Попав в Рим (ЛП) - Адамс Сара - Страница 26

— Ладно? Значит, ты остаёшься.

— Остаюсь.

В животе лёгкий трепет.

Ной почти с облегчением выдыхает, затем достаёт из заднего кармана тот самый блокнот, в котором делал записи, и кладёт его на стол между нами.

— Тебе стоит записать, что ты хочешь сделать, пока ты здесь. Чтобы был план.

Это умилительно, как он сейчас неловок. Он избегает моего взгляда, и слишком очевидно, что столько разговоров с ним – для него пытка. Мне стоит отпустить его и сказать, что он не обязан проводить со мной время. Но скорее умру, чем сделаю это, потому что, хоть это и худшая идея на свете, я хочу провести с ним как можно больше времени, пока я здесь.

— Потому что ты мой гид, – говорю я, беря блокнот.

Он сдерживает улыбку.

— Потому что я твой гид.

Я уже перебираю в голове всё, что хочу успеть. Отдых или приключения? Прятаться или исследовать город? Пожалуй, всё вместе.

— О, но одно условие.

Вот и оно. Подвох. Разоблачение. То, что он хочет взамен. Я знала, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Ной слегка наклоняется ко мне и понижает голос, будто боясь, что подслушивающие за окном могут нас услышать или прочитать по губам.

— Той ночью…когда я сказал, что не в поисках отношений. – Щёки слегка розовеют при этом воспоминании. — Я имел это в виду. И думаю, лучше сразу расставить точки. Между нами ничего романтического не будет. Только…дружба.

Я должна была бы расстроиться, что моя летняя лагерная влюблённость ко мне не испытывает ничего. Но я не расстроена. Потому что он и не подозревает, что дружба – это именно то, чего я хочу. В чем я нуждаюсь.

— Идеально, – говорю я, чувствуя себя легче, чем за последние годы.

И тут раздается резкий стук в окно, заставляющий нас обоих вздрогнуть и обернуться. Мэйбл прижалась носом к стеклу, брови строго сведены.

— Ной Дэниел Уокер, – доносится её слегка приглушенный стеклом голос. — Лучше открой. Ты же знаешь, у меня падает сахар в крови.

Он вздыхает, глядя на отпечаток её носа на стекле.

— Полный психодром, – улыбается он, и ясно, что это сказано с самой что ни на есть нежностью.

Тут я замечаю ломтик пирога перед ним, аккуратно упакованный в пищевую пленку.

— Ты собирался это съесть?

— Нет, – он встает из-за стола. — Это для кое-кого, с кем я встречусь, как только разберусь с этими придурками.

— Знаешь, мне кажется совершенно несправедливым, что у тебя может быть столько секретов, а я продолжаю выкладывать свои.

— Звучит как твоя проблема, – в его голосе нет и тени улыбки, но сквозит явное веселье, от которого у меня в животе порхают бабочки.

Ной разрешает мне взять его грузовик, чтобы доехать до его дома. Окна опущены, на лице улыбка – и со мной происходит нечто странное. Я ловлю себя на том, что подпеваю радио. Чего мне не хотелось делать уже очень давно.

Ной

Я не видел Амелию с сегодняшнего дня в «The Pie Shop». Нашу встречу прервали (чему я был только рад), потому что этот городок совсем не умеет ждать. Боже правый. Пять минут ожидания – и они уже на грани жизни и смерти. После того как Мэйбл уперлась носом в мое стекло, она сделала вид, что падает в обморок. И – о чудо! – когда я открыл дверь, аромат пирога мгновенно вернул ее к жизни.

Я разрешил Амелии забрать мой пикап, а сам взял машину Энни на обеденное свидание. Знаю, Амелия сгорала от любопытства, с кем я встречаюсь, но я еще не готов ей рассказывать. Возможно, никогда. Посмотрим. Она еще удивилась, что я одолжил ей свой пикап. Наверное, решила, что это какой-то особый жест, но на самом деле у нас тут так принято.

На днях я дал Филу прокатиться, когда ему нужно было съездить в большой город за припасами для хозяйственного магазина, а в прошлую пятницу Мэйбл взяла его, потому что устала идти пешком домой. В итоге я взял машину Энни, а потом она поменялась с…даже не помню с кем. На следующий день начался полный бардак – никто не мог вспомнить, у кого чья машина, и пришлось всем встречаться в городе, чтобы разобраться.

