Тетушка против (СИ) - Алатова Тата - Страница 34

— Но тетушка!

— Прощай, — и Пруденс закрыла за девицей двери. С минуту постояла, прислонившись лбом к облезлым дубовым доскам, когда-то скрепленными полосами железа, а потом развернулась к Раулю.

Последнюю часть разговора он безуспешно пытался слиться с обстановкой, а теперь встревожился, увидев испарину на бледном женском лице и побелевшие губы.

— Вам дурно? Может, нюхательные соли?

— Глупости, — устало и безжизненно возразила Пруденс, — я не из тех особ, кому становится дурно от мелких неурядиц.

Тем не менее, она все еще опиралась спиной о двери, будто боясь остаться без опоры.

— Между нами говоря, этот Шарль Огюстен Воклюз — редкостный тупица, — попытался утешить ее Рауль, не зная, что и сказать. — Его сослали в нашу провинцию за то, что однажды он выдал предписание монахине, обвинив ее в легкомысленности. Если хотите, мы мигом с ним расправимся, у меня еще остались связи при дворе. В любом случае, вы вольны оставаться здесь, сколько вам угодно.

Это было довольно неуклюжее предложение защиты, но ничего больше, кроме своего замка и своей дружбы, он не мог дать Пруденс прямо сейчас. Просто потому, что больше ничего у него и не было.

Однако этого оказалось достаточно. Она встрепенулась и окинула его пронизывающим, оценивающим взглядом, от которого стало щекотно в животе. Будь Рауль аукционным лотом на ярмарке женихов, и то его вряд ли рассматривали бы с таким пристрастным вниманием.

— Кажется, — медленно проговорила эта непостижимая женщина, стойко принимающая самые болезненные удары, — судьба и правда к вам благосклонна, раз привела меня в этот захудалый замок. Давайте подумаем, как можно сделать из вас хоть мало-мальски достойного человека!

Рассмеявшись от облегчения, Рауль покачал головой. И пусть Пруденс пока отказывалась видеть в нем любовника, предпочитая роль сиделки и экономки, весьма утомительную на его взгляд, по крайней мере она больше не стремилась покинуть его любой ценой.

Нищим не приходиться выбирать, какое подаяние принимать. Воспряв духом — Пруденс оставалась, спасибо вздорной девице и тупице королевскому интенданту, — он просто сказал:

— Давайте-ка сначала позавтракаем, милая Пруденс. А уж там видно будет.

Мюзетта, все еще напуганная вчерашним долгим сном и возможным наказанием за него, где-то раздобыла тыкву и затемно поставила ее запекаться. На кухне пахло пряными травами и теплым хлебом, оливки нового урожая мариновались в кадке с розмарином и фенхелем, а в котелке весело подпрыгивали-кипятились перепелиные яйца.

— Пруденс? — удивилась старуха. — Разве ты не уехала в город?

— Я передумала, — сухо ответила она, берясь за тарелки.

— Передумала, — проворчала Мюзетта, — а Жану запрягать, распрягать, как будто сил у него, как у молоденького.

Ничего не ответив, Маргарет толкнула дверь бедром, чтобы отнести посуду в столовую.

Рана, которую нанесла Пеппа, сильно кровоточила. Маргарет чувствовала себя так, будто ей выстрелили в грудь из ружья. Она бездумно накрывала на стол, двигаясь как заведенная механическая кукла. Рауль пытался забрать поднос, заверяя, что отныне она гостья в этом доме, за что получил настоящую гневную тираду. Маргарет злилась на него из-за чрезмерной обходительности, находя в своем положении прислуги некую горделивую независимость. А больше всего она не могла простить Раулю того, что он стал свидетелем утренней безобразной сцены и теперь явно испытывал сочувствие к тетке, оставшейся не у дел.

К завтраку вышел и Бартелеми Леру, заспанный и помятый. Он часто моргал, похожий на взъерошенного совенка.

— Да оставьте вы уже, — упрямо велел Рауль, забирая у Маргарет охлажденный глиняный кувшин с лимонадом. — Давайте позавтракаем без беготни.

Она равнодушно опустилась на стул, не желая снова ругаться. Пока ей плохо представлялось собственное будущее, и передышка, предложенная Раулем, была как нельзя кстати. В этом разваливающемся, пронизанном сквозняками замке можно было на время укрыться, чтобы придумать новый жизненный план.

