Редаманс (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 31

Я открываю рот, чтобы ответить, но первой отвечает Оушен.

— Разве иначе бывает? — Спрашивает она. — Вы же знаете художников - они любят по любому поводу обсуждать добро и зло в человеческом существовании.

В группе, собравшейся вокруг, раздаются смешки, и я прочищаю горло.

— Это больше похоже на моральную неопределённость, — говорю я. — И я буду рада ответить на любые другие вопросы по этому поводу.

С таким же успехом я могла бы обращаться к одному из мраморных бюстов в задней комнате за всеми благодарностями, которые получаю в ответ.

Куратор едва заметно кивает, прежде чем снова поворачивается к Оушен.

— Знаете, я мог бы посмотреть эту коллекцию в... — Остальная часть его предложения произносится по-французски и в сто раз быстрее, чем я успеваю понять, даже за год изучения иностранного языка в Лайонсвуде.

Однако у Оушен, похоже, нет никаких проблем с тем, чтобы понимать. Она кивает один раз, а затем отвечает - по-французски.

Что ж, это полезно.

Моя улыбка не исчезает, но настроение определенно меняется, пустота, которая была раньше, возвращается десятикратно, по мере того как Оушен задают все больше вопросов.

Думаю, это самая важная ночь в моей жизни, и я чувствую себя просто декорацией. Просто еще одной частью коллекции, о которой говорят, но не обращаются ко мне.

Я убираю свою руку с руки Оушен, пока она обсуждает мою технику акварели с куратором из Японии.

— Если вы не возражаете, я возьму еще один бокал.

Оушен делает паузу ровно настолько, чтобы с энтузиазмом кивнуть мне, и я воспринимаю это как разрешение исчезнуть.

Итак, где, черт возьми, оказались Луэнн и Джо?

К сожалению, в комнате в геометрической прогрессии больше народу, чем было час назад, и я пробираюсь сквозь море темной одежды, выискивая взглядом какие-либо признаки медово-карих глаз.

Они уже ушли?

Я поворачиваюсь ко входу и...ни за что.

Мое сердце замирает, и я моргаю, просто чтобы убедиться, что я действительно вижу того, о ком думаю, но Адриан Эллис не из тех, кого можно принять за кого-то другого.

Он здесь.

Он действительно здесь.

Освещенный огнями галереи, Адриан выглядит так, будто он должен быть выставлен сегодня вечером, его темные кудри аккуратно уложены, а полностью черный костюм абсолютно не скрывает худощавого телосложения.

Он действительно здесь.

И у меня нет времени выяснять, почему или как или какие вопросы могут быть связаны с этим осознанием, потому что, как только он передает свое пальто ближайшему служащему, то оборачивается, и его глаза находят мои.

У меня перехватывает дыхание, и я не знаю, как описать неуловимое изменение в воздухе, или почему это ощущение отличается от любого другого раза, когда мы встречаемся взглядами через переполненный зал, но оно есть - между нами течет заряженный ток, который невозможно игнорировать.

И я почти уверена, что он тоже это чувствует, судя по интенсивности, которая вспыхивает в его глазах, когда он подходит.

— Милая, — говорит он, и имя «это имя» вызывает у системы шок, которого я не ожидала. — Ты сегодня прекрасно выглядишь.

Я также не ожидала, что он наклонится и притянет меня в объятия, но он это делает, его большая рука обнимает меня сзади за шею так, что это кажется слишком интимным для комнаты, полной незнакомцев.

Что происходит?

Я почти уверена, что лучше всего изображаю оленя, попавшего в свет фар полуприцепа, когда он отъезжает, но мне удается выдавить слабое:

— Ты пришел.

Он склоняет голову набок.

— Конечно, я пришел.

Все мое тело, включая мозг, все еще гудит от электричества, и я пользуюсь моментом, чтобы проморгаться из-за помех.

— Ты не сказал мне, что придешь, — говорю я.

Почему я все еще чувствую тепло его пальцев на своем затылке?

— На самом деле ты мне ничего не сказал, — продолжаю я. — Уже несколько дней. — Требуется значительное усилие, чтобы сдержать гнев, разочарование и все другие разумные эмоции, которые существовали до того, как он вошел в дверь, выглядя как одно из творений Микеланджело.

