Небо в кармане 4 (СИ) - Малыгин Владимир - Страница 12

И сразу же понял, что ошибся в своей оценке, первое моё впечатление о ленивых официантах было ошибочным. Это издали так казалось. А стоило одному такому продефилировать рядом со мной с заставленным тарелками подносом на руке, как я тут же впечатлился ловкостью и скоростью его передвижения по залу. А ещё впереди бормотал что-то бархатное оркестр, выводила незатейливую спокойную мелодию певичка в длинном платье с открытыми плечами, уложенными в замысловатую причёску волосами и букетиком цветов в руках.

Зима и цветы? Впрочем, чему я удивляюсь, это же Выставка достижений, тут и не такое можно встретить.

В первый момент почувствовал себя, словно на витрине — краем глаза девичьи, да и не только девичьи, взгляды на себе поймал, оценивающие такие, любопытные. Стесняться и отводить глаза в сторону не стал, пусть мне сейчас и не до того было, но не отступать же? Опять же, отличный повод зал рассмотреть, зафиксировать тех, кто заинтересовался моим появлением. Кроме женского пола, само собой. И тут же одёрнул себя, с каких это пор я женский пол исключать из интриг стал? Ту же Катанаеву вспомнить, так сразу настроение портится и из головы дурь пропадает. Вот и сейчас резко взбодрился, в ответ так же постарался смотреть, нагло, с головы до… До стола, дальше не видно было.

Уж кого-кого, а девиц за столиками хватало. И все в составе семьи, вот что плохо. С маменьками, папеньками и братьями-сёстрами. Посетители выставки, понятно.

Но это я так, от нервов больше. Сам над собой смеюсь. Но плечи расправил, спину выпрямил, погонами блеснул, орденами сверкнул, подбородок задрал и с гордым уверенным видом шагнул вперёд.

Мэтр предупредительно-вежливо, но совершенно ненавязчиво поинтересовался моими желаниями и проводил к облюбованному ещё от входа столику в уютном эркере. Высокие окна задрапированы шторами, с улицы ничего не видно, на входе в нишу по углам кадки с пальмами и ещё какими-то пышными растениями, так что место меня вполне устроило.

— Если меня будет спрашивать некий Виктор Иванович, журналист, соизвольте сопроводить его к моему столику, — с этими словами выложил на скатерть пятёрку. Меньше у меня просто не было.

— Не извольте беспокоиться, — мэтр склонил голову и с достоинством и без ложного жеманства подхватил банковский билет со стола и подал знак официантам.

Не конкретно кому-то одному, а этак небрежно покрутил ладонью в воздухе и этим ограничился. Но схема рабочая, потому что тут же у эркера материализовался шустрый молодой человек в белой накрахмаленной рубахе, с чёрной бабочкой на шее. Никакого полотенчика, перекинутого через локоток, не было, а вот серебристого цвета отполированный до блеска поднос был. С него он и переложил на стол меню. Отступил чисто символически на четверть шага и принялся терпеливо ждать, пока я ознакомлюсь с перечнем подаваемых блюд. Ну и отвечал на мои заинтересованные вопросы, само собой. Заказывать абы что в мои планы не входило, пришлось консультироваться. Раз уж я забрёл в это заведение, то использую этот момент по полной. Нервы не железные, некий тремор присутствует, так я его вкусной едой перебью.

Кстати, в моём времени доказали, что лётчики именно от этого и набирают лишний вес. Работа сидячая, нервов много уходит, а чем в длительном перелёте компенсировать адреналин? Только едой.

Молодой человек принял у меня заказ, правда, перед этим по моей просьбе порекомендовал те блюда, которые недолго ждать, и которые могли бы прийтись мне по вкусу. После чего так же мгновенно исчез. Только листья на пальмах всколыхнулись и прошуршали ему вслед.

Заказ и впрямь не заставил себя ждать, поэтому к трапезе приступил сразу. Да и не было у меня никакого желания обедать в компании Виктора Ивановича. Поэтому до его прихода вполне хватило времени расправиться с первым и вторым блюдом. Обошёлся без закусок, без десертов и горячительных напитков. А от чашечки кофе не отказался. С эклером.

Кстати, эклер оказался свежайшим, буквально таял во рту. И крем как раз такой, как я люблю — в меру сладкий и лёгкий. В той жизни любил при случае посещать питерские кондитерские «Север», специально за пирожными заходил. И вкусно, и по карману. Душа радуется. А про желудок вообще промолчу.

