Смертельный код Голгофы - Ванденберг Филипп - Страница 49

— И ты не имеешь никакого понятия о том, что ты перевозила?

— Ни малейшего.

— А если бы это был радиоактивный материал?

— Не надо меня пугать! Об этом я даже не подумала.

— Что за человек был этот профессор де Лука?

Франческа немного подумала, потом ответила:

— Он выглядел именно так, как представляют себе исследователя, который вот-вот совершит сенсационное открытие. Маленький, коренастый, с круглым черепом, который обрамлял пушистый венок из волос. Всегда был безупречно одет, рассеян и как будто не от мира сего. В общем и целом он был очень симпатичным.

— А чем занимался этот симпатичный профессор?

— Время от времени его имя попадало на страницах газет. Мне кажется, он прославился на почве генной инженерии. Я не интересовалась более подробно его работой.

Гропиус задумался. Все это казалось в высшей степени нелогичным. Хотя — можно ли было хоть в одном событии прошедших недель найти смысл? В голове профессора царил хаос. Но не только в голове — казалось, смешались и его чувства. Он проводил ночи с Фелицией и чувствовал себя привязавшимся к ней. Но одной краткой встречи с Франческой сегодня утром в какой-то плохо проветренной пригородной пиццерии хватило, чтобы привести его чувства в замешательство. Франческа действовала на него как магнит, как невидимая сила, и эта сила тянула его к себе с нечеловеческой силой. Даже находясь в самом плачевном состоянии, она была более сексапильна, чем все женщины, которых он когда-либо встречал. «Ты должен выбросить эту женщину из головы, — подумал он в очередной раз, — на самом деле тебе хочется только переспать с ней, а у тебя в жизни и так достаточно сложностей». «Кроме того, — шутливо подумал он про себя, — может быть, в постели она скучнее черепахи. Так что оставь эти мысли!»

— Почему ты, собственно, здесь? У тебя новое задание от «Вигиланцы»? — спросил он.

— Нет, — коротко сказала Франческа, — я приехала, чтобы сообщить о том, что Константино умер. Я имею в виду, что это все меняет.

Гропиус взглянул на нее, совершенно сбитый с толку. Он понимал, о чем она говорит, но совершенно не знал, как поступить.

— Я думаю, тебе следует вернуться домой, — заметил он осторожно, надеясь, что не обидит ее.

Франческа взглянула на него разочарованно и тихо сказала:

— Ну, если ты так считаешь…

— Пойми меня правильно, — начал было Гропиус.

Франческа не дала ему договорить:

— Я все поняла!

Она допила свой кофе и встала:

— В любом случае я желаю тебе только самого хорошего. Жаль. Прощай.

Гропиус заметил, что ее глаза полны слез. Франческа быстро поцеловала его в щеку и вышла из кафе.

Похороны Томаса Бертрама стали крупным медийным событием. Все СМИ сообщали о скандале с трансплантацией, а Бреддин высказал в своей газете подозрение, что случай с Бертрамом на деле был лишь вершиной огромного айсберга и что, вероятно, намного больше пациентов погибает при проведении нелегальных операций.

При жизни Бертрам купался в деньгах, а как известно, богатство обладает магическим свойством притяжения. Так что он, будучи к тому же человеком щедрым, не мог пожаловаться на недостаток внимания со стороны общественности. За приглашениями на вечеринки по случаю Дня благодарения в его поместье в Китцбюле репортеры гонялись так же, как за билетами на вручение «Оскара».

Его жена Кира, южноафриканка с безупречными манерами, о которой никто не знал, каким образом она возникла у Бертрама на пути, была лет на двадцать моложе своего супруга. Следовало также признать, Кира вела себя более достойно, чем Бертрам, кроме того, она пила намного меньше джина, чем он. Хотя и тому уже немного надо было, поскольку он давно находился в алкогольной зависимости.

