Человек, рисующий синие круги - Варгас Фред - Страница 6

В кабинете Адамберга ждал Адриен Данглар, сжимая в руке пластиковый стакан с белым вином, его лицо выражало смешанные чувства.

– У этого парня, Верну, не хватает пары сапог, комиссар. Коротких сапог с застежками.

Адамберг ничего не ответил. Он не хотел еще больше огорчать и без того расстроенного Данглара.

– Сегодня утром я вовсе не собирался производить на вас впечатление, – сказал комиссар. – Если Верну – убийца, я тут совершенно ни при чем. Вы пытались найти его сапоги?

Данглар поставил на стол пластиковый пакет.

– Вот они, – вздохнул он. – Эксперты уже начали работать, но и невооруженным глазом видно, что на подошвах глина с той самой стройки, такая липкая, что даже поток воды в водостоке не смог ее смыть. Кстати, отличные сапоги. Жалко.

– Они действительно были в канализации?

– Да, немного ниже, в двадцати пяти метрах от канализационного люка, ближайшего к его дому.

– Вы быстро сработали, Данглар.

В кабинете повисло молчание. Адамберг покусывал губы. Он взял сигарету, нащупал в глубине кармана огрызок карандаша и пристроил на колене листок бумаги. Он подумал: «Сейчас этот тип будет толкать речь, ведь он чувствует себя униженным, он потрясен. И зачем я только рассказал ему о глупом слюнявом псе, зачем я говорил ему, что от Патриса Верну так и разит жестокостью, как от того мальчишки из горной деревни?»

Однако никакой речи не последовало. Адамберг поднял глаза на своего коллегу. Длинное вялое тело Данглара, мирно развалившегося на стуле, имело форму бутылки, начавшей плавиться снизу. Он сидел, поставив пластиковый стаканчик на пол рядом с собой и засунув здоровенные ручищи в карманы своего великолепного костюма, а взгляд его блуждал где-то далеко. Даже сейчас Адамберг не мог не заметить, что его коллега чертовски умен. Данглар произнес:

– Поздравляю вас, комиссар.

Потом неторопливо поднялся, точно так же как делал это всегда: сначала подался корпусом вперед, затем оторвал зад от стула и наконец полностью распрямился. Уже почти повернувшись к комиссару спиной, он добавил:

– Мне надо сказать вам еще кое-что. Как вы, наверное, заметили, после четырех часов дня я уже мало на что гожусь. Когда вы захотите поручить мне что-нибудь серьезное, делайте это с утра. Что касается слежки, стрельбы, погони за преступником и прочей ерунды, то это мне и вовсе поручать не стоит: руки у меня трясутся, да и на ногах я стою нетвердо. Правда, в остальных случаях на мои ноги и голову вполне можно рассчитывать. Думаю, с мозгами у меня все в порядке, хотя мне и кажется, что устроены они не так, как ваши. Один мой невероятно доброжелательный коллегa как-то сказал, что при том, сколько я пью, мне посчастливилось удержаться на должности инспектора только благодаря подозрительной снисходительности начальства, да еще тому, что когда-то я совершил подвиг: дважды произвел на свет по двойне, то есть, получается, всего у меня четверо детей, и я теперь воспитываю их один, поскольку моя жена вместе со своим любовником отбыла изучать изваяния на остров Пасхи. Когда я был еще мальчишкой лет так двадцати, я хотел написать что-нибудь на уровне «Замогильных записок» Шатобриана, ни больше ни меньше. Я, наверное, не удивлю вас, если скажу, что все вышло иначе. Ну да ладно. Сапоги эти я у вас забираю и отправляюсь к Патрису Верну и его подружке: они ждут меня тут, рядом.

– Вы мне нравитесь, Данглар, – произнес Адамберг, не поднимая глаз от очередного рисунка.

– Да я вроде бы уже догадался, – ответил Данглар, подбирая с пола стакан.

– Попросите, чтобы фотограф нашел завтра утром время и отправился с вами. Мне нужно описание и точное изображение синего мелового круга, который, вероятно, появится сегодня ночью в одном из районов Парижа.

– Круга? Вы имеете в виду эту историю с крышками от пивных бутылок, обведенными мелом? «Парень, горек твой удел, лучше б дома ты сидел!», так?

– Об этом я и толкую, Данглар. Именно об этом.