Приятные воспоминания о былом оборвало появление журналиста. Материализовался, словно чёртик из табакерки. Хорошо хоть приличиями злоупотреблять не стал, поклонился чисто символически, испросил вежливо разрешения присоединиться, составить мне компанию за обеденным столом. При этом быстрым взглядом успел заметить и опустевшие тарелки, которые как раз в эту минуту убирал официант, и отсутствие при мне его фотокамеры. О ней первым делом и спросил, когда уселся на мягкую бархатную подушку венского стула с гнутой спинкой и заправил за отворот сюртука накрахмаленную салфетку:

— А камера моя где же?

— А камеру вашу я решил себе оставить, — сделал маленький глоточек из чашки. Остыл кофе, нужно ещё чашечку заказать. — В качестве компенсации за беспокойство.

Ну не буду же я ему рассказывать, что не стал разбираться с плёнкой по причине нехватки времени, а просто закинул фотоаппарат в кабину и закрыл дверку на ключ. Если всё-таки и буду отдавать камеру в руки Изотову, то в неразобранном виде. Лучше будет. Что же касается возможной реакции Виктора Ивановича на эту мою экспроприацию… Уверен, проглотит сей факт, и скандал затевать не станет, побоится огласки.

— Ну, оставили, так оставили, — к моему удивлению, абсолютно не огорчился гость. Сделал заказ терпеливо дожидающемуся у столика официанту, проводил его взглядом, подхватил со стола салфетку, встряхнул её, расправляя, и улыбнулся спокойной раскованной улыбкой. — Признаться, удивили вы меня Николай Дмитриевич.

— Чем же? — откинулся на спинку стула. И ещё раз осмотрел зал. Ничего и никого, что вызывало бы моё беспокойство, не заметил и в этот раз.

— Начнём с того, что восприняли моё появление спокойно, не обратились в полицию, сюда явились…

— Почему я должен был нарушить своё слово и не прийти в ресторан? Вы настолько плохо обо мне думаете? — поморщился больше для вида. Разговор поддерживал.

— Ну что вы, — разулыбался Виктор Иванович, отодвигаясь от стола и позволяя тем самым подошедшему с подносом официанту переставить на скатерть полные тарелки. — Думал бы по-другому, так не было бы меня тут.

Дождался ухода официанта, придвинулся к столу и слегка подался вперёд, навис над тарелкой с солянкой:

— И всё же, почему вы не обратились в полицию? — произнёс тихим голосом.

— Вас только это волнует? — обозначил краешком губ усмешку.

— Не только, — Виктор Иванович своим взглядом словно бы старается мне в душу проникнуть. — И всё, же, почему?

— И что бы я им сказал? — подался навстречу журналисту, точно так же наклонился вперёд и так же тихо проговорил. — Состава преступления нет.

— А камера? — любопытство и интерес в голосе журналиста было столько, что его можно было ложкой на хлеб намазывать.

А ведь ему и впрямь интересно, почему я поступил вразрез с общепринятыми здесь законами.

— А что камера? Начнём с того, что вот это всё вокруг нас, — я взглядом обвёл видимую мне часть зала. — Выставка. И все строения на этой территории предназначены для одного — показать гостям передовые достижения современной промышленности и предпринимательства. Не так ли?

— Так, — согласился Виктор Иванович. — И что?

— А то, что вход на эту выставку платный. И вы, прежде чем попасть сюда, наверняка в кассе приобрели билет. Не так ли?

— Так, — снова согласился со мной журналист.

— Вот и получается, что вместе с купленным билетом вы приобрели и право посетить любые павильоны или ангары на этой Выставке. И никакая полиция, скорее всего, вас бы ни в чём не обвинила, — сделал ещё один глоточек.

Нет, совсем кофе остыл. Удовольствия того уже нет. Заказал ведь ещё одну чашечку. И где же наш расторопный официант? Не перехвалил ли я местный сервис?

И насчёт билетов я не просто так сказал. Самому пришлось покупать в кассе, чтобы через ворота пройти. Охрана с контролёрами ни в какую пропускать не хотели, и всё равно им было, стоит у меня здесь в ангаре самолёт или нет. Аккредитации нет, пропуска участника Выставки нет? Вот и ступайте в кассу и не задерживайте, пожалуйста, честной народ, ваше благородие. Как-то так мне заявили на входе. А со Второвым почему-то подобных вопросов ни у кого не возникало.