Я – Товарищ Сталин 4 (СИ) - Цуцаев Андрей - Страница 3
- Предыдущая
- 3/49
- Следующая
Группа добралась до моста Толедо, прыгнула в машину, мотор взревел. Шины, визжа, оставили следы на асфальте, и машина исчезла в ночи, оставив лишь дым и запах бензина. На рассвете шифровка ушла в Москву: «Цель устранена. Группа цела. Ждём указаний».
Глава 2
Джибути, 3 марта 1936 года
Джибути 3 марта 1936 года задыхался под беспощадным солнцем, чьи лучи, словно расплавленное железо, опаляли всё, что не находило укрытия в тени. Город, прильнувший к заливу Таджура, был лабиринтом узких улочек, где глинобитные дома с выцветшими, потрескавшимися стенами теснились рядом с колониальными зданиями, чьи белёные фасады ослепляли. Порт, бьющееся сердце Джибути, раскинулся вдоль побережья, где волны Аденского залива лениво бились о пирсы, покрытые сверкающей коркой соли. Воздух, густой от влаги, пропитался ароматами йода от морских водорослей, шафрана, корицы и кардамона с оживлённого рынка, а также резким запахом пота, смешанным с пылью. Песок, поднятый порывами ветра, хрустел под ногами, оседал на коже, забивал дыхание. Пальмы с пожухлыми кронами шелестели над причалами, отбрасывая редкие тени, а чайки с пронзительными криками ныряли к воде, выхватывая рыбу из сетей. Вдалеке высились выжженные горы, их очертания дрожали в знойном мареве, словно мираж пустыни.
Порт жил своей суетой: старые краны скрипели, поднимая ящики с судов, чьи мачты покачивались на горизонте. Французские матросы в измятых рубахах, с лицами, багровыми от жары, перетаскивали грузы, их хриплые голоса тонули в рокоте двигателей и скрипе канатов. Местные грузчики, худощавые, с блестящей кожей, в лёгких повязках, двигались слаженно, напрягая мышцы под тяжестью мешков с зерном и ящиков с тканями. У причала стоял администратор порта, мужчина лет сорока пяти, лысеющий, с влажными прядями, прилипшими к вискам. Его белый костюм, мятый и влажный, лип к телу, пиджак был расстёгнут, обнажая мокрую рубашку. Очки сползали с носа, а пальцы теребили папку с бумагами. Он размышлял: «Французы следят за каждым ящиком. Один промах — и меня снимут, а то и хуже». Его взгляд, полный тревоги, блуждал по судам, выискивая угрозу. У таможенного поста инспектор, мужчина лет тридцати с тёмной кожей и аккуратной бородой, проверял грузы. Его форма была выцветшая и пыльная, походка выдавала усталость, а рука, державшая карандаш, дрожала. Он отдавал команды грузчикам на смеси французского и сомали, вытирая пот платком, и думал: «Если пропущу запрещённое, меня ждёт тюрьма или каторга в пустыне».
За день до операции, в тёмной комнате на окраине Джибути, Алексей и Борис готовили план. Комната, пропахшая табаком и сыростью, освещалась тусклой лампой, отбрасывавшей тени на потрескавшиеся стены. На столе лежала карта порта, испещрённая пометками: причалы, склады, таможня, пути отступления. Алексей, высокий, лет тридцати пяти, с резкими чертами лица, изучал документы, его пальцы сжимали пачку долларов, спрятанную в серой куртке. Его глаза выдавали опыт: провал в Стамбуле, где патруль едва не сорвал операцию, научил его не доверять никому. Борис, коренастый, около сорока, с густыми бровями, проверял оружие — револьвер, спрятанный под рубашкой. Он думал: «Москва требует результат, но французы здесь везде. Один неверный шаг — и мы в кандалах». Алексей, ткнув в карту, сказал:
— Администратор жаден, но труслив. За 10 тысяч долларов пропустит три судна. Инспектор хитёр, запросит больше, но без него груз не пройдёт.
Вечером 3 марта, в тени склада, укрытого шуршащими пальмовыми листьями, они встретились вновь. Алексей стоял у стены, следя за портом, выискивая патрули. Борис, сидя на ящике, повторял план, его пальцы теребили карту. Алексей заговорил тихо, но уверенно:
— Борис, действуем в 19:00, во время смены, когда патрули пьют кофе. Я беру инспектора, ты — администратора. Если заметят — уходим через рынок к лодке. Вопросы?
Борис, сжав пачку долларов, кивнул:
— Администратор под надзором французов. Если он предаст, то суда задержат. Как передать деньги незаметно? Что, если патрули будут у склада?