Все сбережения покоились на дне сундука в спальне дома Пеппы, и будь Маргарет проклята, если отправится за ними. У нее была только одна смена белья и одежды, тощий мешочек с монетами и трезвый рассудок — вполне достаточно, чтобы начать все с нуля. После смерти отца и раздачи всех его долгов осталось и того меньше. Тогда Маргарет была зеленой девчонкой, и ее держала на плаву лишь твердая уверенность, что она ни за что не позволит себе утонуть. С тех пор она научилась многому, и если ей предстояло пойти в экономки, чтобы накопить денег на собственный клочок земли — так что с того?

— Гильдия алхимиков ищет приют для своей школы, — поделился Бартелеми, с удовольствием принимаясь за тыкву, густо посыпанную диким тимьяном. — А у нас очень ценится все зловещее и древнее.

— Да что вы говорите, — рассеянно и безучастно отозвался Рауль.

— Это я к тому, что если вы решите продать замок, то найдется и покупатель. У меня сложилось впечатление, ваша светлость, что родовое гнездо не больно-то вам по душе.

— Запустить сюда алхимиков? После того, что мы с вами видели в семейной лаборатории? Это все равно, что объявить всему миру: мои предки творили страшные вещи.

Бартелеми окинул Рауля проницательным взглядом.

— Могу поспорить, что не зря я вчера так крепко спал, — усмехнулся он, — в лаборатории, поди, и пылинки от опытов вашего батюшки не осталось. Ах, ваша светлость, ваше недоверие так огорчительно…

Маргарет безо всякого аппетита крошила хлеб пальцами, не особо прислушиваясь к их болтовне. Должно быть, Пеппа совершенно разбита: Рауль поступил безжалостно с юной красавицей, сначала предложив руку и сердце, а потом так грубо разорвав помолвку. Она слышала их разговор, стоя за старыми дверями, и не могла сказать, что он проявил хоть каплю милосердия. Сейчас девчонка рыдает в объятиях нянюшки Латуш, разбив пару ваз, и кто знает, сколько времени ей понадобится, чтобы снова довериться мужчине.

И хотя Маргарет верила, что это расставание к лучшему, и хотя она чувствовала себя униженной и одинокой, ей все равно было мучительно жаль несносную Пеппу, которая забыла все на свете, влюбившись. Она даже переступила через свою тетю, единственного родного человека, ради мужчины. Должно быть, у Бернаров такое в крови, ведь мать Маргарет поступила точно так же. Она бросила родителей, брата, дом, чтобы уйти за светловолосым моряком и прожить короткую, полную лишений жизнь, считая каждую монету.

Вот почему Маргарет категорически нельзя было позволить своему сердцу размякнуть — ведь и в ее жилах тоже текла отрава. Так дети горьких пьяниц не прикасаются к выпивке, поскольку нагляделись, что она творит с людьми.

— Пруденс, вы совсем ничего не едите, — Рауль, желая привлечь ее внимание, перегнулся через подлокотник и коснулся ее локтя. — А у меня сложилось впечатление, что вы не из тех женщин, которые теряют аппетит из-за бестолковых племянниц.

— Что? — нахмурилась она, совершенно не понимая, зачем он ее беспокоит. Потом вспомнила, что здесь еще и Бартелеми, с любопытством вытягивающий шею, вскочила на ноги и нетерпеливо сделала жест, указывая на двери. — Прошу вас, ваша светлость, мне немедленно надо сказать вам кое-что наедине.

Рауль с готовностью поднялся вслед за ней и вышел в темный холл, куда заглядывало солнце только во второй половине дня.

— Пруденс? — позвал он вопросительно, когда она отошла на несколько шагов от столовой.

— Хочу, — негромко и торопливо выпалила она, боясь передумать. — Хочу, чтобы вы выставили Шарля Огюстена Воклюза из нашей провинции.

— Будь по-вашему, — склонил голову он, — я напишу в столицу.

— Ах нет, — возразила она, — это слишком долго! Я хочу, чтобы вы выставили его сегодня же!

Маргарет и сама понимала, что ведет себя неразумно. Откуда у Рауля такие возможности? Все, на что он горазд, — это трепать языком. Однако при мысли о том, что королевский интендант раскроет рот и начнет судачить о тираничной тетушке, доведшей свою невинную племянницу до отчаянного шага с ордонансом, у нее начинались спазмы в желудке.