Непристойная сделка (СИ) - Кей Саша - Страница 20

Я не могу понять, с чего вдруг, но внутреннее чутьё подсказывает, что Зарецкий больше не играет. Он хочет получить меня и собирается действовать. Босс смотрит на меня, и я читаю в его взгляде: «Остался один вариант развития событий».

Но этого не должно произойти!

По всем параметрам не подходит: он — мне, место — первому разу.

Не походит, а внизу живота тяжело и горячо. И от каждого случайного касания меня словно кипятком обливает.

До самого темна я делаю всё, чтобы не оставаться с Андреем наедине.

Гости начинают разъезжаться, и я, чтобы оттянуть время, тащусь провожать всех до такси, а, вернувшись, ещё почти час сижу на качелях и гипнотизируя тлеющие угли на месте костра. Семья уже разошлась по комнатам.

Уже осталось гореть только окно в комнате Кристины, когда я решаюсь подняться, истово рассчитывая, что Зарецкий не дождался и уснул. Я даже поднимаюсь на цыпочках, чтобы ни одна половица не скрипнула.

Дверь приоткрываю осторожно.

Видимо, босс задвинул шторы, потому что не видно ни черта.

В спальне тихо, и я пробираюсь осторожно.

После того, что сегодня опять выкинул Андрей, я не то, что эту развратную ночнушку надевать не стану, я даже останусь в сарафане.

Главное, не разбудить Зарецкого.

Саспенс, саспенс…

Почти не дышу, и…

Вдруг чья-то рука закрывает мне рот.

Эффект неожиданности в беззвучной темноте так силён, что от того, чтобы перебудить всех оглушительным криком, спасает только ладонь, печатью лежащая на моих губах. Я пугаюсь настолько, что сердце буквально обрывается. А когда до меня доходит, что это Андрей, от злости и облегчения я начинаю его лупить.

И когда я в очередной раз замахиваюсь, то открываюсь, и Зарецкий, подхватив меня, валится на постель. Секунда, и я оказываюсь придавлена возбуждённым мужским телом. Только если я опасалась, что Андрей попытается взять меня прямо сейчас, то зря.

Он поступает намного изощреннее.

Я лежу под Зарецким, и сердце испуганно колотится в груди.

Его ладонь всё ещё прижата к моим губам, но теперь я чувствую не страх, а что-то ещё, отчего становится жарко.

Я брыкаюсь, пытаясь спихнуть Андрея, но, когда тебя плющит на кровати глыба, состоящая сплошь из мускулов, речь об активном сопротивлении не идёт. Это больше похоже на заигрывания, и возня на кровати в темноте неожиданно меня заводит. Может, потому, что не видно ни зги, и мне не нужно париться, красиво ли я лежу, не видно ли складку на талии, с которой я борюсь уже целый год. Может, она и почти незаметная, как говорит Корниенко, но я всегда про неё помню.

Но в этом насыщенном нашем шумном дыханием мраке зрение выходит из чата, и на меня обрушиваются все остальные чувства.

Мягкий матрас под нашими телами превращается в зыбучие пески, в которых мы тонем. Скрип пружин, шуршание ткани, вес матёрого тела, пробуждающего в моём естестве древние инстинкты, запах Зарецкого, его горячие губы, сменившие ладонь и запечатывающие мой рот — всё это заставляет меня превращаться в оголённый нерв.

Я продолжаю сопротивляться, но силы мои тают с каждым мгновением, и вот я уже противоречу сама себе. Пытаюсь оттолкнуть Андрея руками, а сама целуюсь, как в первый раз.

Сильные пальцы, проскользнув мне за спину, нащупывают собачку молнии.

Я почти уверена, что ничего у Зарецкого не выйдет. Этот замок всё время заедает, я сама с ним еле справилась, но под гнусное хихиканье вселенной молния расстёгивается без всякого сопротивления. Позвоночник обвивает огненная спираль, когда я чувствую, как раскрывается каждая металлическая зазубрина.

Незнакомое до этого мига волнение затапливает каждую клеточку тела.

Лёгкий отклик, пробужденный наглыми захватническими прикосновениями, перерастает в жажду.

Блин, блин, блин!

Ну почему Андрей — мой босс? Ну почему мы на этой турбазе, где по коридору напротив спят мои родители?

Всё неправильно.

