Мозг жертвы. Как нами манипулируют мошенники и лжецы - де Ведрин Кристина - Страница 2

Кристина де Ведрин, как и остальные члены семьи, отметила умение Тьерри Тилли слушать собеседников, давая почувствовать, что он стоит на страже их интересов. В некотором роде он вел себя как «психотерапевт со знаком минус». Кого-то может шокировать сравнение переноса в психоаналитической терапии с контролирующим отношением гуру или мошенника. Говоря о злоупотреблении переносом, мы указываем на одни и те же пружины, но, без всякого сомнения, на диаметрально противоположные цели. Психоаналитическая терапия направлена на то, чтобы вернуть человеку его свободу и самостоятельность мышления. Злоупотребление переносом – на порабощение и эксплуатацию.

Рассмотрим некоторые из этих противоположностей:

• В случае психоаналитической терапии речь идет о регрессе во имя прогресса; при злоупотреблении переносом – о введении кого-либо в состояние регресса с тем, чтобы эффективнее использовать его в своих целях.

• При психоаналитической терапии целью является движение субъекта к автономии и свободе; при злоупотреблении переносом цель – порабощение.

• В психоаналитическом лечении правило «говорить, а не делать» означает уважение личных границ субъекта. При злоупотреблении переносом происходит постоянная инструментализация близости для усугубления зависимости.

• В ходе терапии личность психоаналитика стерта, она становится экраном для всех проекций клиента. При злоупотреблении переносом, наоборот, наблюдается гиперприсутствие гуру, спасителя, ниспосланного провидением. Речь идет уже не только о проецируемой на него силе: он всемогущ и проникает во все сферы жизни субъекта. Психоаналитическое лечение, основанное на анализе переноса, защищено рамками, правилами, этикой. Злоупотребление же переносом остается скрытым, не анализируется. Это в чистом виде бесстыдная эксплуатация зависимости, установленной в отношениях, без защитных рамок, без внешнего взгляда, без этических правил. Цель – деньги, секс или власть, а иногда и все сразу.

Однако же трагедия де Ведрин не сводится к сумме злоупотреблений отдельными переносами. Бесспорно, мы упустили бы из виду самое главное, если бы не оценили важность семейного переноса. Недостаток этой сплоченной семьи, несомненно, заключался в их единодушной вере в свое высокое происхождение. В 1982 году Альберто Эйгер[4] определил семейный перенос как нечто, ограниченное регрессивными проявлениями общей семейной психики, когда во внимание принимаются только архаичные примитивные желания и то, что связано с представлениями предков. Он касается тех областей индивидуальной психики, которые вызывают резонанс у всех членов семьи. Несомненно, уловив именно этот недостаток и коллективную часть семейного бессознательного, Тьерри Тилли построил на них большую часть своего могущества. Начиная с этого момента он мог развернуть манипулятивные механизмы по отношению к каждому из де Ведрин в уточненном, «индивидуальном» порядке. В семье, находящейся в осаде посреди враждебного мира, ничего не делалось без его участия и одобрения.

Но предоставим читателю самому разобраться в хитросплетении этих процессов. Ничто не сравнится с уникальным свидетельством, с нюансами, которые позволят сразу, без оглядки на интеллектуализацию, уловить самую суть рассматриваемых явлений. Рассказ Кристины де Ведрин поучителен потому, что в нем много деталей, куда более ценных, чем долгие рассуждения.

Читатель может подумать, что уж с ним-то не может случиться ничего подобного и он точно не поддастся манипуляциям. Возможно. Но, прежде чем окончательно увериться в этом, советуем ознакомиться с показаниями Кристины де Ведрин.

Сегодня днем в тишине кухни, опустевшей после полуденного звона, я приняла это решение. Мне очевидно, как я к этому пришла, как наконец все осознала. И все же поворотным моментом стал разговор, состоявшийся накануне вечером с Бобби, или Робером Пюже де Сен-Виктором, моим боссом. Что же дальше? Предстояло после стольких лет проявлять инициативу такого масштаба, да еще и действовать в одиночку!

Шарль-Анри встречает меня у дверей. Каждый день он сопровождает меня сюда и забирает вечером. На это есть причины. Привязанность – одна из них, но она не все объясняет… Мы возвращаемся домой. На торговых улицах Оксфорда загораются вывески пабов, шумными стайками проносятся на велосипедах студенты. Какое-то время мы шагаем вдоль старых фахверковых домов, затем пересекаем квартал, где здания с обветшалыми неровными стенами окрашены в розовый и бледно-зеленый цвета. Они уступают место элегантным коттеджам с их крохотными садиками и окнами, выходящими на идеально ухоженные лужайки. Так много картинок из реальной жизни.

Мы идем медленно, потому что я сильно хромаю – у меня болит нога. Прохожие не замечают пару, молча и отрешенно бредущую мимо них. Они не смотрят в нашу сторону, мы зомби. Каждый день уходит около часа, чтобы добраться пешком до работы, и столько же на обратный путь. У нас нет денег на автобус и тем более на машину. Наша зарплата урезана на девяносто процентов.

Коттеджи сменяются небольшими кирпичными зданиями, зелени почти нет. Ранняя английская весна не так уж нежна. Вечер, резкие порывы ветра хлещут нас по лицу, пока мы не достигаем Коули-роуд – обшарпанного бетонного дома. Остается преодолеть шестьдесят ступеней черной лестницы. Затем я брошусь на тахту и закрою глаза. Усталость окончательно одолеет меня, я смертельно захочу спать. Шарль-Анри предложит что-нибудь перекусить и разогреет банку супа.

Но сегодня, как бы измучена я ни была, волнение и нетерпение пульсируют во всем моем теле. Пока я этого не осознаю, но по венам снова течет жизнь. Я не могу ничего рассказать Шарлю-Анри, он ни о чем не должен догадаться. Мы укладываемся спать рано, он сразу засыпает, а я еще долго лежу неподвижно в темноте, ожидая наступления следующего дня. На мгновение встаю и запихиваю в сумку необходимые документы – все, что удалось сохранить. Доказательства. Следы. Моя история. Затем снова ложусь, дрожа от мысли, что Шарль-Анри меня видел или слышал. Но нет, он спит.

В шесть утра я поднимаюсь, принимаю душ и поспешно одеваюсь. Ничто не должно измениться ни в моем поведении, ни в моем наряде: я натягиваю старую блузку, джинсовую юбку, свитер, вытертый на локтях, и туфли на плоской подошве, требующей замены. В любом случае это весь мой гардероб. Мы с Шарлем-Анри снова отправляемся в дорогу, повторяем вчерашний путь в обратном направлении. Он провожает меня до кухни Бобби, а сам принимается за свои обязанности садовника.

Вот бы вести себя так, будто ничего не произошло. Заняться бы, как обычно, чисткой и нарезкой органических овощей. Однако об этом больше не может идти и речи. Бобби выдает наличными мою месячную зарплату. У дверей ждет машина с водителем. Бобби обнимает меня и желает удачи. Хлопает дверца. Всю дорогу до вокзала Сент-Панкрас я не могу произнести ни слова из-за тревоги. Водитель паркуется, и мы вместе с ним направляемся к набережной.