Каждому дракону по черепушке, или Баба Глаша, давай! (СИ) - Коротаева Ольга - Страница 2

Прошло больше пятидесяти лет с момента, когда отец объяснил, что мокрая тряпочка позволяет сэкономить много времени и сил, ведь не нужно каждые несколько секунд мочить руки, чтобы они хорошо скользили по глине, а меня до сих пор завораживал процесс создания красоты из бесформенного куска.

– Глафира Андреевна! – неожиданно раздалось над ухом.

Руки дрогнули, и прекрасная будущая ваза, смявшись, разлетелась по мастерской коричневыми кляксами, одна из которых попала на белоснежную рубашку Глеба, мужа моей горячо любимой внучки.

– Тьфу ты, окаянный! – воскликнула я и щёлкнула тумблером, отключая вращение гончарного круга. – Чего подкрадываешься? До инфаркта довести хочешь?!

– Я минут пять в дверь стучал, – обиженно буркнул Глеб, осторожно убирая кусок глины и обречённо вздохнул, глядя на пятно. – Хорошо, что я взял с собой футболку.

– Лучше бы мозги прихватил, – хмыкнула я, вытирая руки сухой тряпицей. – Кто же в мастерскую при параде ходит? Ты б ещё бантик на шею прицепил! Как он там называется?.. Да всё равно! Чего пожаловал? Пятница шоль? Пирогов захотелось? Будут тебе пироги! Кажется, в морозилке тесто оставалось…

– Какие пироги, Глафира Андреевна? – страдальчески простонал Глеб. – Анастасия вчера звонила вам и напоминала, что я сегодня приеду.

– У меня тут не вокзал и не гостиница, – фыркнула я, снимая прорезиненный фартук с ромашками, подаренный дочкой на Восьмое марта ещё лет десять назад. С тех пор неблагодарная больше меня не навещала. – Ежели моя Тося тебя выгнала, вертайся к родителям в Хабаровск!

– Да мы душа в душу! – возмутился Глеб и, вынув из кармана билеты, помахал ими. – Тося сказала, что вы слишком много времени проводите за гончарным кругом, а в вашем возрасте вредно постоянно сидеть в скрюченном состоянии. Поэтому мы с вами едем в музей!

– И в какие музеи нынче восьмидесятилетних бабок принимают? – ехидно уточнила я.

– Глафира Андреевна, – явно теряя терпение, выдохнул Глеб. – Я всеми силами пытаюсь заработать у жены пару очков и подружиться с её любимой бабушкой. Даже выбрал музей, который вам точно понравится. Не сопротивляйтесь, пожалуйста!

– Уговорил, противный, – сдалась я, выталкивая его из мастерской, чтобы не сбил случайно настройки обжига или не уронил банки с очень дорогими эмалями. – Но если твой музей окажется домом престарелых, клянусь, я все тамошние экспонаты на черепки пущу!

Разумеется, это были пустые угрозы.

Моя любимица Анастасия оказалась единственным адекватным человеком, который появился в нашем роду. Она бы никогда не стала уговаривать меня переехать в дом престарелых, как её мать (и моя единственная дочь). Нина решила, что фартук с ромашками – отличный подарок взамен на мой старенький домик, окружённый высотками.

Фартук я забрала – добротная вещь! – а вот в дом престарелых не поехала. Получит Нинка деньги за продажу дома, и те растают за неделю! Интересно, где я промахнулась с её воспитанием? Впрочем, знамо где! Её отца-алкоголика я выгнала сразу, как руку на меня попытался поднять, но этот ирод сумел влезть в сердце дочери и манипулировать мной через Нинку.

Не дождутся они денег за мой дом! Я уже Тосе наследство по завещанию отписала, и её муж-адвокат постарается, чтобы те двое ни копейки не получили. Жаль, что я раньше Бори в ящик сыграю и не увижу его перекосившейся физиономии!

– Эх, повернись время вспять, разве повелась бы я на смазливую морду этого козла? – проворчала я, фиксируя красивый платочек с помощью блестящей заколки. – Не стоило выходить замуж за мужчину младше себя на десять лет.

– Что вы сказали, Глафира Андреевна? – переспросил Глеб.

– Показывай давай свой музей, – повысила голос. – Надеюсь, там будут экспонаты старше, чем я. А то с некоторых пор у меня аллергия на всё молодое и привлекательное.

В машине зазвонил телефон, и зять нажал кнопочку на руле:

– Да, моё солнышко!

