Дело о даме-дуэлянте (СИ) - Куницына Лариса - Страница 15

В нижней гостиной было пусто и тихо, но стеклянная дверь, ведущая в маленький, освещённый разноцветными фонариками садик, была открыта. Едва Марк подошёл к накрытому столу, чтоб придвинуть для Мадлен кресло, как послышался хруст гравия под ногами лиса, и он появился на пороге, сладко жмурясь.

— Вот и ты! — обрадовался Джин Хо. — Мы не виделись несколько дней, и я соскучился!

— Где ты был? — спросил Марк, жестом приглашая его за стол.

— Я был дома, мирился с бабулей. Обошлось без членовредительства. Она даже отдала мне несколько коробок конфет, которые ей подарили. У неё вся кладовка забита подарками, потому она раздаёт их своим любимчикам, в число которых вхожу и я. Самое нежное суфле в шоколаде я принёс Мадлен.

— Ты очень любезен!

— Это точно. Я хотел передать их детям, но заметил, что она расстроена. Конфеты её утешат, — лис уселся за стол и окинул взглядом расставленные на нём блюда. — Малышу Арману ещё рано есть конфеты, а Валентин обойдётся теми, что выпрашивает у няни в кондитерской.

— О чём ты? — нахмурилась Мадлен.

— Это наш с ним секрет, потому не выдавай меня, — усмехнулся лис. — Лучше скажи, что тебя огорчило. Ты обычно такая солнечная и игривая, как лисичка, а сегодня явно чем-то опечалена.

— Да, верно! — кивнул Марк. — Что это за гостья, которая так тебя обидела?

— Она вовсе не обидела… — возразила Мадлен и тут же вздохнула. — Но я действительно обиделась. Это было очень неприятно! Мне доложили, что явилась Доротея де Мелантен, подруга той самой Жеральдины де Ренси, которой так восхищаются некоторые дамы. Меня это удивило, но я всё же решила её принять. Её ведь принимают в других домах. К тому же мне было любопытно узнать побольше о даме, вызывающей всех на дуэли. Потому я просила провести её в мою гостиную. Она восхищалась домом, а потом объяснила свой визит тем, что очень хотела со мной познакомиться, поскольку слышала, что я одна из самых красивых и благонравных дам при дворе Сен-Марко. Сначала разговор мало отличался от других таких бесед. Мы обменялись любезностями, потом она сама, без моих вопросов поведала мне историю своей подруги. Это меня удивило, но я подумала, что, должно быть, её часто спрашивают об этом, вот она и решила сразу мне о ней рассказать. А после этого она начала сетовать на грубость и неверность мужчин. Всё было именно так, как говорила недавно Флоретта. Она описала мне пару каких-то вопиющих случаев неверности и жестокости, пристально следя за моей реакцией. Но я проявила сдержанность. И после этого она начала говорить что-то о том, что многие женщины подвергаются унижениям со стороны своих супругов, но вынуждены терпеть, чтоб не потерять положение в обществе. Что они не могут даже поделиться этим со своими близкими подругами, поскольку эти подруги могут рассказать обо всём своим мужьям и те донесут это до мужа. Она явно напрашивалась на откровенность, намекая, что умеет хранить тайны, и исполнена сочувствия к таким дамам. Это уже было неприятно, но я ещё сдерживалась. Тогда она прямо начала расспрашивать меня об отношениях с тобой. Это было просто недопустимо, что я ей и сказала, а заодно заявила, что у меня нет сомнений ни в твоей любви, ни в верности. Она скорчила такую жалостливую гримаску и заметила, что многие дамы сами себе бояться признаться в обидах, и предпочитают закрывать глаза на некоторые вещи. Они даже выдумывают всякие сентиментальные истории, подтверждающие мнимые достоинства их супругов. А между тем, те продолжают обманывать их. И рассказала, как недавно оказалась на приёме у Аламейры и видела, как ты уединился с ней почти на час. После этого я поняла, что не желаю продолжать эту странную беседу и, сославшись на домашние дела, просила её удалиться. Она так понимающе улыбнулась и сказала, что со временем безусловно заслужит моё доверие. Я просила её не утруждаться и велела лакею проводить её до дверей. А потом сказала управляющему никогда больше не принимать эту даму.

