Красная земля (СИ) - Волков Тим - Страница 39

— Итак! — поднявшись на импровизированную трибуну, председатель сельского света Степан Пронин постучал по графину. — Сельчане! Дорогие мои… Анну Львовну, думая, нам представлять не надо.

— Знаем, знаем Анну Львовну! Школу когда откроете? Когда учитель будет?

— А вот об этом она вам сейчас расскажет!

Известие об открытии семилетки, поначалу вызвало недоверие… быстро перешедшее в самый бурый восторг!

— Это что же, у нас теперь, как в городе, будет? Гимназия?

— Не гимназия, а советская школа! Учителей найдем. Кто-то будет приезжать из города, а кто-то, может, поселится и здесь… Пока — на постое, или вот здесь в гостинице… А потом, товарищи, у Совета есть планы построить для учителей дом!

— Дом! О как!

После выступления Анны Львовны, слово на минуточку взял Иван Палыч, напомнив сельчанам о необходимости тщательно соблюдать все противоэпидемиологические меры…

— Хоть карантин в Зарном и снят, но… Есть еще Ключ! Рябиновка! А там обстановка опасная.

Ну и вслед за доктором…

— Сельчане! Земляки! — вновь поднялся Пронин. — Хочу вам представить товарища Нюру Резанович, секретаря Зареченского укома комсомола.

— Чего-о-о?

— Товарищи! Комсомол, это…

Нюра говорила громко, понятно и толково. Не затягивая, объяснила, что такое есть комсомол, кого туда принимают и что вообще делают комсомольцы.

— Ну, это молодежь, — пригладив окладистую бороду, отмахнулся лабазник Парфен Акимыч. — А нам ненадобно…

Краем глаза Иван Палыч заметил, как рыжий Андрюшка выскочил на крыльцо. Неужто, парнишка тайком покуривал, чтобы казаться взрослее?

— Вот именно — молодежь! — между тем, продолжала Нюра. — Так что… Эй, молодежь! Давайте же, записывайтесь в отряд! Посмотрим, на что мы способны.

— А со скольких лет можно? — осторожно поинтересовался сын кузнеца Никодима Василий.

— С четырнадцати, пятнадцати…

— А у нас уже есть отряд! — не выдержав, Анютка Пронина подбежала к трибуне. — Скаутский!

Товарищ Нюра Резанович поморщилась:

— Скауты — это буржуи!

— А у нас не буржуи! — обиженно протянула Анюта. — У нас — красные скауты! Верно, ребята?

Нюра неожиданно улыбнулась:

— Ну, раз красные, тогда поможем во всем! И лучших примем в комсомол. Обязательно примем!

С улицы в залу вдруг вбежал Андрюшка. Волнуясь, он замахал руками…

— Там! Там… Пожар! Горит что-то!

— Пожар…

Толпа бросилась с на улицу…

Нет, в самом селе все было в порядке… А вот за рощей вставало самое настоящее зарево!

— Усадьба горит! — ахнул Иван Палыч. — Степан, парни… в машину, живо!

В потрепанную «Изотту-Фраскини» набилось человек семь: кроме водителя и красногвардейцев, еще доктор, его помощник Леонид Лебедев, Роман Романыч и Степан Пронин.

Несмотря не несколько покоцанный внешний вид и отсутствие эмблемы (украли в первые же дни после Февраля), открытый кабриолет быстро набрал скорость и вообще, держался на дороге вполне уверенно, можно сказать пер, как танк, иногда подпрыгивая на ухабах! Мотор работал ровно, мягкая подвеска скрадывала все неровности сельской дороги.

Добрались быстро…

Усадьба Ростовцевых горела, словно факел! Вокруг метались какие-то люди, слышался звон стекла. Кто-то тащил вазу, кто-то картину в золоченой раме, а кто-то — и кадку с фикусом!

— А ну, прекратить грабеж! — выскочив из машины, Пронин выхватил револьвер и выстрели вверх. — Я сказал — прекратить! Что вообще здесь происходит?

Здоровенный мужичага в телогрейке поставил фикус наземь и нехорошо ухмыльнулся:

— Так это… Землю делить пришли! Указ от новой власти вышел — декрет. Вся помещичья земля теперь — наша! Разве не так?

— Так, да не так! — выступил вперед Иван Палыч. — Да, закон такой есть. Но, наделы будут выделяться исполкомом согласно количеству едоков! Все, как положено — с землемерами.

— Да-да! — Пронин опустил револьвер. — А до того времени вся помещичья земля считается государственной и принадлежит советской власти! И вы, там — мародеры… Товарищи красногвардейцы! Готовсь!

