Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 30

Он не договорил, но смысл был ясен. Между нами снова повисла тишина, тяжелая и многозначительная.

— Помните наш разговор. И будьте осторожны — время сейчас такое, что одно неосторожное слово может стоить не только вам жизни, но и изменить судьбу целых народов.

— И еще одно. Если вдруг передумаете и захотите поделиться своими знаниями во благо Отечества — обращайтесь только ко мне. Никому больше не доверяйте. Слишком многие готовы использовать такую информацию в корыстных целях.

Я просто кивнул, не став отвечать вслух.

— И да, еще одно, — добавил он. Голос звучал все так же спокойно, но в нем появилась какая-то металлическая нотка, которой раньше не было.

Он медленно повернул голову в мою сторону, и я увидел, как в его глазах мелькнуло что-то жесткое, непреклонное. Пауза затянулась — он словно взвешивал каждое слово, которое собирался произнести.

— В случае необходимости, — начал он, делая акцент на каждом слове, — государственной необходимости, мы будем вас привлекать к государевым делам с учетом ваших… — он на мгновение запнулся, подбирая формулировку, — знаний из вашего будущего.

Теперь он развернулся ко мне полностью, и я почувствовал, как его взгляд буквально пронизывает меня насквозь. В воздухе повисла тишина.

— Это не обсуждается, — добавил он с той же невозмутимостью, с какой говорят о погоде. — Имейте это в виду.

Я кивнул, стараясь не выдать своего волнения, но тут же, словно против воли, спросил:

— А если я откажусь?

Вопрос повис в воздухе. На лице собеседника появилась едва заметная, холодная улыбка — не злая, скорее снисходительная, как у взрослого, объясняющего ребенку очевидные вещи.

— Поймите, — сказал он тихо, но в его тоне прозвучала такая убежденность, что мне стало не по себе, — у вас не будет выбора.

Эти слова прозвучали не как угроза — скорее как констатация факта, как сообщение о том, что завтра взойдет солнце. Он развернулся и направился в сторону охранников, которые терпеливо его ждали.

Я же остался стоять на месте, провожая его взглядом и понимал, что моя жизнь только что изменилась окончательно и бесповоротно.

Я стоял ошарашенный беседой, которая только что состоялась с Иваном Дмитриевичем. Словно гром среди ясного неба — вот так можно было описать то, что на меня свалилось. Ноги будто ватными стали, а в висках стучало так, что казалось, вот-вот голова расколется.

Видел, как он неторопливо дошёл до своих охранников. Кивнул деревенским, сел в седло своего жеребца и медленно поехал прочь. Его спутники пристроились по бокам, и вся троица неспешно скрылась за поворотом лесной тропы. Только цокот копыт ещё долго доносился из чащи, да птицы переполошились на ветвях.

Какое-то время в голове царил настоящий хаос. Мысли скакали, как бешеные, одна другую перебивала. Оказывается, я далеко не первый попаданец в этом мире! Таких тут, по словам Ивана Дмитриевича, пруд пруди. Вон даже у самой Екатерины Великой есть личный эндокринолог из восьмидесятых — моего времени! Абсурд? Тот еще. Но выходит что реальность.

У них тут, получается, целый реестр попаданцев ведётся. И я теперь в этом реестре числюсь. Непонятно пока в качестве кого или чего — союзника, нейтрала или потенциальной угрозы, но Иван Дмитриевич дал ясно понять, что пока кардинальные меры против меня применяться не будут. Пока — ключевое слово.

Значит, вывод какой? Не нужно бежать впереди паровоза. По крайней мере, сильно не нужно. Не стоит резко менять ход истории. Нужно быть осторожным, дипломатичным, незаметным. Хотя после сегодняшнего разговора о незаметности можно забыть — они меня уже засекли.

Я медленно пошёл в сторону деревни, ноги будто сами несли, а голова всё ещё кружилась от услышанного.

А навстречу мне бежала Машка — вся зарёванная, с растрепанными волосами, выбившимися из-под платка. Лицо красное от слёз и бега, глаза опухшие, губы дрожат. За ней трусцой бежали Захар с Тимофеем и Пахомом. А чуть дальше Петька со Степаном, тоже спешили, не отставали от основной группы.

