Небо в кармане 4 (СИ) - Малыгин Владимир - Страница 26

Кипит, бурлит раскрасневшееся человеческое море, шибает от него в непривычный к чему-то подобному аристократический нос едким ароматом обильного солёного, едкого пота. Рокочет громким гомоном хлынувшая на перрон из вагонов перевозбуждённая толпа недавних пассажиров. Пробивается она на привокзальную площадь изо всех своих накопленных за время долгого путешествия силёнок, торопится к пролёткам, фаэтонам и экипажам, спешит к зазывающим седоков громогласным извозчикам, расталкивает недавних соседей-конкурентов плечами и баулами, бьёт по ногам острыми углами фанерных чемоданов, чтобы не опоздать и не остаться без транспорта. И невдомёк им, этим ошалевшим от столичной толчеи гостям, что повозок на всех обязательно хватит. Только плати. Что никто из них не останется стоять в одиночестве на привокзальной площади под равнодушно взирающим на всю эту суету палящим солнцем, что всех подхватят и развезут по указанным адресам ушлые возчики.

И над бурлящим человеческим морем летят завлекающие покупателей крики-читалки лоточников и прочих уличных торговцев, заманивают простаков и любопытных авантюристы всех мастей, с первого взгляда безошибочно выявляющих свои будущие жертвы.

Пыхают в перрон паровозы, распушают в стороны белые усы стравливаемого тёплого пара. Витает в воздухе крепкий горький запах сгоревшего в топках угля, лезет в нос, заставляет морщиться и чихать. Зато начисто перебивает едкие запахи пота, ароматы подгоревшей выпечки и разномастной начинки.

И голуби! Эти пернатые обитатели столичных помоек и свалок юркими мышами снуют под ногами, норовят взлететь перед самым носом, выхватив покусанный пирог из рук зазевавшегося столичного гостя и нагло мазнув ему по раззявленному рту или лицу жёсткими перьями крыльев и благополучно улетают с добычей. И эта плотная суетящаяся толпа им не помеха, вот что странно. Находят какие-то лазейки. Ещё и нагадят потом сверху для смеха.

Ну и как, позвольте спросить, определить в этом хаосе возможную слежку? Тут бы носильщиков со своим багажом не упустить. Вот и приходилось поспешать, стараясь не отстать от раздвигающих народ громогласных крепких мужиков, попутно оглядываясь на своих спутниц, то и дело приказывая этим вокзальным служителям с медными бляхами на груди и в белых когда-то, а теперь грязно-серых фартуках, немного притормозить.

Так что не до обнаружения мне было, как бы я ни старался за всем уследить. И за спутницами, не дай бог, отстанут и их кто-нибудь обидит, и за громогласными носильщиками, и за багажом, само собой.

Но поскольку старался проделать это как можно незаметнее для своих весьма очаровательных спутниц, то старание моё никаких положительных результатов не принесло. Об отрицательных лучше не упоминать — утверждать, что я не переживал и не волновался, значит погрешить против истины.

Но моё волнение спутницы списывали на вполне объяснимые факты, и сами же и находили его причины, старательно успокаивая меня в коротких паузах меж раздаваемых указаний нашим вокзальным церберам.

Я старательно поддакивал и радовался, что изображать волнение мне не требовалось — актёр из меня, как я уже успел убедиться, никудышный. На короткой дистанции ещё мог кого-то ввести в заблуждение, а вот на длинной, увы, всё моё лицедейство сразу же вылезало наружу.

В окружении носильщиков мы проследовали к вагонам первого класса. Здесь, словно по мановению волшебной палочки, горластые и наглые мужики враз присмирели, притихли и теперь уже они держались позади нас, старательно подстраиваясь под короткий шаг моих спутниц. Да ещё и вид делали усталый до ужаса, только что не задыхались от непосильной ноши. Словно не тележки груз везли, а именно они его и тащили на своих широких плечах. Цирк.

Здесь, среди чистой публики, я ещё раз убедился, насколько известной и популярной личностью была баронесса. То и дело она отвечала на приветствия каких-то расфуфыренных и незнакомых мне дам, кивала то вежливо и чопорно, то небрежно в ответ кланяющимся ей мужчинам. Последние окидывали меня оценивающими взглядами и в зависимости от высоты своего собственного положения или недоумённо хмурились, или глядели весьма снисходительно. А то и вообще презрительно. Наверное, принимали меня за нищего содержанца-альфонса или дальнего бедного родственника, которого его богатая покровительница по какой-то одной ей понятной прихоти намеревается впервые вывезти за границу. Показать мир, так сказать. Или похвастаться им, такое тоже вполне вероятно.

