Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 14

— Что ж такое-то, Машка, ты чё меня всю ночь пинала? — спросил я, с трудом приподнимаясь на локтях и морщась от боли в пояснице.

Она улыбнулась, сидя на краю кровати уже полностью одетая, с аккуратно заплетенной косой. Глаза её лучились теплом и лёгкой усмешкой. Руки заботливо поправляли одеяло, которое сползло с меня во время сна.

— Нет, Егорушка, это ты после дня… — она задумалась, считая, — двух дней, двух дней скачки в город да обратно. Вот у тебя с непривычки и болит всё.

Я потёр лицо ладонями, прогоняя остатки сна, и вдруг осознал, что она права. В город то мы в этот раз ездили верхом и туда и обратно, а дорога неблизкая.

— Как-то упустил я этот момент со всей суетой, — признался я, пытаясь сесть, морщась от боли.

Машка, заметив мои мучения, подложила мне под спину подушку, заботливо расправив её.

— Да, солнце, ты права, — ответил я, с благодарностью взглянув на неё. — Ну что, пойдём позавтракаем?

— Пойдём, Егорушка. Анфиса уже приготовила, стоит, стынет, — ответила Машка, помогая мне встать.

Я охнул от боли, но всё-таки поднялся на ноги. Сделал несколько осторожных шагов, разминая затёкшие мышцы. С каждым движением становилось немного легче.

— Что же это мы так заспали? — спросил я, натягивая рубаху.

— Ты так сладко спал, — улыбнулась Машка, подавая мне штаны. — Не хотела тебя будить, Егорушка.

Её голос был нежным, а в глазах читалась такая забота, что сердце моё невольно дрогнуло. Я улыбнулся Машеньке, приобнял её, вдыхая родной запах, и мы пошли завтракать. В горнице уже был накрыт стол: каша гречневая с маслом, свежий хлеб, парное молоко. Всё просто, но сытно и вкусно. Анфиса, хлопотала у печи, что-то помешивая в горшке.

— Доброе утро, Егор Андреевич, Мария Фоминична, — поклонилась она, увидев нас. — Садитесь кушать, пока не остыло.

Мы уселись за стол, и я с жадностью набросился на еду. После крепкого сна аппетит был отменный. Машка смотрела на меня с улыбкой, подкладывая хлеба и подливая молока в кружку.

Позавтракав, я вышел во двор, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы. Вокруг уже кипела работа: кто-то колол дрова, кто-то носил воду, кто-то чинил забор. Деревня жила своей обычной жизнью.

Тут, смотрю, Фома бежит, видать, увидел меня, что я вышел.

— Егор Андреевич, что с англичанином делать? — сходу выпалил он, едва переводя дух.

— Так веди сюда, — ответил я. — Обещал же я ему Уваровку показать.

Фома кивнул и развернувшись, пошел обратно. А я остался стоять, наслаждаясь утренней прохладой и размышляя, как лучше провести экскурсию для иностранца. Что ему показать? Чем удивить?

Через пару минут Фома вернулся, ведя за собой Ричарда.

— Спасибо, Фома, — поблагодарил я его, и тот откланявшись отправился по своим делам.

Я же поздоровался с Ричардом, протягивая руку:

— Good morning, Richard! Did you sleep well? — приветствовал я его на английском.

— Good morning, Yegor! — ответил он, пожимая мою руку. — Yes, thank you, I slept very well. Your hospitality is most appreciated.

Его акцент был типично британским — чёткий, немного надменный, но слова звучали искренне. Он действительно был рад встрече и, похоже, с нетерпением ждал знакомства с русской деревней.

— Ну что, пойдём, покажу тебе, как живут в глубинке России, — предложил я, переходя на русский и сразу переводя фразу на английский.

Ричард кивнул и сказал, что кое-что уже увидел. Он прогуливался рано утром, осматривая окрестности, и успел составить первое впечатление.

— Это, конечно, отличается от Англии, — заметил он, оглядываясь вокруг, — да, тем более от столицы, но, по крайней мере, всё чисто и уютно.

Я, вспомнив рассказы с уроков истории, где учитель описывал, как живёт Европа, что там ночные горшки выливали прямо из окон, да мылись раз в год, лишь хмыкнул на его замечание. Лондон XIХ века вряд ли мог похвастаться особой чистотой. Скорее наоборот — тесные улочки, антисанитария, отсутствие канализации.