По этим и другим причинам, называть которые не принято, говоря об умершем (обычно писали что-то вроде: «К радости бульварной прессы, Бертрам состоял в так называемом открытом браке»), у него не было детей. Это привело к тому, что в то солнечное, но холодное весеннее утро у гроба стояли и давали волю слезам четыре вдовы, одетые в черные костюмы и вуали от лучших дизайнеров. Этот факт поверг священника, читавшего по заказу утешительные слова по потрепанному листочку, в крайнее замешательство. Он не знал, на какую из четырех женщин ему следует смотреть утешительным взглядом.

Несколько телевизионных съемочных бригад и множество газетчиков боролись за лучшее место. Священник говорил о Царствии Небесном, при этом его голос был похож на голос Эриха Хонеккера. На деревьях, обступивших кладбище, сидели вороны и иногда прерывали речь проповедника громким карканьем.

Было не меньше двухсот гостей — они столпились вокруг открытого гроба, те кто стоял позади, старательно тянули шеи. Большинство пришло из любопытства. Были и те, кто ходил на похороны как на работу. На приличном отдалении от толпы, спрятавшись за деревом, стоял Вольф Инграм.

Несмотря на свою профессию, Инграм ходил на похороны без отвращения. Не то чтобы он, как это бывает в плохих фильмах, ожидал, что поймает убийцу у гроба покойника. Но как он говорил, убийца как-то по-особому пахнет. Что касалось его нюха, то, похоже, в этот раз Инграм ошибся. Несмотря на то что он внимательно осмотрел каждого гостя, насколько это было возможно, он не обнаружил ничего подозрительного.

Через полчаса толпа скорбящих поредела. Начали расходиться и журналисты — одни почти бегом, другие — чинно шествуя. На кладбище воцарилась тишина. Только сквозь высокую стену прилегавшего к погосту юридического учреждения время от времени слышались неразборчивые приказы.

Инграм с интересом рассматривал букеты и венки на могиле, а особенно красные ленточки с золотыми буквами, на которых фирмы, друзья, близкие и родственники, как, впрочем, и различные дамы, передавали усопшему последний привет. С намерением записать все имена он достал из кармана блокнот, как вдруг услышал голос:

— Все работаете? Похвально, похвально!

Инграм обернулся.

— Вас-то я меньше всего ожидал тут увидеть, господин прокурор. Вероятно, прекрасная погода не дала вам усидеть за письменным столом?

Маркус Реннер посмотрел отстраненно, хотя в этом ему, не обладавшему актерскими талантами, помогали блестящие стекла очков, скрывавшие глаза.

— А вас? Что-то заметили, что могло бы нам помочь в расследовании?

— Честно говоря, нет, господин прокурор. Я как раз собирался переписать имена с венков. Никогда не знаешь…

Реннер схватил комиссара за рукав и потащил на правую сторону могилы, где покоилась целая гора венков. Он наклонился и разгладил рукой лиловую ленту, которая была прикреплена к венку из оранжево-голубых стрелиций, которые иногда еще называют «райские птицы». Золотыми буквами было написано: REQUIESCAT IN РАСЕ — IND.

— Что вы теперь скажете? — спросил Реннер с надменностью, за которую его все так не любили. И добавил тем же тоном: — Вообще-то в ваши обязанности входило это найти!

Инграм не видел причины, по которой ему следовало бы оправдываться перед этим выскочкой: у этого юнца еще молоко на губах не обсохло. Поэтому он воздержался от комментариев и сказал:

— Крупный улов.

Реннер не отставал:

— Вы знаете, что означает эта надпись? Вы ведь знаете латынь?

— Если бы я знал латынь, — ответил Инграм, — мне бы не пришлось ходить по похоронам незнакомых мне людей, я бы грел свою сморщенную от долгого сидения задницу в каком-нибудь министерском кресле.

— Это означает, — ответил Реннер, не реагируя на его замечание, — «Покойся с миром». Это цинично, мой дорогой Инграм!

Инграм наморщил лоб.

— Во-первых, я не ваш дорогой, господин прокурор, и, во-вторых, любое убийство цинично.

Реннер подумал, что в этом смысле он прав, и кивнул. Пока Инграм занимался тем, что снимал с венка «циничную» ленточку, Реннер заметил:

— Вы должны узнать, где заказали этот венок.

Инграм убрал ленточку в карман и сказал с иронией: