Шеф с системой. Гамбит повара (СИ) - "Afael" - Страница 34

Я стоял, оглушенный его словами. Эта прямая, солдатская благодарность и обещание защиты от сурового воеводы, для которого главным мерилом всегда были сила и результат, значили для меня больше, чем любые другие похвалы. Это было настоящее признание. Признание воина воину, пусть наши поля битвы и были так не похожи.

К полудню наш конвейер произвел достаточно «Живой Воды», чтобы напоить всех, кого нужно, но Степан Игнатьевич мыслил масштабно. Он понимал, что яд мог затаиться в телах тех, у кого симптомы еще не проявились. Нужно было вычистить заразу из крепости полностью.

По его приказу на главной площади выставили огромные столы, на которые мои поварята вытащили котлы с противоядием. Была объявлена централизованная раздача лекарства для всех, кто пил воду из главного колодца за последние дни.

Весть о том, что повар нашел лекарство, уже облетела всю крепость. Двор заполнился людьми. Воины, слуги, ремесленники — все они выстраивались в длинные, молчаливые очереди.

А еще чудо, до этого скрытое за стенами лекарских палат, выплеснулось наружу. Двери лазарета распахнулись, и воины, помогающие нам начали выводить наружу первых исцеленных. Они все еще были слабы, опирались на плечи своих помощников, но они шли сами. Они были живы.

По толпе пронесся гул, похожий одновременно на вздох облегчения и молитву. Люди видели своих товарищей, которых еще утром считали мертвецами, и их недоверие сменялось благоговейным шоком. Они смотрели на меня, стоявшего у котлов и лично следившего за раздачей, и в их взглядах я видел нечто новое. Это был не страх перед колдуном, сотворившим непонятное чудо, а глубочайшее уважение к мастеру, который своим трудом и знанием вырвал их братьев из лап смерти.

Именно тогда, в этом гуле сотен голосов, я впервые услышал это слово. Сначала как шепот, потом все громче и увереннее. Оно передавалось из уст в уста, от воина к воину.

«Знахарь».

Я стоял и слушал, как рождается моя легенда.

В стороне, в тени арки, стояла другая группа людей. Демьян и рядом с ним — те самые седобородые, консервативные капитаны. Они тоже пришли посмотреть на раздачу и молча наблюдали за происходящим.

Теперь они не могли ничего возразить. Одно дело — спорить о «сомнительной еде» и плести интриги и совсем другое — оспаривать факт спасения сотен жизней на глазах у всей крепости. Любая оппозиция против меня в этот момент была бы равносильна предательству. Они были не просто побеждены. Они были раздавлены и обезоружены чудом, которое не могли ни понять, ни оспорить.

Когда последний житель крепости осушил свою кружку с противоядием, гул на площади начал стихать. Люди, измотанные страхом и болезнью, ждали, что будет дальше. В этот момент тяжелые дубовые двери княжеских покоев распахнулись, и на крыльцо вышел сам Святозар.

Он не просто стоял на крыльце, как обычно. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, он медленно, тяжело спустился по ступеням на площадь. Толпа расступилась перед ним, образуя живой коридор.

Князь подошел прямо ко мне. Я стоял, шатаясь от усталости, в окружении своей команды — моих поварят и учеников лекаря, которые инстинктивно сбились в кучу за моей спиной. В наступившей тишине Святозар положил свою тяжелую, мозолистую руку мне на плечо.

— Я не знаю, кто ты — повар, лекарь или знахарь, — сказал он громко, и его голос, усиленный тишиной, разнесся по всей площади. — Но сегодня ты спас моих людей и мою крепость. Род Соколов этого не забудет. С этого дня ты под моей личной защитой. Любой, кто скажет дурное слово в твой адрес — скажет его мне в лицо.

Это было высшее признание. Абсолютная защита, дарованная сюзереном. Я почувствовал, как по толпе прокатилась волна одобрительного гула, готовая взорваться приветственными криками. Но я остановил ее.

Прежде чем кто-либо успел закричать, я кивнул и посмотрел князю в глаза.

— Благодарю за доверие, мой князь, — сказал я так же громко и четко. — Но эту победу одержал не я один. Я бы не справился без своей команды.

