Неисправимый лжец - Хол Иден - Страница 3

– Мира! Мира, детка! – а этот голос я узнаю безошибочно, это Дима, мой муж.

Предатель.

Он хватает меня, ощупывает, часто дышит, что-то бормочет.

– Что вылупился, скорую вызывай! – кричит кому-то, и я открываю глаза, моргаю пару раз, чтобы сфокусироваться. Дима стоит в распахнутой двери машины, тормошит меня, а у самого губа разбита, на скуле синяк наливается и от линии волос на виске стекает струйка крови.

И я все вспоминаю. Яркой болезненной вспышкой все, что встряхнулось в моей голове, становится на положенные места.

– Не трогай меня, – почти шепчу, отталкивая его руки.

– Не двигайся, сиди, сейчас приедут врачи, – я не понимаю его интонаций, в них столько всего намешано, паника и гнев, забота и еще что-то.

– Не надо, оставь меня, – не даю прикасаться, сопротивляюсь тому, чтобы он брал в ладони мое лицо и пытался что-то разглядывать.

– Скорая едет! – громко говорит водитель и выпрыгивает из машины, идет к капоту. Теперь я могу разглядеть, что на водительском месте сдуваются подушки безопасности, лобовое стекло разбито, а перед нами другая белая машина с вдавленным боком.

Мы врезались в него! Он перегородил нам дорогу! Мог вообще всех убить!

– Мира, полежи, сейчас придет помощь, – давит голосом.

– Это ты во всем виноват, – без сил откидываюсь на спинку сидения, голова так кружится, что я не могу сконцентрироваться. – Это ты нас чуть не убил! Мало тебе того, что… изменил?

– Пожалуйста, давай не будем об этом, не сейчас. – Дима пытается гладить меня по лицу, потом берет руки в свои. – Просто полежи, ты сильно ударилась головой, тебе сейчас помогут.

– Не сейчас… – вторю его словам, – а когда? Потом уже не будет… Больше ничего не будет! – срываюсь слишком сильно, эмоций во мне столько, что я не могу их удержать внутри. Хочется кричать, плакать и выть как раненая волчица.

– Все будет, Мира, – пытается успокоить, – ты сейчас не в себе.

– Я в себе, уйди! – отталкиваю его сильней и пытаюсь вылезти из машины, путаюсь в пышных юбках.

Я уже ненавижу это платье! Всю эту свадьбу!

Его ненавижу!

– Я звоню в полицию! – опять объявляется водитель, и он очень зол, но цел, был пристегнут.

– Да какая полиция? Ей врач нужен! – Дима тоже срывается, – где чертова скорая?

– Ты нас подрезал! – водитель агрессивен, – ты специально выскочил, угробить нас пытался? Ты псих конченный!

– Да меня занесло! – рычит Дима, – управление потерял!

– Я все видел! Нихрена ты не потерял! Я буду свидетелем, ты специально! – водитель орет, а у меня пульсирует голова от громких звуков, закрываю уши ладонями, смыкаю веки. – Будешь платить! За обе машины! Весь ремонт…

– Да отвали ты со своим ремонтом! – слышу Диму, – заплачу я, исчезни только, если не собираешься помогать!

– Что случилось? – слышатся чужие голоса, кто-то увидел аварию и спешит на помощь. Прохожие или другие водители.

– Скорую вызвали? Кто пострадал? Ой, там невеста! Свадьба разбилась! – слышу со всех сторон и хочу, чтобы они все заткнулись.

Уйти хочу отсюда. Не могу видеть ни Диму, ни разбитые машины.

Вся моя жизнь разбилась в мгновение ока.

Слышится пронзительная сирена, затихает вблизи

– Все будет хорошо, детка, – я не выношу его прикосновений, он словно бьет меня током.

Поэтому я отталкиваю его и почти выпадаю из машины, сидение заканчивается так внезапно, как и мое равновесие.

– Тихо, тихо, – ловит, успокаивает. Тошнит от этой заботы! Предатель! Мерзкий лжец!

Ноги ступают на асфальт, но почти сразу же от него отрываются. Я чувствую, как взмываю в воздух, юбка взвивается вокруг меня, но сильней всего ощущаю крепкие твердые руки под ногами и спиной.

– Сюда! – кричит Дима со мной на руках и несет меня куда-то, – она пострадала, была без ремня на заднем, ударилась головой.