Я обещаю себе: ну вот ещё один поцелуй, и я прекращу этот возмутительный беспредел.

Поцелуи я могу допустить, потому что запросто совру себе, что всё это — ничего не значащая глупость. Придурь босса, которому важно показать, кто здесь главный, и ничего более.

А вот заходить дальше я не намерена.

Но в глубине души мне хочется, чтобы Зарецкий настоял, чтобы властно снял с меня ответственность за происходящее. В конце концов, я уже давно совершеннолетняя, и мне всё можно.

Только вместо того, чтобы грязно меня домогаться, Андрей, перестав зажимать мне рот, принимается возиться с моими бретельками.

Я от удивления даже замираю.

Что происходит? Он зацепился, что ли? Но чем? Часами?

Осознание приходит слишком поздно.

Бретели на сарафане пришиты только со спины, а спереди крепятся на маленьких пуговках. Пока я тупила, Зарецкий просто расстегнул их.

Перехватив одной рукой оба моих запястья, он заводит их мне за голову, заставляя выгнуться.

Марево тягучего желания отступает, возвращая разум.

— Ты что делаешь? — шиплю я разъярённой кошкой.

Говорить в полный голос я не рискую, чтобы не пришла любопытная мама, услышав перебранку.

— Собираюсь сдержать своё слово, — с негромким смешком отвечает мерзавец, подло целуя меня в шею, отчего мурашки вспоминают, что им положено бегать.

Понимая, что контроль над ситуацией утекает сквозь пальцы, я извиваюсь змеёй, но выходит, что лишь активнее трусь об Зарецкого, а бретели больше не удерживают лиф сарафана, и он неизбежно ползёт вниз.

— Какая нетерпеливая, — хмыкает Андрей. — Ты мне мешаешь. Сделаем так.

Перехватив мои запястья одной рукой, он тянется куда-то в сторону.

— Это нам точно сегодня не понадобится, — не сомневается Зарецкий, нащупывая бесполезные тесёмочки, и связывает мои руки тем, что трусиками назвать язык не поворачивается.

Глаза немного привыкли к темноте, но я скорее слышу, чем вижу, как с шелестом ремень покидает джинсы Зарецкого.

— Пусти! — громко шепчу я, уже нарисовав в своём воображении ужасов.

А Зарецкий просовывает ремень между связанными запястьями и делает из него петлю.

Панихидой по моей невинности звучит щелчок пряжки, которая застёгивается на перекладине на изголовье кровати.

— Ты что? — начинаю я волноваться всерьёз. — Даже не думай! Мы так не договаривались!

До этой секунды я пребывала в заблуждении, что могу в любой момент прекратить, что-то сейчас мне кажется, что с меня снимут не только ответственность, но и трусишки, за которые я планировала держаться, как за знамя.

— Это бонус, — нагло отвечает Андрей и подло включает тусклое бра над моей головой.

Тусклое-то оно тусклое, но пятна света хватает, чтобы я почувствовала себя словно в свете софитов.

Что он творит?

Ну, в конце концов, не станет же он меня насиловать?

Я же могу наплевать на конспирацию и позвать на помощь!

Кошмар в том, что мне не страшно. Разве что немного стыдно, неловко, ну и вообще… Если бы я страдала от своей затянувшейся невинности, случайный секс с тем, кто реально возбуждает, был бы выходом, но это же мой БОСС!

Может, если признаться Зарецкому, что я девственница, он оставит свою дурацкую идею? Но я не могу себя заставить это сказать. Это вроде как признать, что я никому до сих пор не понадобилась. Мне должно быть наплевать, что там думает Андрей, но почему-то не наплевать.

И этот диссонанс меня злит.

— Да слезь же с меня! — отталкиваю я Зарецкого, и он неожиданно слушается, только поднявшись с кровати, он тащит мой сарафан за подол. Расстёгнутая одежда послушно сползает с моего тела.

Увы, со связанными руками не особо-то и подёргаешься.

Теперь я могу только лягаться, но это в теории.

И я почти смиряюсь с тем, что сейчас произойдёт, но у Андрея другие планы.

С запоздалой стыдливостью я мучительно переживаю то, как призывно выставлена моя грудь, увенчанная бесстыже торчащими сосками, на которые, словно издеваясь, падает свет от бра, подчёркивая матовый блеск бледной кожи.