– Глеб, веди осторожно, – услышала серьёзный голосок внучки. – У бабули кости хрупкие... Кстати, не забудь отдать коробку витаминов, которую я для неё купила.

Глеб пытался перебить жену, шёпотом говорил, что бабушка Глаша рядом, но моя упрямая внучка не унималась:

– Скажи, что если не будет принимать, я из роддома сбегу и буду следить, чтобы пила их каждый день!

– Ей ты, Штирлиц недоделанный, – ворчливо вмешалась я. – Сначала с пузожителем своим договорись, когда он на свет появится, а потом угрожай! И не буду я эти ваши витамины пить. Химия одна. Тьфу! Я лучше настойку корня лопуха принимать начну. И косточкам лучше, и кошельку. А витамины эти сама пей. Тебе нужнее!

– Бабуля!

– Тося!

– Вы так похожи, что у меня мурашки, – рассмеялся Глеб и осторожно притормозил. – Приехали.

– Музей… Хмм. – я вынула из кармана очки и нацепила на нос. – Горшка?! Дети, вы думаете, у меня дома горшков не достаточно? Я даже Тоськин детский сохранила. Не тот, что глиняный, а куда она свои первые труды откладывала в полтора года.

– Ба! – возмущённо вскрикнула Тося и вдруг продолжила: – Ох… Ох… Кажется, началось!

Звонок прервался.

– Милая… – запаниковал Глеб. Выскочив из машины, обогнул её, открывая мне дверь. – Баба Глаша. Настя рожает… Как же быть?

– Помоги выйти! – протянула руку и с кряхтением вылезла из машины. Подтолкнула мужчину к автомобилю: – Что стоишь? Катись колбаской, принимай пузожителя!

– А как же вы? – Он едва не рвал на себе волосы. – Как же я вас одну оставлю?

– А как ты меня повезёшь? – саркастично ухмыльнулась я. – Знаю, полетишь сейчас, аки на крыльях. А к роддому привезёшь не бабку Тоси, а мешок с конструктором из костей. Они у меня хрупкие. Помнишь?

– Глафира Андреевна! – в отчаянии простонал Глеб.

– Я тут пока по музею погуляю, – махнула на здание. – Не бойся, не потеряюсь.

– Попрошу друга за вами приехать, – тут же оживился он и погрозил пальцем: – Только вы никуда из музея!

– Не волнуйся, – хмыкнула я. – Дождусь твоего друга и ещё экскурсию ему проведу. О горшках я знаю поболее всех музейных работников вместе взятых.

И поплелась к входу.

Конечно, я очень волновалась за внучку! Но понимала, что мои переживания ей точно не помогут. В худшем случае Глебу придётся метаться между рожающей женой и бабулькой с инфарктом. Пусть лучше так: молодым – вершки, старикам – горшки!

– Приятного просмотра, – зевнула девушка на входе, даже не взглянув на мой билет.

В музее было практически безлюдно. Лишь за огромной напольной вазой взасос целовалась парочка, да в углу на стуле дремала грузная женщина лет пятидесяти. А вокруг – горшки, черепки, вазы, тарелки и прочая утварь из глины.

– Ну-ка, ну-ка, – я заглядывала в вазы, постукивала по донышкам, проверяла толщину стенок. – Вот же халтурщики! Понятно, почему посетителей нет. Здесь же выставлены сплошь реплики!

Внезапно женщина в углу проснулась и громко возмутилась:

– Да вы что! У нас единственные в мире реплики! Все оригиналы давно уничтожены.

– Кем? – заинтересовалась я.

– А вот здесь, на подставке стоит амфора, – проигнорировав мой вопрос, продолжала наседать работница музея, – так и вовсе оригинал! Эй, вы…

Заметив целующуюся парочку, смотрительница вскочила и побежала прогонять невезучих влюблённых, а я присмотрелась к изящной амфоре, на которой были нарисованы какие-то странные символы.

– Хм, – прищурилась и поцарапала замысловатый рисунок. – Добротная эмаль. Не пузырится и не желтеет. Как раньше делали! Может, действительно, настоящая?

Решила, что не удержу огромную амфору, но осмотреть горлышко хотелось, и я, подтянув к постаменту стул, на котором спала работница, стала на него взбираться. Заглянула внутрь экспоната и при виде светящегося шарика на дне, похожего на маленькую шаровую молнию, ахнула:

– Мать честная!

Тут у меня выпала челюсть и загремела внутри амфоры, а огонёк мгновенно погас.