«Это он ещё в бане не был, — мелькнула мысль. — Как доделается общая баня, обязательно скажу, чтоб опробовал. Вот удивится!»

Когда проходили по Уваровке, Ричард обратил внимание, что одни дома старые стоят, а одни новые. И действительно, контраст был заметен — старые избы, почерневшие от времени, с маленькими оконцами и покосившимися крышами, соседствовали с новыми, добротными строениями.

— Эти вот только недавно поставили, — ответил я, указывая на новые дома. — Деревня-то расширяется, люди прибывают, вот, а жить им негде, вот и приходится быстренько строить дома.

— Так это вы сами делаете? — поинтересовался Ричард, с интересом осматривая постройки.

— Ну, не я прямо сам, а крестьяне, но что-то новенькое тоже стараюсь внедрить, — пояснил я, не вдаваясь в подробности своих инженерных знаний из будущего.

Тот посмотрел на меня с явным интересом:

— А откуда знания?

Вопрос был ожидаемым, но всё равно заставил меня внутренне напрячься. Как объяснить человеку XIХ века, что я из будущего, что все эти «инновации» для меня — простейшие вещи, известные любому школьнику моего времени?

— Так я же в институте учился, — ответил я стандартной фразой, которую использовал всякий раз, когда меня спрашивали об источнике моих необычных знаний.

К счастью, Ричард не стал уточнять, что это за институт такой и где он находится. Вместо этого он переключил внимание на деревенскую жизнь, которая кипела вокруг нас.

Пока мы ходили по деревне, я, понятное дело, рассказывал ему всё это, стараясь как мог, на английском языке. Крестьяне, которые были случайными свидетелями нашей беседы, аж крестились, услышав иностранную речь, но я не обращал на это внимание. Уже привыкли, что их барин — человек необычный, с чудачествами.

Когда подошли к бывшему дому Степана, Ричард обратил внимание на то, что стоят клетки, и, когда увидел, что там кролики, очень им обрадовался, прям по-детски потянул руки, взял на руки, стал ластиться, гладить. Небольшой серый комочек с длинными ушами доверчиво прижался к ладони англичанина, подрагивая носом и с любопытством изучая нового человека.

Ричард держал кролика с такой нежностью и восторгом, словно нашёл кусочек своей далёкой родины здесь, в глубине России. Его лицо озарилось искренней улыбкой, а в глазах появился блеск, делавший его похожим на мальчишку.

— О, какие чудесные создания! — воскликнул он на своём языке, а потом перешёл на ломаный русский. — Кролики… очень… гуд!

Тут же сказал, что в Англии, на его родине, кроликов очень много, вот пока они маленькие, очень милые, но вместе с этим на диких кролей очень забавной получается охота. Те довольно быстро бегают, но их такое количество, что охотники никогда без добычи не уходят.

— В некоторых графствах, — продолжал Ричард, — кролики считаются настоящим бедствием. Они портят посевы, подрывают корни деревьев своими норами. Фермеры ведут с ними настоящую войну! — Он сделал воинственный жест, а потом снова улыбнулся, глядя на пушистого зверька. — Но охота на них — истинное удовольствие для джентльмена. Берёшь пару хороших гончих, и вперёд! А потом кроличье рагу — м-м-м, восхитительно!

— Ну, а мы вот только завели в середине лета, — сказал я, когда Ричард сделал паузу. — Вот только приплод пошёл, — добавил, заглядывая в клетку, где копошилось несколько серых комочков.

Я наклонился, чтобы лучше разглядеть молодняк. В деревянной клетке, искусно сплетённой из прутьев, сидела крольчиха с выводком — штук шесть или семь крольчат, ещё совсем маленьких, с крошечными ушками и блестящими бусинками глаз. Они жались к матери, но уже проявляли любопытство к окружающему миру.

А тут и Степан появился. У меня вообще такое впечатление создавалось, что он всегда появляется в момент, когда хочется его позвать или думаешь вот-вот кликнуть, а он здесь как тут, чуть ли не из-за угла подглядывает и ждёт, пока позову.

Степан шёл от колодца, неся два полных ведра воды. Увидев нас у кроличьих клеток, он поставил вёдра на землю, вытер руки о рубаху и подошёл, почтительно кланяясь.