно лучше. Встанет на ноги, уже ходит, но вряд ли выйдет сегодня, — отвечал я.

Делал это практически одними и теми же словами, но много раз.

Искал глазами Юлю, но не находил её. Потому быстро направился в сад. Уверен, что Юлиана, будучи очень часто при дворе, знала немало мест, где можно уединиться даже в таком относительно небольшом парке. А я же знал ту самую лавочку, где можно так уединиться, что через девять месяцев гулять с коляской мимо кустов, прикрывающих лавку.

Кстати, а колясок-то я и не видел. Думаю, что с моим опытом и знаниями сделать хорошую коляску — не такое сложное дело. Да много чего, на самом деле, можно делать по мелочам, при этом зарабатывая огромные деньги.

По дороге к той самой лавочке в стороне я увидел решительно уходящего, чуть ли не бегущего Куракина. Он был в метрах ста от меня. Думал окликнуть, но… Сперва узнать, что произошло, и было ли. Сердце защемило так, что думал об инфаркте. Насколько мне всё же сейчас дорога именно Юля.

Я шагал всё быстрее, настолько, что можно было бы посчитать, что вдруг решил заниматься спортивной ходьбой. Подойдя к той самой огромной лавке, возле неё я увидел Юлю. Она плакала.

— С тобой всё в порядке? Тебя обидел Куракин? У вас было что-то с ним? — засыпал я вопросами свою жену.

Юля решительно встала, сделала два шага. Приблизилась ко мне. Звонкая пощёчина обожгла мою левую щёку. Удар далеко не самой хрупкой ручки моей жены пришёлся как раз по шраму.

— У тебя было с ней. Я уже знаю. Весь двор уже знает, — сквозь слёзы говорила Юля. — У тебя с ней было, а я не смогла. Князь Куракин… Он побоялся тебя, а я не смогла. Мерзко это. Как же это противно! А тебе как? Сладко?

Я резко и сильно обнял Юлю, прижимая к себе. Она пыталась вырваться, но я не позволял.

— Больше для меня не существует таких женщин, кроме тебя. Я люблю тебя. А Куракина я убью на дуэли, — говорил я, насилу удерживая рвавшуюся из моих объятий Юлю.

— Тогда не его убивай, а меня! Это я подошла и прямо сказала, что хочу… что хочу… — Юля перестала вырываться из моих рук и обмякла. — Потом и надавала ему пощёчин. Он сказал, что не собирается ссориться с тобой и что…

Я расслабил захват, невольно погладил по своей щеке. Промелькнула мысль, что Куракин отхватил не слабо. Сомневался, нужно ли его вызывать на дуэль. Из всех реальных вызовов, мог быть только от Антона Ульриха в мой адрес.

— Всё, теперь ты моя, а я твой! — решительно сказал я.

— Поехали домой! Мне становится нехорошо, — вытирая слёзы платком, сказала Юлиана. — Мне противно тут находиться. Я не знаю, как себя везти.

Я взял жену за руку и решительно повёл к выходу. Что будет после и как моё решение быть с одной женщиной скажется на нашем общем будущем — время покажет. Время многое показывает. Нужно лишь быть сильными и готовыми, даже если есть предположение, как история может развиваться дальше.

В карете мы не говорили. Я пробовал взять Юлю за руку, она одергивала, села в самый угол, чтобы не касаться меня даже своей одеждой. Украшения уже были демонстративно сняты.

— Ты можешь сколь угодно на меня обижаться. Но не было обмана и предательства. Я был с Анной, но ты знала, что это случится. Что же до твоего общения с Куракиным, то это было… Ты же беременная, — сказал я и тоже замолчал.

Молча мы прибыли в дом. Молча зашли в него. Вернее, это со мной Юля не разговаривала. А вот на прислуге отрывалась. Не было на месте служанки Аксиньи. Юлиана впала в неистовство. Пришлось даже ее одернуть.

Меня спасло только то, что пришло сообщение о начале активной фазы операции с Татищевым, ну или еще с каким-то моим таинственным врагом. Уже за полночь я сорвался и оставил Юлю. Надеялся, что она все же примет ситуацию и у нас все будет, как прежде.

Петербург

4 ентября 1735 года

Александр Матвеевич Норов сидел в трактире «Два гуся». Ужасное место. Но, видимо, единственное, если не считать рестораны, которое работало столь поздно. Встреча была назначена на два часа ночи. Как раз Александр Матвеевич успел вернуться с приема у государыни, подготовится к встрече.

Норов, конечно, привык к разной еде. Но сейчас в упор не понимал, почему в этом месте подают столь дрянное мясо. Пережаренное, жесткое. Да и хлеб был с такими отрубями, что порой цельными зёрнами приходится хрустеть.

В Петербурге на кого равняться. Два замечательных ресторана уже совершили своего рода революцию в кулинарии. Почему бы не следовать их примеру? И некоторые трактиры пробуют хоть как-то приблизится к уровню ресторанов. В любом случае, странно, что трактир с таким обслуживанием и едой вовсе выживает.

Да и ладно, еда относительно съедобная и будет к ней придираться, не тухлятина. Но ведь здесь откровенно грязно. Александр Матвеевич не то чтобы был крайне склонен к чистоте, но если есть возможность вымыть пол и столы — почему не воспользуются?

Не он выбирал место встречи. Так что приходилось со всем мириться.

— По здорову ли Александр Матвеевич? — спросили из-за спины Норова.

— Телесное здоровье моё доброе, Василий Никитич, — сказал Норов, приподнимаясь из-за стола и обозначая глубокий поклон.

Конечно же он понял, кто пришел. Да и Татищев знал Александра Матвеевича.

— Ежели с телесным здоровьем у вас всё хорошо, то с душевным коллизии случились, — сделал умозаключение Татищев. — Не шибко ты удивлён ты, что я пришёл?

Александр Матвеевич подумал, что, действительно, мало отыграл удивление. Но некоторые силы были потрачены на то, чтобы скрыть радость и предвкушение. Ведь наконец-таки главный бенефициар вероятной смерти Александра Лукича Норова пожаловал.