Развратный (ЛП) - Мерлин Эй Джей - Страница 21

— Дюжину.

Я могу заморозить их, и они легко станут моим завтраком на следующие полторы недели, после того, как я уберу халапеньо, конечно. Мне нравится, когда в бублике немного специй от них, но, если я откушу кусочек, меня, наверное, вырвет.

— Конечно, без проблем.

Он подходит, чтобы упаковать рогалики, пока я расхаживаю вокруг, все еще жадно разглядывая остатки еды. Если бы я могла, я бы принесла все это обратно в свою каюту. По одной штуке каждого блюда, чтобы я могла принять участие в трехдневном пиршестве и никуда не уходить, кроме как лежать рядом с огнем и переваривать.

Но мой кошелек определенно не в состоянии вместить все это, поэтому я указываю на миндальные круассаны в конце и добавляю:

— Четыре таких, пожалуйста.

Про себя я говорю, что заморожу их, но знаю, что, вероятно, съем два сегодня, а остальные два доем завтра.

— Это все?

Когда я киваю, Адам звонит мне и вручает коробки, сразу после чего приносят мой кофе.

— Вот дерьмо, — я колеблюсь. — Можно мне две чашки для щенков? Вулкан и Аргус делают такую тяжелую работу, ты же знаешь. Мне было бы жаль, если бы они тоже не получили свою порцию сахара.

Это заставляет брюнета-пекаря фыркнуть, но он ловко наполняет взбитыми сливками две маленькие чашечки для эспрессо и ставит их поверх коробок, которые у меня в руках.

— Погладь их хорошенько за меня, ладно? — говорит он и обходит вокруг, чтобы открыть для меня дверь, когда я выхожу обратно.

Я подумываю о том, чтобы отпустить поводок Аргуса. Я знаю, что он никуда не денется, и прошло много времени с тех пор, как кто-то делал о нем какие-либо замечания. Но, в конце концов, я надеваю его на запястье, пока иду к машине, и снимаю только тогда, когда пес запрыгивает на заднее сиденье к Вулкану.

Конечно, они вдвоем поглощают стаканчики для щенков. Мечтательные взгляды напоминают мне состояние транса. Трепет скручивается у меня в животе, когда я смотрю на Вулкана, плотно сжав губы.

Я знаю, как он ведет себя, когда его кто-то накормил. Как я могла не знать, когда он был у меня так же долго, как Аргус?

— Ладно, ребята, — шепчу я, когда они заканчивают, и бросаю стаканчики на пол со стороны пассажирского сиденья, прежде чем выехать задним ходом с парковки. — Думаю, пора работать. У нас три выходных дня, и мы собираемся заслужить ночлег за все это время.

***

Только когда я возвращаюсь в кемпинг с загруженным коробками багажником, дела идут наперекосяк.

Мой телефон звонит, и когда я смотрю на номер, то не удивляюсь, что это заблокированный абонент.

Это мой незнакомец? Я начинаю задаваться вопросом, был ли он тем, кто позвонил мне в ту первую ночь, чтобы проникнуть внутрь, и этот номер появился точно таким же образом, как этот.

Но тогда с чего бы ему звонить мне днем?

Я вздыхаю и нажимаю кнопку, чтобы ответить, через секунду телефон подносится к моему уху.

— Алло? — спрашиваю я, готовая к тому, что снова услышу "ничего".

— Не могли бы ты разблокировать мой номер? — голос моего отчима извиняющийся и застенчивый. — Я ненавижу звонить тебе с другого телефона. Это довольно дерьмово, когда все, что я хочу сделать, это извиниться.

Я ничего не говорю. Мой желудок сильно скручивает, и я задаюсь вопросом, не вырвет ли меня, когда прислоняюсь спиной к машине и смотрю на озеро. Откуда у него мой номер?

Я ничего не говорю, потому что мне абсолютно нечего ему сказать. И никогда не будет. Меня не интересуют его извинения или что там еще он пытается мне всучить.

— Слоан? — он подталкивает. — Приветик? Ты повесила трубку?

— Иди к черту, — просто говорю я ему и, прежде чем успеваю подумать, что можно сделать по-другому, вешаю трубку и блокирую номер.