– Но это такая глупость. И вообще, зачем…

Адамберг нетерпеливо тряхнул головой:

– Да знаю я, знаю! И все же сделайте это. Я вас очень прошу. И никому пока об этом не говорите.

Вскоре Адамберг закончил рисунок, так долго лежавший у него на колене. Из соседнего кабинета доносились громкие голоса. У подружки Верну сдали нервы. Совершенно очевидно, что она была непричастна к убийству старика коммерсанта. Единственной ее серьезной ошибкой, из-за которой дело зашло слишком далеко, была излишняя любовь – или излишняя покладистость, – заставлявшая ее покрывать ложь своего друга. Хуже всего для нее было не то, что ей предстояло явиться в суд, а то, что сейчас, именно в эту минуту, ей открылась жестокость ее любовника.

Интересно, что же такого он съел в полдень, что сейчас у него так разболелся живот? Теперь уж и не вспомнить. Комиссар снял трубку и позвонил психиатру Рене Веркору-Лори, чтобы условиться о встрече. Секретарша предложила приехать на следующее утро в одиннадцать. Он назвал свое имя: Жан-Батист Адамберг – и двери для него тут же широко распахнулись. Он еще не привык к такой славе. Между тем он уже давно стал известной личностью. Однако у Адамберга сложилось впечатление, будто он не имеет абсолютно ничего общего с тем человеком, каким выглядел в глазax общества, и поэтому ему казалось, что он как бы раздвоился. В детстве он уже ощущал себя раздвоенным, он был, с одной стороны, Жан-Батистом, а с другой – Адамбергом, и последний словно наблюдал со стороны за тем, что делает тот, первый, и, ухмыляясь, ходил за ним по пятам. А вот теперь их стало трое: Жан-Батист, Адамберг и известная публичная личность – Жан-Батист Адамберг. Святая Троица, терзаемая противоречиями. Он встал и отправился за кофе в соседнюю комнату, где стоял автомат, а рядом частенько болтался Маржелон. Оказалось, что там собрались почти все сотрудники, и еще была какая-то женщина, явно взбудоражившая всех до крайности. Кастро терпеливо увещевал ее: «Мадам, послушайте, вам лучше уйти».

Адамберг налил себе кофе и поднял глаза. Женщина говорила хриплым голосом, сильно нервничала и казалась расстроенной. Полицейские ее заметно раздражали. Одета она была во все черное. Адамберг подумал, что таких, как она, можно встретить только в Египте или еще в каком-нибудь краю, где рождаются люди с прекрасными смуглыми, горбоносыми лицами, которые невозможно забыть, – как лицо его любимой девочки.

Тем временем Кастро продолжал:

– Здесь же не справочное бюро, мадам, будьте так любезны, уйдите, пожалуйста.

Женщина была уже немолода, Адамберг прикинул, что ей, должно быть, между сорока пятью и шестьюдесятью. Загорелые сильные руки, ногти коротко подстрижены – руки женщины, много странствовавшей по свету и много чего державшей в своих ладонях.

– А зачем тогда вообще полицейские? – заявила женщина и тряхнула головой, откинув черные, до плеч волосы. – Вам всего-то и нужно, что чуть-чуть потрудиться и дать мне маленький совет. Вы же от этого не умрете! Если я буду сама его искать, у меня на это уйдет лет десять, а вы за один день управитесь!

Теперь уже Кастро окончательно потерял терпение.

– Да отстаньте вы с вашими дурацкими историями! – заорал он. – Тот мужик, о котором вы спрашиваете, он что, числится среди пропавших без вести? Не числится! Ну так и идите отсюда! Мы не обязаны давать частные объявления в газеты! А будете и дальше скандалить, я позову сюда начальство!

Адамберг все так же стоял в глубине комнаты, прислонившись к стене.

– Я – начальство, – произнес он, не трогаясь с места.

Матильда обернулась. Его полуприкрытые глаза смотрели на нее необычайно ласково, из брюк с одной стороны торчала пола небрежно заправленной сорочки, его руки, словно украденные у статуи Родена, и худое лицо, казалось, принадлежали двум разным людям. И тут она вдруг поняла, что теперь все будет хорошо.

Отделившись от стены, Адамберг толкнул дверь в свой кабинет и жестом пригласил ее войти.