Бойфренд в наследство - Левитт Линдси - Страница 8

Дедушка Джим не ответил. Но даже умерев, он пытался что-то до меня донести. Но что именно – я не понимала.

Нам все равно пришлось поработать в тот вечер. Донна, папа, священник Дэн и я – мы все вернулись в офис. Эта особенная свадебная церемония была заказана еще полгода назад, и пара брачующихся прилетела из Англии, так что, несмотря на похороны, отменить ее мы не могли.

Хотя дедушки уже не было, но в нашем золотистом приемном зале все еще сохранялась теплая гостеприимная атмосфера. Для удобства общения кресла были расставлены полукругом возле обтянутого парчой дивана с жесткой спинкой. А чтобы мама могла сверить весь пакет услуг, на журнальном столике стоял экран.

Сидящая перед нами пара была из тех, кто женится на всю жизнь – блаженные романтики, которые верят в вечный брак, благословенный небесами, и запрограммированы прожить в браке всю жизнь даже с научной точки зрения. По-моему. Так уж повелось, что я после каждой свадебной церемонии записывала подробности, разделив их по категориям – стиль одежды, жестикуляция, продолжительность отношений перед решением вступить в брак, возраст, размер обуви жениха… В общем, все обычные или характерные детали, на которые вы обращаете внимание на свадьбе. А потом я вывела на основе своих наблюдений формулу, определяющую с погрешностью два процента успешность брака каждой пары. Да, конечно, я вела свои наблюдения всего пять лет, и нужно было прождать несколько десятилетий, чтобы убедиться в верности своей оценки. Но я следила за нашими парами, и многие из тех, чей процент успешности брака был, по моим расчетам, ниже двадцати, уже развелись! Нет-нет, я вовсе не желала, чтобы они разводились, поверьте! Но сознавать свою правоту очень приятно.

Чарли и Эмма Дин правда имели все шансы на вечный брак. Им не нужно было нащупывать кисти друг друга, чтобы взяться за руки. Они подшучивали друг над другом, не подкалывая партнера. Они вошли в часовню минут десять назад, а я уже оценила успешность их брака в семьдесят девять процентов. И если бы они скрепили его клятвами, то точно дожили бы до золотой свадьбы.

Губы Донны растянулись в рабочую улыбку:

– У вас остались еще какие-нибудь вопросы? Пожелания?

– Вы можете сфотографировать наши кольца? – спросила Эмма. – Вместе с букетом. Или на кружевной салфетке. Это было бы здорово.

– Это для моей матери, – пояснил Чарли. – Она убьет нас, если мы не сделаем фото.

Папа рассмеялся:

– Сегодня вечером и я к вашим услугам, и эта часовня в полном вашем распоряжении. Мы сможете сделать любые фотографии, какие захотите.

– Отлично, – Чарли засунул бумажник в задний карман. – Вы не против, если мы сначала приведем себя в порядок?

– Конечно нет, – заверила Донна. – Я покажу Эмме номер для новобрачных. А ванная-туалет справа.

Чарли удалился туда, но почти сразу же высунул из-за двери голову:

– В туалете золотые писсуары.

Эмма одарила жениха лучезарной улыбкой:

– Для тебя, любимый, все самое лучшее.

Мне захотелось спрятать эту парочку в карман и время от времени доставать ее только для того, чтобы послушать их добродушное подшучивание, окрашенное акцентом. Мне нравится говор с акцентом – таким, как у Дакса, к примеру: южный, тягучий, томный. Он явно жил где-то достаточно долго, чтобы у него появился такой акцент. И как знать – может, в силу географической удаленности он не был близок со своим «дедулей»? Может, он вообще ничем не похож на своего деда? И мы могли бы подружиться и возненавидеть этого человека вместе?

– У тебя найдется минутка? – Донна завела меня в фотостудию.

Отец менял там задние планы.

– Папа, ты можешь выйти и оставить нас одних? – спросила я.

Отец обиженно фыркнул:

– Мне до сих пор не верится, что Крэнстон учинил такое на поминках. Я уже подумываю пойти и разобраться с ним прямо сейчас.