Неужели я настолько бедно выгляжу, поневоле закралась в мою голову мысль. В который уже раз оглядел свой новый мундир, скосил глаза на погоны и ничего крамольного не увидел. Чушь какая! После чего решительно выбросил из головы и свои сомнения, и чужие оценивающие взгляды. В другом тут дело, в мундире. А и верно, я тут один единственный среди них в форме, все остальные в гражданском платье.

Стоило нам только приблизиться к нашему вагону, как стоящий у открытого прохода с важным и вальяжно-барственным видом проводник угодливо согнулся в поклоне и с заискивающей улыбкой очень вежливо попросил предъявить билеты. Получив и проверив оные, тут же предложил проводить новых пассажиров до наших купе, но тут уж резко воспротивились носильщики. С самым решительным видом они похватали наши чемоданы и бесцеремонно полезли в тамбур, предварительно убедившись в свободном проходе. Ещё бы! Кто же за просто так будет упускать хорошие чаевые?

Купе наши располагались одно подле другого. Пока дамы устраивались в своём, я прошагал по пушистой красной ковровой дорожке до своей двери и перешагнул порог. Указав топающему за мной носильщику на своё место, отступил в сторону и кивком головы поздоровался с заселившимся уже пассажиром. Соседом моим оказался человек в хорошем и богатом на первый взгляд партикулярном платье, возрастом этак лет за тридцать, с покрытыми седой изморозью висками.

Сосед сидел у окна и вглядывался в толпу на перроне, словно высматривал там кого-то. При этом он аккуратно сдвинул в сторону бархатную, салатового оттенка занавеску, глядя на которую сразу понимаешь, насколько она тяжёлая. Недаром золотистого цвета планка, удерживающая эту красоту, дугой прогнулась. При моём появлении попутчик встал и отзеркалил приветствие, вопросительно уставившись на меня. А я, дождавшись пока старший из носильщиков определит мои вещи на указанные мной же места, вручил ему оговорённую заранее плату, присовокупив щедрые чаевые за услужливость. Проводив взглядом вышедшего в коридор вслед за товарищами человека, развернулся и представился соседу уже по полной форме, как того требовал мундир и приличие.

Имя и фамилия соседа мне были незнакомы и ничего мне не говорили. Оттого и забыл о них сразу же. Не стал пока забивать себе голову, будет ещё возможность, узнаю. Но то, что он путешествует в вагоне первого класса, уже о многом говорит. Поэтому, обменявшись, как это обычно бывает, несколькими короткими фразами, попутно выяснив, куда мы оба держим путь, принялся располагаться.

Попутчик же мой вежливо отвернулся к окну, как бы показывая мне, что не собирается рассматривать содержимое моего багажа. Но я-то тоже стоял лицом к единственному источнику света в купе, поэтому успел заметить и тщательно скрываемое, но тем не менее хорошо заметное внимательному взгляду любопытство, и его быстрые и незаметные, как он думал, взгляды. И тут же насторожился. Это ещё кто? Воришка или жулик? Или уже началось то, к чему я так тщательно готовился все эти дни?

Потом в коридоре раздались весёлые голоса моих спутниц, в их разговор тут же вмешался чей-то сочный баритон. К сожалению, за закрытыми дверями разобрать, о чём именно там шла речь, не вышло, сама дверь оказалась достаточно плотной и массивной и хорошо гасила любые звуки. Поэтому я перестал прислушиваться и наконец-то выложил средства личной гигиены на полочку в ванной. Полотенцем предпочёл так же воспользоваться своим, пусть тут и имелось казённое. Да, вагон был шикарный и для меня непривычный. Всё поражало, казалось бы, мой искушённый ещё теми реалиями взгляд. Широкое просторное купе с двумя кроватями. Не с узкими полками, с которых опасаешься свалиться, а с самыми настоящими кроватями. И ещё здесь была отдельная ванная комната с унитазом и раковиной. И даже душ наличествовал. Правда, душевой кабины как таковой не было, ниша просто завешивалась плотной тканью, похожей на клеёнку, чтобы брызги не летели.