Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 14

Мы еще раз обнялись, и я почувствовал, как что-то давно застрявшее в груди отпускает, растворяется.

— Как уже случилось, — сказал я примирительно, — хорошо, что сейчас всё наладилось.

Подошла матушка и, утирая слезу кружевным платочком, тоже обняла меня, а потом Машеньку. Она выглядела растроганной до глубины души.

— Машенька, деточка, — говорила она, держа руки моей невесты в своих, — ты уж прости нас за всё. Мы люди старой закваски, не всегда понимаем, как нынче молодежь живёт. Но я вижу, Егорушка наш выбрал достойную девушку. Добро пожаловать в семью.

Бабушка, сидевшая в своём любимом кресле у окна, подозвала нас к себе. Несмотря на возраст, она сохранила ясный ум и цепкий взгляд, от которого, казалось, не могло укрыться ничего.

— Ну-ка, подойди ближе, голубушка, — сказала она Машке, — дай на тебя посмотреть.

Машка приблизилась и, к моему удивлению, опустилась перед бабушкой на колени, склонив голову для благословения. Бабушка положила сухую, покрытую старческими пятнами руку на Машкину голову.

— Хорошая девка, — сказала она удовлетворенно, — крепкая. Такая и род продолжит достойно. Благословляю вас, дети мои. Рада, что внук мой за голову взялся наконец. Давно пора было.

После этого нас повели в гостиную, где уже был накрыт стол для чая. Машка держалась с удивительным достоинством — не заискивала, но и не дерзила, отвечала на вопросы прямо и с умом, и я видел, как в глазах родителей растёт уважение к моей избраннице.

К ужину к нам присоединились ещё несколько родственников, живших неподалеку — двоюродные братья отца с жёнами, его сестра с мужем. Все хотели посмотреть на девушку, сумевшую заполучить в мужья блудного сына семейства. Машка и тут не сплоховала — держалась просто, но с тем достоинством, которое не купишь ни за какие деньги.

Ужинали в столовой при свечах, и старинное серебро поблескивало в их мягком свете. Разговор тёк неспешно — все спрашивали, как дела в Уваровке, бабушка тоже любопытствовала, она там совсем давно была.

— А в доме-то каком живете? — интересовалась матушка, накладывая Машке румяный пирог с грибами.

— Дак в бабушкином, — ответил я, — но к осени или новый поставлю или этот утеплим и уже на будущий год новый возведем. Да и хозяйство растёт, работников прибавляется, надо всех разместить с удобством.

— Это правильно, — кивнула матушка, — о людях нужно заботиться. От того и достаток в доме.

С отцом разговор зашёл о делах. Я особо не распространялся на счёт стекла, но про лесопилку он сам спросил — видать, навел справки у своих знакомых купцов.

— Говорят, ты лес заготавливать начал? — спросил он, подливая мне наливки собственного приготовления, тёмно-вишнёвой, густой как кровь.

Я подтвердил, что стал лес заготавливать и на доски распиливать.

— Дело хорошее, — одобрил отец, — особенно сейчас, когда строительство везде идёт. Ты с кем торгуешь-то? С Игнатьевым, поди?

Я рассказал о своих торговых делах, умолчав, конечно, о конфликтах с местными купцами. Незачем родителей тревожить.

— Вот только с людьми беда, — пожаловался я, — даже с города стал переманивать. Желающих не так много, как нужно.

— Да, наслышан, — кивнул отец. — У самого такая же проблема. Все норовят в город уйти, полегче работу искать.

Он задумался, покрутил в пальцах серебряную рюмку, словно взвешивая что-то, и вдруг сказал:

— А что, если я тебе пару семей со своих деревень отдам? Есть у меня Ивановка и Петровка, не близко к твоим местам, но и не так чтоб совсем далеко. Там народ работящий, но земли маловато, теснятся. Я бы мог отпустить несколько семей, если обещаешь обустроить их как следует.

Я даже не сразу поверил своим ушам. Отец, который готов был меня сватать за непонятно кого лишь бы на пять тысяч озолотиться, теперь сам предлагал мне людей?

— Конечно, — согласился я, стараясь не выдать своего изумления, — обустрою как положено. И жильё справное, и работа по силам.

— Ну вот и порешили, — кивнул отец. — После свадьбы отправлю к тебе старосту, пусть всё оформит как следует.