Папа повторил эту угрозу уже в пятый раз. Какими бы добрыми ни были мои родители, они всегда относились к Виктору Крэнстону с предубеждением. И ненависть к этому человеку нередко затмевала их разум.

– Папа, не уходи из часовни. Ты только выйди из этой комнаты. Пожалуйста.

– Слушаюсь, босс, – отец опустил шторку. – Только давайте быстрей.

– Ну, что случилось? – спросила я у Донны, когда папа ушел.

– Две мои альпаки, Милтон и Кларабель, весь день сегодня грустили. Зря я рассказала им о Джиме. Он всегда приносил им угощения.

Я запомнила ее рассказ об альпаках – решила поделиться им позднее с Джеймсом. Он был помешан на одержимости Донны альпаками. Буквально зациклился на ней.

– А ты-то сама как?

– Ужасно. Я в полном раздрае.

По виду Донны этого не скажешь. Она выглядела в точности как всегда: костюмы разного цвета на каждый день недели (в субботу лавандовый – плевать на время года и поминки!), телесные колготки, грубоватые туфли, больше похожие на сабо, и волосы слишком агрессивного русого цвета, чтобы смотреться натуральными.

– Мне жаль. Я знаю, что вы с дедушкой были… неважно, кем вы были…

– Любовниками… Сходились и расходились последние девять лет. Давай называть вещи своими именами.

Фу, как грубо. Мы все понимали, что между Донной и дедушкой что-то было, но никто из нас никогда не говорил об этом вслух. Должно быть, потому что сам факт таких отношений отвратителен – дедушка старше Донны на двадцать лет, и он был ее начальником. А еще он был моим дедушкой.

– Извини, давай.

– Раз уж мы решили поговорить по-дружески, откровенно, давай обсудим часовню.

– Ты… тебя не устраивает, что дедушка отписал ее мне?

– Тебе семнадцать. Это никого не устраивает.

Я втянула в легкие воздух:

– Ничего себе…

– Ничего личного, Холли. Но сама посуди. Ты еще учишься в школе, у тебя есть другие обязанности и обязательства. Тебе недостает жизненного опыта; независимые подрядчики не станут воспринимать нас всерьез. Ты сейчас, по сути, начальница над своими родителями и…

– Я все это понимаю.

Донна вытянула губы в трубочку:

– То, что я испытываю сейчас, не имеет никакого значения. Какая разница, раз по закону ты теперь главная. Для меня сейчас важно только одно: мне бы не хотелось потерять эту работу.

Я улыбнулась:

– Донна, у тебя есть работа. И ты ее не потеряешь. Я не собираюсь ничего менять.

– Да? А поменять кое-что все же придется, – Донна наклонилась ближе. – Я просмотрела бухгалтерские книги. Все плохо.

У меня сжалось сердце: я гораздо охотнее обсудила бы с Донной ее отношения с дедушкой.

– Я в курсе. Дедушка все объяснил мне в письме.

Донна нахмурилась:

– Я разговаривала с банком. Джим должен около семидесяти тысяч долларов. У нас есть одиннадцать тысяч наличными, но он просрочил платежи за два последних месяца. Мы не сможем внести такую сумму до шарового платежа в марте. Но один финансист, с которым я проконсультировалась, сказал, что мы можем погасить часть долга и рефинансировать кредит, если докажем банку, что бизнес под управлением нового владельца приносит прибыль.

– О чем это вы шушукаетесь? – просунул голову в дверь папа. – Я думал, вы решили поболтать о своих женских штучках, а вы обсуждаете бизнес.

– Ты шпионил? – спросила я.

– Да, – папа провел рукой по волосам. На моих глазах много невест обрели счастье с мужьями после того, как папа запускал свою пятерню в волосы. – Крэнстон еще что-то вытворил?

Донна сжала мне локоть. Это было уже шестое упоминание о Крэнстоне. У папы лишь одно на уме: враг семьи – Виктор Крэнстон. Прямо навязчивая идея!

Донна рассказала папе о займе. Его покрасневшие глаза покраснели еще больше и приобрели почти демонический блеск. Зря мы завели сейчас этот разговор. Тем более в день прощания с дедушкой. Да еще Чарли и Эмма дожидаются за дверью самого счастливого момента в их жизни.