Она сердито смотрела прямо перед собой, а Марк, слушавший её со всё возрастающей тревогой, спросил:

— Так что же тебя так огорчило, радость моя?

— У меня остался неприятный осадок от этого разговора, — ответила Мадлен. — Она вмешивалась в нашу жизнь, в которой ничего не понимает. Самое главное, по некоторым оговоркам я поняла, что она немало обо мне знает: и о моём первом неудачном браке, и о наших семейных вечерах у камина. Именно это она имела в виду под сентиментальными выдумками. Ты знаешь, когда я говорю об этом моим подругам, половина из них мне завидуют, а половина просто не верят!

— Но что в этом странного? — удивился он.

— Ни у одной в обычае нет таких вечеров! — воскликнула она. — Они проводят их отдельно от супругов, а чтобы ещё дети играли у ног… Даже Иоланда Делвин-Элидир сказала, что хотела бы чтоб это хоть иногда было так в их семье, но Айолин слишком занят.

Марк задумался.

— Это странно, но именно такие вечера всегда казались мне обычными в семейной жизни. Наверно, это давние воспоминания о моём детстве. Я был совсем мал, и матушка ещё была жива. Мы странствовали по миру, и отец всегда снимал комнаты с камином или хотя бы с печуркой. И вечерами мать шила нам одежду или штопала старую, отец сидел у огня и читал вслух затрёпанные книжки, чтоб ей не было скучно, а я в это время играл на его расстеленном на полу войлочном плаще. И я всю жизнь мечтал, что, когда у меня появится своя семья, мы так же будем сидеть вечерами в комнате с камином, — он взглянул на Мадлен и, заметив её улыбку, спросил: — Я слишком сентиментален?

— Да, но дело не в этом, — проговорила она, с нежностью глядя на него. — Просто я тоже всегда об этом мечтала. Ты знаешь, хоть у моего отца и есть замок, мы всегда были очень бедны. И холодными вечерами собирались в одной комнате, где был растоплен камин. Мама и старшая сестра занимались рукоделием, отец читал у камина, а мы с Флореттой играли на вытертом ковре куклами, которые сшила из старых платьев матушка.

— И потому ты сшила такую куклу Валентину? — улыбнулся он.

— Моя была не так красива, как те, но он, хоть и вырос, до сих пор не даёт её выбросить и тайком берёт в кровать, если расстроен, напуган или болеет.

— Да, вы нашли друг друга среди тысяч, — мечтательно вздохнул Джин Хо. — Кто поверит в такое чудо в вашем жестоком мире? Вот они и не верят. Или просто завидуют. И зло сплетничают у вас за спиной. Думаю, что эта Доротея наслушалась этих сплетен и решила сыграть на этом и втереться к тебе в доверие.

— Зачем? — удивилась Мадлен. — Какой ей от этого прок? Хотя, мне тоже показалось, что она пыталась добиться от меня признания, что я сержусь на тебя за что-то, — она взглянула на Марка. — Ведь то, что она говорила, верно в отношении других дам. Они соблюдают приличия и видимость семейной идиллии, но на деле страдают. Гордость или боязнь огласки заставляют их держать всё в себе, и, если такая Доротея убедит их в том, что откровенничать с ней безопасно, они дадут волю чувствам! К тому же для многих дам её подруга Жеральдина — едва ли не идеал! Ведь она настолько отважна, что смеет защищать свою честь и свободу с оружием в руках. Но я всё ещё не понимаю, для чего ей эта откровенность?

Она удивлённо взглянула на мужа.

— Со временем узнаем, — успокоил он её.

— Я уже знаю или, вернее, могу предположить, — заметил лис. — Но пока это неточно! И давайте уже есть! Я проголодался, да и вы, я уверен, тоже!

И он поспешно подтянул к себе блюдо с запечённым гусем, а Марк взялся за кувшин, чтоб разлить вино.

Вскоре тарелочки и вазочки Мадлен опустели, она допила из своего маленького кубка вино, ласково улыбнулась мужу и кивнув на прощание Джин Хо, отправилась по своим делам. Марк проводил её нежным взглядом, а потом озабоченно посмотрел на друга.

— Что это за странный визит? — проговорил он. — Зачем она приходила, да ещё рассказала моей жене об Аламейре?

— Чтоб вызвать её ревность и спровоцировать обиду на тебя. Кстати, я заметил, что Мадлен даже не спросила тебя об этом.