Машка, слушавшая наш разговор, просияла. Она-то понимала, что это значит — отец признал меня не просто блудным сыном, вернувшимся в семью, но хозяином, которому можно доверить людей.

После ужина женщины ушли в гостиную, а мы с отцом остались в кабинете, куда он пригласил меня для более серьёзного разговора. Там, за бокалом старого вина, припасенного для особых случаев, он вдруг сказал:

— Ты не думай, сын, что я не знаю, как тебе досталось твоё дворянство и боярство для твоей Машеньки. Губернатор-то хоть и молчит, но люди говорят.

Я напрягся, готовый защищаться, но отец лишь усмехнулся:

— Да не кипятись ты. Я не в упрёк это говорю. Наоборот, уважаю. Не каждый сумеет так повернуть дело. Значит, есть в тебе деловая хватка.

Он отпил вино и посмотрел на меня долгим взглядом:

— Только помни, сын: с властями дружить — дело тонкое. Сегодня они тебе помогают, а завтра могут и спросить за это. Будь осторожен. И если что — знай, что отчий дом для тебя всегда открыт.

В этих словах я услышал не только предостережение, но и признание — признание меня как равного, как мужчины, способного принимать решения и нести за них ответственность. И это признание было дороже любых титулов и званий.

Поздно вечером, когда мы с Машкой наконец остались одни в отведённой нам комнате, она села на край кровати и вдруг разрыдалась — не от горя, а от переполнявших её чувств.

— Они приняли меня, — шептала она сквозь слезы, — по-настоящему приняли. Я так боялась, что они будут смотреть на меня свысока, считать недостойной…

Я сел рядом и обнял её за плечи:

— Глупенькая, как они могли не принять тебя? Ты ведь теперь боярыня Мария Фоминична, жена их сына. А кроме того, — добавил я, целуя её мокрую от слёз щеку, — ты просто самая лучшая девушка на свете. И они это сразу поняли, потому что не дураки.

Машка засмеялась сквозь слезы и прижалась ко мне, и в этот момент я почувствовал себя по-настоящему счастливым человеком — у меня была любимая женщина, уважение родителей и своё дело, которое с каждым днём росло и крепло. Что ещё нужно человеку для счастья?

А утро началось с традиций, которые я в своем двадцать первом веке и отродясь не знал. Одним словом — свадьба в родительском доме.

Разбудили нас ещё до рассвета — точнее, разбудили меня, ибо Машенька, как выяснилось, давно уже была утащена тётками и их сёстрами для каких-то таинственных приготовлений. Я же имел сомнительное удовольствие быть поднятым с постели своим новоиспечённым дядюшкой Степаном, который, судя по запаху, успел с утра пораньше приложиться к хмельному.

— Вставай, вставай, купец заморский! — гаркнул он, срывая с меня одеяло. — Готовься выкупать женушку свою!

— Какой ещё выкуп? — промычал я, пытаясь нащупать одеяло. — Мы уже венчаны.

Степан расхохотался так, что заходили ходуном стены.

— Это по церковному закону вы повенчаны, а по нашему, по родовому, ещё надобно выкуп заплатить! Уж не думал ли ты, что тебе такая красавица, как Машенька, даром достанется?

Я застонал и сел на кровати. Голова после вчерашнего гудела, как церковный колокол. Впрочем, вспомнив минувшую ночь, я не мог не улыбнуться.

— Вижу, вижу, вспомнил что-то приятное, — подмигнул Степан. — Ну-ка, одевайся быстрее, жених! Внизу уже все собрались.

— Кто — все? — спросил я, натягивая порты.

— Как кто? Родня, конечно! Тётки, дядьки, кумовья, сватья… Всех и не упомнишь! А ты думал, свадьба — это только «да» в церкви сказать? Э, брат, у нас так не делается!

Наскоро умывшись и одевшись, я спустился вниз и оторопел. Горница была полна народу — большей частью незнакомого. Судя по нарядам, тут собрались представители всех сословий — от зажиточных купцов до бояр. Увидев меня, толпа разразилась приветственными криками:

— Жених идёт! Жених пожаловал!

Я растерянно улыбался, пытаясь понять, что от меня требуется. На помощь пришёл Фома, вынырнувший из толпы с кружкой сбитня в руках.