Я не хочу, чтобы он меня нес, но силы не равны, затормозившая скорая встает позади разбитых машин, и фельдшеры уже распахивают широкую раздвижную дверь, выпрыгивают, встречают нас.

Командуют заносить меня внутрь на кушетку, помогают уложить. Пытаются смять и убрать торчащие ненавистные юбки.

– Выйдите, мы ее осмотрим.

– Я ее муж!

– Не пускайте его, – шепчу, отворачиваясь, в голосе все звенит, меня тошнит, – не пускайте!

– Вы не имеете права, я муж!

Меня осматривают, светят фонариком в глаза, меряют давление.

– Что с ней? Все хорошо? Поедем в больницу! – он все еще рядом, и меня коробит от его голоса, отворачиваюсь, по щекам текут слезы. Но если я закрываю глаза, я вижу то самое видео, Диму у стены, его руки, его движения. Эту женщину!

Меня еще сильней тошнит, я не отвечаю на вопросы медиков, просто качаю головой из стороны в сторону и тихо рыдаю.

– Вы куда? Выйдите!

– Я еду с вами в больницу! Она моя жена! Вы не видите? Невеста, я жених!

Сквозь слезы вижу, что Дима залезает в машину скорой и втискивается в самый конец, садится там, не собираясь вылезать. Упрямый!

– Уберите его! Уберите! – прошу фельдшеров.

– Она не в себе! Я ее жених! Я не могу оставить ее одну! – врет даже тут. В клубе вполне себе смог и очень быстро нашел замену.

– Где этот водила? – слышу голоса снаружи, – он был здесь! Полиция ищет!

– Вы водитель? – спрашивает медик, – вас ищут.

– Я пассажир! Я с невестой в машине был! Поехали уже! Что вы тормозите? Не видите, что ей срочно в больницу надо? Ей плохо! – настаивает Дима и медики сдаются, прекращая с ним спорить, задвигают дверь, и машина трогается.

Все еще пытаются меня осматривать и помогать, а я отбиваюсь ото всех. Я больше не хочу Диму видеть никогда, я не могу вынести его рядом, но он не спрашивает моего мнения. Вцепляется в руку и не опускает.

– Все будет хорошо, детка. Все будет хорошо, – опять врет.

Всем врет. Без конца. Постоянно. Мне врал, водителю врал, медикам врал, от полиции спрятался.

Меня трясет от того, что он безостановочно гладит мою руку, подносит ее к губам, потому что фельдшер пока оставил меня в покое. Но сил вырваться нет, в теле жуткая слабость и мне некуда от него бежать. Я словно в плену.

Когда мы приезжаем, Дима выпрыгивает первым в распахнутые задние двери. Меня вытаскивают на каталке и везут в приемный покой. Там спрашивают документы или медицинский полис, а у нас ничего с собой нет. Отправляют за ними Диму.

– Позвони папе! Позвони ему! – я инстинктивно ищу защиты, от мужчины, который не может меня обмануть и бросить. Мой папочка всегда был за меня горой, он никогда меня не предавал и не обманывал!

Дима сдается и уходит звонить. У него-то телефон с собой в кармане есть. А меня увозят на осмотр, рентген и прочие обследования, закручивают в вихрь медицинских манипуляций.

И хорошо, здесь хотя бы нет Титова, его токсичного внимания, будто он своей гипертрофированной лаской и заботой пытается загладить вину. Ничего не загладится! Это так не работает!

Мне больно в груди, и я плачу, кладя на нее руку. Мне еще и кардиограмму делают на всякий случай. Но вряд ли на ней видно мое разбитое сердце.

Когда с осмотрами и анализами покончено, меня на минутку оставляют в смотровой и туда приходит долгожданный папа. Мое спасение. Пусть заберет меня отсюда домой.

– Дочка, Мирочка! – летит ко мне, обнимает бережно, трет плечи в тонкой больничной сорочке, на которую заменили неудобное платье.

– Забери меня, пожалуйста! Я хочу домой.

– Пока нельзя, солнышко, – гладит осторожно по волосам, – врач сказал тебя на сутки или двое под наблюдением в больнице оставят, нужно убедиться, что нет осложнений. Потерпи немножечко.

Мои губы дрожат, я стала еще плаксивей, чем была на свадьбе. Мне самой противно от себя же.

– А потом я заберу тебя домой, – целует в лоб, щекоча густой бородой, – обещаю.

– А потом она поедет к мужу, как и положено! – громко говорит мама, стоящая в дверях. – Хватит с нас позора!