Другого выхода нет. Я больше ничего не хочу делать, кроме как кричать, пока пульс бешено стучит в венах и висках.

Почему он просто не оставит меня в покое?

Я ничего не могу поделать с тем, как дрожат мои руки, или с тем, как мне приходится бороться, чтобы не швырнуть телефон в стеклянное окно Дома. Мне нужно домой. Я собираюсь развести огонь, нарезать немного картона и съесть все четыре круассана.

— Я вижу, моего приятеля отправили на заднее сиденье.

Раскатистый, мягкий смешок застает меня врасплох, и я вздрагиваю, поворачиваясь, чтобы уставиться на говорившего с открытым ртом от удивления и, я уверена, с напуганным выражением в моих разноцветных глазах.

Что бы ни собирался сказать Вирджил, оно замирает у него на губах, когда он видит мое лицо.

— Ты выглядишь так, словно кто-то только что переехал твою кошку, — сообщает он мне, подходя достаточно близко, чтобы я могла ощутить резкий запах его одеколона.

Я не отступаю ни на шаг, но смотрю вниз, на его ботинки, вместо того, чтобы выдержать его взгляд.

— Все не так, — говорю я, заставляя себя не расплакаться.

Мои глаза находят его руку, засунутую в карман джинсов, и я сосредотачиваюсь на татуировке в виде змеи, пересекающей его запястье.

В моей голове снова зарождаются подозрения, хотя они подавлены мраком и страхом, которые навеял на меня звонок отчима. Я хочу кое-что сказать. Я хочу встретиться лицом к лицу с Вирджилом и объяснить, почему я делаю то, что делаю.

Но во мне этого нет.

— Тогда на что это похоже? — он не подходит ближе.

Он не прикасается ко мне, но я и не ожидаю, что он это сделает.

— Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы кто-нибудь просто оставил тебя в покое? Навсегда? Даже если это означает, что с этим человеком случится что-то действительно плохое? — слова вырываются прежде, чем я успеваю их остановить, и я поднимаю руку, прижимаю ладони к глазам и протяжно и громко вздыхаю. — Извини. Это был неподходящий вопрос, да?

— Я желал этого многим людям, — усмехается Вирджил, и его смех полон веселья и иронии. — Часто и с чувством. Нет ничего плохого в надежде, что кто-то сломает себе ногу или шею. Это сомнительно только в том случае, если ты будешь им помогать.

Я бы помогла своему отчиму скинуться со скалы.

Я поднимаю на него взгляд, мои глаза широко раскрыты и полны сожаления, и что бы он там ни увидел, его улыбка немного увядает.

— Ну, я бы ничего не сказал, если бы ты действительно сделала что-то подобное.

— Ты обещаешь?

Мне не следовало этого говорить. Мне следовало держать рот на замке или сказать что-нибудь еще. И я не должна была стоять здесь, уставившись на него сверху вниз, ожидая ответа, которого я не знаю, хочу ли я.

Потому что, если я права, если он тот самый мужчина, который наносит мне визиты по ночам, тогда я не уверена, как оправдать это в своем уме или при дневном свете.

При дневном свете все всегда выглядит по-другому.

Не говоря уже о том, что, если я скажу, что, кажется, знаю, кто он такой, я не уверена, что его обещание о том, что он не причинит мне вреда, останется в силе, когда взойдет солнце.

Это занимает у него несколько секунд, но он ухмыляется и нарушает тишину фырканьем.

— Да, Слоан, — говорит он, делая несколько шагов в сторону и направляясь обратно к тропинке, ведущей к озеру. — Если тебе от этого станет лучше, я точно обещаю тебе, что никому не расскажу, если ты поможешь кому-то попасть в несчастный случай. До тех пор, пока это буду не я.

Прежде чем я успеваю придумать, что сказать, он уходит, направляясь к причалу и оставляя меня с новыми нездоровыми подозрениями.

Когда он не появляется к двум часам ночи, мне совершенно ясно, что он не придет.

Это совпадение? Может быть, он споткнулся, упал на дикую кошку, и был съеден в лесу.