Я обвел рукой стоящих за моей спиной ребят. Они замерли, не веря своим ушам.

— Мои поварята и ученики лекаря Демьяна работали всю ночь без сна и отдыха, — продолжил я. — Каждый из них вложил в это спасение свой труд. Мы победили, потому что действовали сообща.

Этот ход произвел ошеломляющий эффект. Ученики Демьяна, которых все привыкли считать лишь тенью своего учителя, смотрели на меня с изумлением и искренней, неподдельной благодарностью. Они ожидали чего угодно — но не публичного признания их заслуг. Мои поварята расправили плечи, их глаза горели гордостью. Они больше не были кухонными рабами. Они были частью команды-победительницы.

Я поднял голову и встретился взглядом с князем. Святозар смотрел на меня с новым, еще большим уважением, видя во мне не только умельца, но и мудрого лидера, способного сплотить людей.

Я одержал победу, но эта победа и публичное признание сделали меня слишком заметной фигурой.

Война не закончилась. Она просто перешла на новый уровень.

Утро следующего дня было не похоже ни на одно другое. Крепость, еще вчера стоявшая на пороге гибели, медленно оживала. Когда я вышел на главный двор, увидел утреннее построение. Воины все еще были слабы, но они стояли в строю. Они были живы b когда их взгляды находили меня, я видел в них уважение.

Моя команда, моя разношерстная армия, состоящая из поварят и бывших учеников Демьяна, стала настоящими героями. Когда мальчишки шли через двор, чтобы принести воды, воины расступались перед ними. Они больше не были для них прислугой. Им помогали, их угощали, с ними общались и здоровались.

После того как мы приготовили и раздали всем на завтрак укрепляющий бульон с грибами и зеленью, я собрал свою команду на нашей кухне. Позвал я и учеников Демьяна, за которыми сбегал Матвей. Ведь мальчишек тоже стоило вознаградить за самоотверженность. Они выстояли вместе со мной и победили. Они заслужили награду.

— Сегодня, — объявил я, и они удивленно посмотрели на меня, — мы готовим только для себя. Праздничный обед. Вы заслужили пир.

Я решил приготовить для них нечто особенное. Блюдо, которое стало бы символом нашей общей победы. Не просто еду, а трофей. Вепрь, фаршированный по-княжески.

На огромный дубовый стол водрузили главную добычу нашего похода — целую заднюю ногу того самого вепря, что чуть не оборвал мою жизнь.

— Смотрите, — сказал я, беря в руки свой самый острый нож. — Сейчас мы превратим это дикое мясо в произведение искусства.

Я сделал один-единственный, длинный и глубокий разрез вдоль кости, а затем, работая кончиком лезвия, начал аккуратно, миллиметр за миллиметром, отделять мясо. Через полчаса тяжелая бедренная кость лежала на столе, а передо мной — огромный пласт мяса, сохранивший форму ноги.

Я щедро натер его изнутри и снаружи. Сначала взял горсть крупной, сероватой соли, кристаллы которой хрустели под моими пальцами. Не просто посыпал, а втирал ее в мясо грубыми, массирующими движениями, чувствуя, как она впивается в плоть.

Это была основа, которая должна раскрыть глубинный вкус дичи и сделать мясо нежным. Затем пришел черед перца. Я раздавил в ступке горсть черных горошин, и по кухне тут же поплыл пряный аромат. Этой ароматной пылью я покрыл всю поверхность ноги, втирая ее до тех пор, пока мясо не стало темным, испещренным черными крапинками.

И наконец, душа нашей пряной смеси — чеснок. Несколько головок растер в каменной ступке с щепоткой той же соли, превратив их в однородную, липкую и невероятно пахучую кашицу. Этим ядреным составом обмазал мясо изнутри, не пропуская ни одной складки, ни одного углубления. Когда закончил, нога вепря преобразилась. Она пахла пряностями и обещанием невероятного, дикого, первобытного вкуса.

Пока мясо впитывало соль и пряности, мы занялись начинкой. В котле на сливочном масле обжарили мелко нарезанные грибы и лук. Затем добавили к ним сваренную до полуготовности рассыпчатую гречневую крупу и горсть обжаренных на сухой сковороде орехов. Аромат, поплывший по кухне, был густым, орехово-грибным, невероятно уютным.