В общем, Энни недавно подвезла меня с работы и между делом обмолвилась, что Амелия провела день у Мэйбл в гостевом доме, помогая ей перекрасить холл. Если я знаю Мэйбл, то она и пальцем не пошевелила, а просто закинула ноги на стойку ресепшена, воткнула зонтик в коктейль и наблюдала, как Амелия весь день водит валиком по стенам. Эта картинка заставляет меня улыбнуться. Разве помогать старушкам красить их провинциальные гостиницы – обычное занятие для знаменитостей? Вряд ли.

К несчастью, моя голова и без того была забита мыслями о доброте Амелии, а когда я вернулся домой и понял, что она в душе, стало только хуже. В моем душе. В том самом, что в конце коридора, так близко, что я видел пар, струящийся из-под двери. Она поет в душе, и, поверьте, я не из тех, кто сыплет стихами, но звук ее голоса, пробивающийся сквозь дверь, заставил меня сочинять сонеты в уме. Люди платят сотни долларов за ее концерты, а мне достался бесплатный билет в первый ряд на исполнение «Tearin’ Up My Heart» от NSYNC. Несправедливо.

Мне нужно было отвлечься от ее голоса, мыслей о ее теле и аромата шампуня, наполняющего мой дом, так что я включил телевизор. Теперь вот смотрю старый черно-белый вестерн, где людей сбивают с лошадей под игривое «пью-пью-пью».

Идеальное отвлечение…до тех пор, пока…черт возьми, мне вообще не стоило возвращаться с работы. Придется переехать и оставить этот дом Амелии, потому что вид ее, выходящей из-за угла в моих синих пижамных штанах, но только в черном камизоле, сводит меня с ума. Штаны ей велики, так что она подвернула их несколько раз на талии, а камизол не совсем достает до верха. И между ними – эта дразнящая полоска обнаженной кожи, опоясывающая все ее тело.

Эта женщина – ожившая фантазия. Будто вырвана из моих самых сладких снов и помещена прямиком в мою гостиную. Какая наглость.

Я замер, пока Амелия босиком пересекает комнату. Ее влажные волосы спадают на плечо, такие длинные, что почти касаются талии. Они лежат свободно, где-то между волнистыми и прямыми. Капля воды повисла на кончике пряди, и я завороженно наблюдаю, как она падает и скатывается по ее обнаженной руке. Она должна быть на пляже где-нибудь на Гавайях, с цветком в волосах и песком на ногах, пока фотограф снимает ее для глянцевого журнала. Ей не место в моей крошечной, ничем не примечательной гостиной, где она улыбается мне так, как я точно не заслуживаю.

И все же…мне хочется обвести контур ее улыбки, чтобы запомнить ее навсегда. Хочется обвить ее густые волосы вокруг руки. Хочется провести пальцами по ее выразительным ключицам.

Чёрт, ничего хорошего.

Она открывает рот, но я первым рявкаю:

— Где верх от той пижамы?

Брови Амелии взлетают вверх. Сейчас её лицо без макияжа, и, к сожалению, она почему-то выглядит ещё красивее.

— У меня в комнате. Не волнуйся, я не потеряла твои драгоценные рождественские пижамки. – И она думает, что я об этом переживаю?

Амелия садится рядом со мной, а я вскакиваю. Выглядит, будто мы на качелях.

— Эй, куда ты? Я хотела тебе кое-что показать.

Я не знаю, что это за «кое-что», потому что стою к ней спиной. Проскальзываю за угол, нахожу термостат и выкручиваю его до 60 градусов. Мой древний кондиционер с рёвом включается, и только теперь я чувствую себя достаточно спокойно, чтобы снова сесть на диван. Подальше. Практически на подлокотник.

Если она и замечает, что я веду себя странно, изо всех сил стараясь не опускать взгляд к её груди, то не подаёт вида. Она сияюще улыбается и швыряет мне на колени блокнот, который я дал ей утром. Поворачивается ко мне, поджав ноги под себя. Слишком уж уютно устроилась, если спросить меня. Так и хочется ткнуть её в колено и медленно подвинуть на другой конец дивана.

— Я закончила! Список, – говорит она, кивая на блокнот с надеждой в голосе.