Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри - Страница 17

Однако ответить ему таким же гостеприимством Аврелий не мог, потому что неумолимые религиозные предписания, касающиеся еды, не позволяли иудею стать его гостем.

Во время этих спокойных встреч учёный купец, глубокий знаток Торы, часто рассказывал ему об истории своего народа и о договоре, который связывал его с Богом, единым и невидимым.

И хотя Аврелий нисколько не разделял его убеждений, он всегда с удовольствием слушал эти умные речи. Так он узнал, что, в отличие от ортодоксальных евреев, новые приверженцы видели своего единственного и бессмертного Господа в простом плотнике, которого арестовали и распяли как мятежника во времена правления императора Тиберия.

К сожалению, сектанты не ограничивались поисками новых последователей в еврейской общине, которая, в свою очередь, ничего не хотела знать о них, а всё время искали новых адептов среди римских граждан, особенно греческого происхождения.

Сам Аврелий сильно сомневался в существовании какого бы то ни было бога, в том числе Зевса Олимпийского и других божеств, которым приносил по праздникам необходимые жертвы, но делал это скорее из-за своей непонятной привязанности к отцам небесным, чем опасаясь возмездия.

Кроме того, он был убеждён, что даже если бессмертные и существуют, то поостерегутся вмешиваться в людские дела.

И всё же, соблюдая принцип, по которому любой человек в обширной империи был вправе почитать того бога, какой ему больше нравится, он не стал излагать Клелии своё мнение на этот счёт и постарался перевести разговор на другую, менее опасную тему.

— Выходит, вы обе родом из Тарентума, не так ли?

— Кто рассказал тебе эту сказку, сенатор? Наверное, моя сестра, желая поднять цену? Известно ведь, что греческим гетерам платят больше! — проворчала девушка, потом сердито продолжила: — Ну, послушай. Прежде всего, мою сестру зовут не Коринна, а Цецилия. Она носила достойное имя, которое наш отец, вольноотпущенник Руфо, передал ей. У неё была трудная работа, но честная. К тому же она получила Благую Весть, и как могла отвернуться от неё? Отказалась от спасения! Царство небесное уже ожидает нас, близко время, когда зёрна будут отделены от плевел…

Теперь уже девушка говорила словно сама с собой. Аврелий не стал прерывать её, хотя последние слова прозвучали довольно мрачно: возможно, она имела в виду загадки своей секты, которая, как и многие другие учения — слишком многие! — распространялась теперь в столице.

Они обещали спасение даже тела, которое якобы может стать бессмертным, как и у богов. Или же намекали на своего Мессию, того, которого распяли и который обещал вернуться, чтобы основать своё царство…

Между тем Клелия продолжала:

— Когда отец умер и оставил нас одних, единственной нашей защитой оказались наши братья…

— Братья? — удивился патриций.

— Это члены нашей общины, так мы называем друг друга между собой, — торопливо пояснила девушка. — Когда умер отец, мы с сестрой стали управлять прачечной, это был единственный источник нашего существования. Об этом должна была заботиться Цецилия, старшая. Но ей быстро надоело стирать бельё и носить корзины. Она была красива, и все местные бездельники вились вокруг неё. Она вовсю шутила и кокетничала с клиентами, с сыновьями соседей, терпеть не могла дыма от котла, а щёлок портил ей руки…

— И что же тогда случилось? Она ушла?

— Да, познакомилась с какой-то старухой ханжой, которая расхваливала её внешность и убеждала, что сестра заслуживает лучшей доли, чем грязный полуподвал и тяжкая работа. И эта несчастная послушала её.

Клелия ненадолго умолкла, как бы желая перевести дыхание, и ходила взад и вперёд по комнате, заламывая руки.

— Вот и всё. В один прекрасный день она исчезла, ни с кем не попрощавшись. Теперь мертва. У неё было чистое тело, а она отдала его свиньям. И это справедливо, что Бог наказал её.

— Это сделал не бог, а какой-то мужчина, который вонзил кинжал ей в грудь.

Девушка молчала.

— Я хочу узнать, кто это был. Не думаю, что твоя сестра заслуживала такого конца. Но у меня слишком мало сведений о ней. Вижу, ты очень бедна. У Коринны денег было много, она никогда не помогала тебе?