— Прости. — Он опускает взгляд, выглядя застенчивым. — Это была невероятно напряженная неделя. Нужно было привести в действие множество вещей, но я подумал, что все еще могу удивить тебя.

Я бы, наверное, поверила ему, если бы думала, что Адриан Эллис способен чувствовать себя застенчивым по поводу чего угодно.

Я лишь натянуто улыбаюсь.

— Считай, что я удивлена.

Долгая, затянувшаяся пауза, и он выглядит так, словно хочет что-то сказать, но я опережаю его.

— Я собираюсь выпить, — объявляю я. — Почему бы мне не взять что-нибудь для нас обоих?

***

Я ожидаю, что кто-нибудь втянет Адриана в разговор к тому времени, как я вернусь с вином в руке, но он все еще один, уставившись на холст, прикрепленный к стене.

У меня сводит живот, когда я вижу, какая из картин привлекла его внимание.

Конечно.

— Ты нарисовала меня. — Это не вопрос, и он не поворачивается, чтобы посмотреть на меня, когда я подхожу, поэтому я не могу определить выражение его лица.

— Да. — Я не вижу смысла отрицать это, не тогда, когда Адриана Эллиса так же невозможно не заметить на абстрактной картине, как и в реальной жизни. — Вообще-то, на паре этих полотен.

Наконец, он оборачивается, совершенно непроницаемый.

— Почему?

Почему?

Вопрос застает меня врасплох, и я моргаю, внутри меня поднимается буря эмоций, подпитываемых алкоголем.

— Потому что...

Потому что я не могу рассказать историю своей тьмы, не включив в нее частички твоей.

Потому что, даже спустя столько времени, я беспокоюсь, что она так глубоко запала мне в душу, что я никогда не смогу разделить ее по кусочкам.

Потому что я сказала себе, что не позволю тебе поглотить меня, и это именно то, что ты сделал.

— Потому что... — я сглатываю. — Думаю, ты уже знаешь.

Его темные глаза блестят.

По крайней мере, мне так кажется.

Адриан берет бокал вина, который я протягиваю ему.

— Ты, должно быть, в восторге, — говорит он. — Вся твоя тяжелая работа приносит плоды вот так. Я не слышал ничего, кроме комплиментов от других посетителей.

Я пытаюсь улыбнуться с энтузиазмом, но я так много улыбалась сегодня вечером, что мышцы моих щек напрягаются только наполовину.

— В восторге. Вот подходящее для этого слово.

Он приподнимает бровь.

— Или нет?

— Дело не в этом, — пытаюсь я снова. — Я в восторге.

— Но?

Как это ему удается видеть меня насквозь каждый раз?

— Это просто... — Я виню свои болтливые губы в том, что это мой третий бокал вина. — Наверное, я думала, что сегодняшний вечер будет больше похож на мой.

В его глазах нет осуждения.

— И это не так?

Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы подслушать.

— Кроме того, что это мои рисунки на стенах, нет, — честно отвечаю я. — Это похоже на выставку Оушен. Именно она отвечает на все вопросы по этому поводу, и мне кажется, что я просто еще одна часть ее спектакля. — Горечь просачивается в мой голос. — Реквизит.

Адриан отвечает не сразу, и я начинаю чувствовать себя виноватой.

— Я знаю, как глупо это звучит, — я качаю головой. — Это возможность, которая выпадает раз в жизни, верно? В любом случае, это не имеет большого значения. Мое ощущение важности или того, что меня видят сегодня вечером, не является целью. Продавать все это... — Я указываю на свои картины. — Вот что важно. Налаживать связи - вот что важно. И если мне нужно слиться с фоном, пока Оушен делает это возможным, то это справедливо.

— Это имеет значение, — тихо говорит Адриан, и у меня перехватывает дыхание, когда я замечаю суровость в его взгляде. — Ты должна всегда чувствовать, что тебя видят. — Он делает шаг ко мне, и я чувствую это - тот ток, который все еще существует, все еще искрится между нами. — Ты не должна заходить в комнату и чувствовать себя хоть каплю менее важной, чем всё остальное в ней.