Завидев меня, Машка сначала сбавила шаг, словно не поверила своим глазам. Остановилась, вгляделась, и тут её словно током ударило. Ноги подкосились, она опустилась прямо на траву, даже не глядя, куда падает, и завыла в голос. Да так горько, так пронзительно, что у меня аж душа в пятки ушла. Это был не плач — это был вопль отчаяния, накопившегося за время ожидания и страха.

Вся братия, что бежала за ней, тоже сбавила шаг, остановилась поодаль. Мужики переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Захар почесал затылок, Тимофей сплюнул в сторону, Пахом покрутил в руках шапку. Видно было, что и они волновались, искали меня, но теперь не знали, как себя вести при таком женском горе.

Я подбежал к Машке, упал рядом на колени, схватил её за плечи:

— Солнце моё, что случилось? Что ты так убиваешься?

А она, завывая и всхлипывая, стала причитать между рыданиями:

— Как… как мужик этот из леса вышел… один… сели на лошадей… ускакали… А тебя всё нет и нет… Думала… думала, что убил он тебя там… в лесу… Господи, думала… больше не увижу…

Слова её прерывались всхлипами, она дрожала всем телом, цеплялась за мою рубаху дрожащими руками. И в этот момент я понял, какую муку ей пришлось пережить. Она видела, как я ушёл в лес с незнакомым человеком. Видела, как этот человек вернулся, сел на коня и уехал. А меня всё не было.

— Дурочка ты моя, — прошептал я, гладя её по волосам. — Кто ж меня убьёт-то? Я же здоровый, сильный…

— Но он-то вышел, а тебя всё не было! — всхлипнула она. — Всё не было! Я думала… думала…

— Вот он я, перед тобой, живой и невредимый, — сказал я, приподнимая её подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза. — Так что прекращай рыдать, это вредно для нашего будущего ребёнка.

При упоминании ребёнка её рыдания только усилились. Она вцепилась в меня, как утопающая в спасательный круг.

Я обнял её, прижал к себе крепко-крепко, почувствовал, как дрожит её тело, как бьётся её сердце. Её волосы пахли дымком от печи и полевыми травами, а слёзы были солёными на вкус, когда она прижималась лицом к моей щеке.

— Тише, тише, родная, — шептал я ей в ухо. — Всё хорошо, всё прошло. Я здесь, я с тобой, никуда не денусь.

Мы так просидели на траве несколько минут — она в моих объятиях, я гладил её по спине, по волосам, чувствовал, как постепенно уходит дрожь из её тела, как выравнивается дыхание. Мужики стояли поодаль, деликатно отвернувшись, понимая, что это момент слишком интимный для посторонних глаз.

В эти минуты я остро осознал, что значит для кого-то быть центром вселенной. Для Машки я был не просто мужем — я был её опорой, её будущим, отцом её ребёнка, её единственной надеждой в этом непредсказуемом мире. И когда она думала, что потеряла меня, для неё рушился весь мир.

— Прости меня, дурака, — прошептал я ей. — Мог бы предположить, что ты волнуешься и все глаза проглядела, пока мы в лесу разговаривали.

— А о чём вы так долго говорили? — спросила она, немного отстранившись и вытирая слёзы тыльной стороной ладони.

Вот тут я и растерялся. Что ей сказать? Что мы обсуждали попаданцев, временные парадоксы и политику российской империи? Что этот человек знает про моё настоящее происхождение и может решить мою судьбу одним словом? Что я живу под дамокловым мечом, не зная, когда он упадёт?

— Да так, по хозяйству, — соврал я. — Он из управляющих помещичьих, опыт перенимал. Долго рассказывал, как урожай лучше собирать, скот держать…

Она кивнула, поверив или сделав вид, что поверила. Может, в глубине души и чувствовала, что я что-то скрываю, но не стала допытываться.

Внутри у меня всё ещё клокотал ураган мыслей. Разговор с Иваном Дмитриевичем кардинально изменил моё представление об этом мире, в который я попал. Оказывается, здесь действует целая система контроля над попаданцами. Кто-то наблюдает, кто-то решает, кого оставить в покое, а кого устранить. И теперь я — часть этой системы, хочу того или нет.