— Я всегда отказывалась от её грязных денег, заработанных прелюбодеянием… — Клелия обернулась в гневном порыве.

— А твой муж, твои дети…

— У меня нет мужа и не будет детей. Я берегу себя для Господа, который вот-вот вернётся.

Аврелия охватил холодный гнев. Ему пришёл на ум злой вопрос, он не удержался и произнёс его:

— А ты уверена, что твой бог не предпочёл бы тебе сестру?

— Вон отсюда, язычник! Вон из моего дома! Возвращайся к своим кориннам, к своим бесстыжим шлюхам и перестань заполнять мою комнату вонью разврата. Господь одарил меня милостью быть некрасивой и нежеланной, чтобы легче было противиться искушению. И я счастлива, что я такая!

Аврелий поднялся, глядя на плачущую девушку, и тут же пожалел о своих обидных словах, которые задели её сильнее, чем он ожидал. Потом взял её за руку и привлёк к себе, заставив посмотреть на него.

— Глупая! Это неправда, что ты некрасива, ты просто хочешь быть такой и делаешь всё для этого! Будь в твоём голосе чуть больше нежности, появись на твоих губах хоть намёк на улыбку, ты была бы очень красива… Ты уверена, что твоему богу нужна такая суровая и хмурая жена?

Клелия гордо вскинула голову и, взглянув на него с глубочайшим презрением, промолчала.

— Послушай, — продолжал он. — Наследство Коринны полагается тебе по закону. Не отказывайся от него. Иначе оно осядет в карманах чиновников и сборщиков налогов, которые потратят его на кутежи. Если не хочешь взять эти деньги себе, используй их на благо твоей общины, чтобы облегчить страдания бедняков. И если потом, когда раздашь милостыню, у тебя останется ещё хоть что-то, купи себе одежду и приведи в порядок волосы. Ты станешь красивее твоей сестры, если сделаешь это.

— Что вы знаете о Марке Фурии Руфо? — спросил Аврелий друзей.

— Всё. Практически всё. И незачем уговаривать нас узнавать что-то ещё! — ответила пышнотелая Помпония, потянувшись к блюду с устрицами.

Супруги пришли в гости к Аврелию. Ужин накрыли в небольшом триклинии, в более домашней обстановке.

Кроме того, учитывая габариты Сервилия и его подруги, амфитрион[46] велел приготовить им две удобные кушетки, хотя по всем правилам полагалась только одна.

Величественная Помпония заняла кушетку справа, расположившись на горе подушек, и не сожалела о прошедших временах, когда матроны ели сидя, в то время как мужья могли свободно вытянуть ноги.

Учитывая требовательный вкус гостей, искусный повар приготовил несколько блюд. Аврелий гордился своим столом, хотя и не злоупотреблял гастрономическими изысками ради того, чтобы непременно выглядеть оригинальным.

Поскольку гости были его близкими друзьями, хотя и неисправимыми гурманами, ужин был не слишком обильным и состоял всего лишь из восьми перемен, в числе которых подавались куропатки, голуби, утки, кабаньи отбивные, запечённые по рецепту жителей Остии, а в ожидании главных блюд аппетит возбуждали закуски: улитки, устрицы, сирийские оливы.

Три усердных раба подходили с мокрыми горячими полотенцами, вытирая сотрапезникам пальцы, которые неизбежно пачкались, поскольку ели руками. Прислуга спешила убрать брошенные на пол остатки еды, а виночерпии беспрестанно подливали из большой амфоры вино, которое производили на виноградниках хозяина дома.

Разговор шёл оживлённый — косточки перемыли всем. Помпония и Аврелий не теряли надежды, что со временем всплывут какие-нибудь пикантные подробности даже о суровом Фурии Руфо.

— Это же просто беда! — громко заявила матрона. — Ни за что не поверю, будто у него нет никаких недостатков, кроме единственного и всем хорошо известного — жадности. Жуткий моралист и деспот! В его доме все живут как рабы. Будь у его дочери Марции хоть одно из тех платьев, что носят твои рабыни, она считала бы себя счастливой.