Алексей, указав на причал 3, ответил:
— Деньги отдаём там. Там нет фонарей. Если патрули рядом, ждём. Если инспектор запросит больше 5 тысяч, дашь 7, но не выше. Понял?
Борис, нахмурившись, уточнил:
— А если администратор потребует больше? Что, если патрули появятся раньше?
Алексей, прищурившись, ответил:
— Дай 12 тысяч, но торгуйся. Если патрули заметят, у нас минута, чтобы уйти через рынок к лодке. Нельзя медлить.
В 19:00, когда багровое солнце скрывалось за горами, а тени накрыли порт, они приступили к делу. Алексей, пригнувшись, приблизился к таможенному посту. Инспектор, вытирая пот, проверял ящики. Алексей передал 5 тысяч долларов, завёрнутых в газету. Инспектор, сверкнув глазами, потребовал больше, его голос дрожал от алчности и страха. Алексей, сохраняя спокойствие, добавил 2 тысячи. Инспектор, кивнув, махнул грузчикам, пропуская 200 ящиков с винтовками и патронами без досмотра. Ящики исчезли в трюме, чей силуэт таял в сумерках.
Борис, в тени склада, подошёл к администратору, который курил у причала, нервно сжимая сигарету. Борис, шепнув пароль, передал 10 тысяч долларов в платке. Администратор, поправив очки, хрипло запросил 12 тысяч. Борис отказал, покачав головой. Администратор, буркнув, спрятал деньги и подписал бумаги, пропуская три судна.
Алексей и Борис, обменявшись взглядами, скрылись в переулках. Алексей думал: «Операция удалась, но французы могут проверить грузы в море. Нельзя расслабляться». У лодки, спрятанной у берега, их ждал связной — молодой парень в рыбацкой робе. Он передал записку: «Корабли вышли. Следующий груз через неделю». Алексей кивнул, но тревога не отпускала: «Если администратор передумает, патрули будут ждать у рынка». Они сели в лодку, весла тихо ударили по воде, и агенты исчезли в темноте. На рассвете телеграмма ушла в Москву: «Груз в Абиссинии. Администратор и инспектор под контролем. Ждём указаний». Алексей, глядя на горизонт, думал о следующем задании, зная, что французы усиливают патрули.
Париж, 4 марта 1936 года
Париж 4 марта 1936 года пылал протестами. Утренний туман, плотный, как пепельная завеса, окутывал набережные Сены, скрывая шпили Нотр-Дама. Булыжники улиц блестели от дождя, отражая тусклый свет фонарей. Воздух, сырой и холодный, нёс ароматы кофе из бистро, свежего хлеба из булочных и едкой гари от костров в рабочих кварталах — Бельвиле, Менильмонтане, Бастилии. Фабрики молчали, их трубы застыли. Рабочие в комбинезонах и кепках собирались у ворот, их плакаты, испещрённые красной краской, гласили: «Нет сговору с Гитлером!», «Хлеб и свободу!», «Блюм, где твой фронт?». На площади Бастилии, где колонна Жюлье сверкала в тумане, тысячи людей скандировали, их шаги гремели, кулаки взлетали вверх, словно знамёна. Женщины в платках, с измождёнными лицами, держали детей, их возгласы вторили: «За Испанию!». Дети сновали между баррикадами из ящиков и телег, подбирая обломки, их глаза горели азартом. Над Нотр-Дамом облака отражали блики пожаров, а колокола собора, звеня, словно оплакивали город.
Накануне, в редакциях «L’Humanité» и «Le Populaire», журналисты перебирали слухи о тайных переговорах в Лиге Наций. Слухи, подогреваемые агентами, сеяли панику: Франция и Британия, якобы, сговаривались с Гитлером, предавая республиканцев Испании. Утром 4 марта газеты пестрели заголовками. «L’Humanité» заявляла: «Париж и Лондон предают Испанию фашистам!» «Le Populaire» вторил: «Блюм, где Народный фронт? Останови предательство!» Даже «Le Temps» намекал на «тёмные интриги». Редакции на Сен-Жермен и Сен-Мишель гудели, журналисты в мятых пиджаках стучали по машинкам, сигареты тлели в их пальцах. На углу Сен-Жермен мальчишка-газетчик, лет пятнадцати, с растрёпанной шевелюрой, выкрикивал:
— Вся правда о сговоре! Покупайте газеты!
К 9:00 на заводе Renault в Булонь-Бийанкуре, где цеха пахли машинным маслом, 4 тысячи рабочих бастовали. Лидер профсоюза Жан, мужчина лет сорока двух, в мятом пиджаке, стоя на ящике, восклицал:
- Предыдущая
- 3/49
- Следующая