Парни взяли винтовки наизготовку. Щелкнули затворы…

— А мы чо? Мы ничо…

Бросив фикус, мужичка бочком продвинулась к тропинке и исчез за деревьями вместе с остальными своими подельникам.

Усадьба жарко пылала!

Вот подбежал какой-то мужичок…

— Я это… сторож…

— Вера Николаевна где? Юра? — закричал доктор.

— Там… на втором этаже заперты. Если еще не сгорели…

Иван Палыч с Лебедевым и Прониным оббежали дом… закричали:

— Вера-а! Юра-а!

Послышался звон стекла и ломкий мальчишеский голос:

— Не подходите! У меня револьвер! Я буду стрелять…

— Живо прыгайте! Юра!

— Иван Павлович? Господин доктор…

— Мать где?

— На диване… Ей плохо…

Доктор посмотрел на своих:

— Ну, что, мужики, поможем? Подсобите-ка…

Миг и доктор уже запрыгнул в окно, закашлялся от удушливого дыма… За ним следом забрался Роман Романыч…

— Юра, живо вниз! Прыгай!

— Но… мама…

— Мы поможем. Прыгай, кому сказано!

Юра прыгнул. Ростовцеву осторожно спустили из окна… Та стонала:

— Oh, quel cauchemar… quelle horreur! (Ах, какой кошмар… какой ужас!)

— Все в машину! — размазывая по щекам сажу, распорядился доктор. — Сначала в больницу…

— Да-а, — глядя на пылающий особняк, протянул Пронин. — А ведь можно было тут школу разместить… или дом призрения… Эх, чего уж теперь! Пожар этот мы не потушим. Да и догорит здесь все скоро.

— Хорошо — на отшибе, — Иван Палыч достал носовой платок — стереть с лица грязь. — На отшибе… Да и дождь…

После пожара Ростовцевы, слава Богу, устроились у Ксении, проживавшей в пятикомнатной квартире на третьем этажа доходного дома, некогда принадлежавшего родителям девушки, а ныне подвергнутом экспроприации. Родители сбежали в Крым, а сама же Ксения почему-то не торопилась, раздумывала… или просто присматривала себе подходящую партию? Несколько инфантильная, хотя и «рафинире», девушка потихоньку продавала драгоценности, подаренные ей родителями, благо имелся знакомый ювелир. На то и жила. К ней уже наведалась жилищная комиссия, обещали уплотнить, но вот как-то пока не доходили руки.

А тут — нате вам! — родственники-погорельцы. Ну, хотя бы еще пару комнат можно был отспорить!

Часть имущества Веры Николаевны еще до войны было конвертировано во французские ценные бумаги, которые хранились в одном из Парижских банков. Так что Ростовцевы планировали уехать — а, лучше сказать, сбежать! — уже в самое ближайшее время.

Все это Ивану Палычу поведал Юра. Доктор случайно встретил мальчишку на толкучке. Юра продавал грампластинки с записями Шаляпина и Морфесси, и при виде старого знакомого покраснел и даже попытался сделать вид, что не узнал или не заметил доктора.

Да тот уже и сам окликнул:

— Юра! Сморю — ты, не ты?

— Вот… кузина попросила продать… Точнее, обменять на что-нибудь съестное.

— Понятно… Молодец — помогаешь! Ну? Как мама? Как вы, где? А впрочем, что мы здесь-то? На углу, кажется, еще работает кафе… На две чашки желудевого кофе у меня хватит!

— У меня тоже хватит! — рассмеялся подросток. — Давайте, Иван Палыч, лучше я вас угощу.

— Ты? Что ж, изволь… Надеюсь, можешь себе позволить?

Они уселись в кафе-шантане на углу Первой Пролетарской (бывшей Первой Дворянской) и Тополиной. Официант — здесь еще имелись официанты! — принес кофе и мороженое в небольших вазочках тонкого цветного стекла.

— Вот, граждане, извольте-с.

Здесь, в кафе, Юра и поведал доктору почти обо всех делах семьи. В том числе — о финансовых.

— Так что мы скоро уедем, Иван Павлович, — как-то грустно поведал Юра. — Скорее всего, во Францию, в Париж… Как жаль, что нет весточки от братьев! Мама извелась вся — где они, как? А от отца была! Представляете, незадолго до пожара к нам приезжал специальный представитель банка! «Сосьете Женераль», где наши векселя… оказывается, мы у них привилегированные вкладчики! И он передал весть от отца. Он во Франции, в военном госпитале в Фонтенбло… Написать не может — ранен в руку, просто кое-что продиктовал. О, как же мы были рады! А потом сказал, что в связи с переворотом возникли какие-то трудности… что-то там большевики не подписали, и вот, маме пришлось пописать доверенность…