Весло Харона - Алейников Дмитрий Александрович - Страница 40

— Действительно, — поддержал его тот, что с «дипломатом». — Что тебе, ствола жалко для хорошего дела?

— Да не жалко мне, — сразу сник Насоныч, — просто с таким настроением на серьезное дело идти…

— Настроение у меня бодрое, не сомневайтесь. — Валя выпрямилась, скрестив руки на груди. — Если хотите, я могу этот пистолет купить.

— Купить! — хмыкнул Насоныч. — Еще чего. Вадим!

— Да?

— Принеси пистолет. Жив он еще?

— Был где-то в подвале, — пожал плечами инструктор. — Можно поискать.

— Так ищи.

Вадим ушел.

— Ну, повторим все еще раз. — Насоныч склонился над столом.

— Сколько у нас времени до выезда осталось? — перебила его Валя.

— Минут пятнадцать.

— Тогда не будем ничего повторять. Я все поняла. Мне нужно еще попрощаться с подругой и сходить по одному делу.

— По какому еще делу? — простонал Насоныч.

— По маленькому, — усмехнулась Валя, вставая из-за стола.

Ноги отказывались служить, и Макс тяжело облокотился о крышу машины. Все тело охватила непонятная слабость, к горлу подступила тошнота. Это от страха или это уже симптомы болезни?

Макс открыл дверцу машины и, бросив сумку на правое сиденье, сел за руль. Его трясло. Хотелось завыть, разбить что-нибудь, сломать, взорвать. Но кого? Кого винить? Кого выдернуть из вереницы смазливых мордашек, чтобы стереть в порошок, смешать с пылью? Некого.

Макс взял сумку и вытащил оттуда ворох бумажек. Больше половины того, что ему понадавали в этом центре, были всякие буклеты и листовки, призывающие вести здоровый образ жизни, отказаться от наркотиков и обратиться к разным богам от Христа до Бугушатты. Вот на этих буклетах Макс и начал отрываться, методично изничтожая их и выбрасывая за окно. Многие из них были отпечатаны на хорошей бумаге, и требовалось приложить изрядные усилия, чтобы разодрать их, так что Макс имел возможность хоть немного отвести душу.

Но и тут его ждала неудача. Макс успел порвать всего три или четыре буклетика, как был прерван легким постукиванием в стекло задней дверцы.

Он повернулся и увидел двух сотрудников ОМОНа.

— Чего?! — огрызнулся Макс. Он готов был сделать с ними то же самое, что и с листовками, проповедующими правильный образ жизни, но выработанный годами рефлекс отступать перед мундиром удержал его. Да и начавший брать свое здравый смысл настойчиво напоминал, что жизнь еще не кончена, и тем более грустно было бы провести ее остаток в зоне все равно какого режима. — Что случилось? — переспросил Макс более вежливо, прежде чем стражи порядка успели принять заданный тон.

— Нехорошо. — Один из омоновцев указал концом дубинки на кучку рваной бумаги, которую уже начал рассеивать по асфальту легкий осенний ветерок.

Макс высунул голову из окна и с досадой посмотрел на устроенный им беспорядок. Не хватало еще, чтоб менты потребовали от него собрать мусор.

— Беда у меня, мужики, — сказал Макс убитым голосом, то ли оправдываясь, то ли пытаясь найти сочувствие.

— Понимаю, — кивнул омоновец, посмотрев на фасад здания, где находилась клиника. — Но с нас тоже спрашивают. Ехать-то можешь?

— Могу. — Макс с готовностью положил руки на руль.

— Да ты не спеши, посиди, если что, — спохватился омоновец. — А то один тут с разбегу в столб… Кровищи!.. На «ровере», кстати…

Макс посмотрел на столб. Глубокая вмятина красноречиво подтверждала рассказ.

«А что, — мелькнуло в голове, — это выход. Разогнался — и все».

— Сразу не умер, — словно прочитав его мысли, продолжал мент. — Вырезали его из машины. Одну ногу так в салоне и оставили. Кровищи было…

— Да уж, — встрял в разговор второй. — Прикинь, участковый пришел с бригадой отмывать. А бригада — три путанки! И вот они на шпильках, размалеванные такие…

— Ладно, — оборвал его первый, — пошли.

Они двинулись вдоль здания. Первый омоновец что-то объяснял второму, красноречиво постукивая концом дубинки по голове.

Макс посидел еще немного и завел двигатель. Он не представлял, куда ехать теперь, но тронул машину и покатил в центр.

«Вот такая подлая штука жизнь, — думал он, то еле волочась в правом ряду, то вдруг топя педаль и принимаясь обгонять всех подряд. — Живешь себе так хорошо, и вдруг… Вдруг все проблемы с наездами, деньгами, бабами и необеспеченной старостью становятся сущими пустяками».

Как-то незаметно для себя Макс выехал на Садовое, промчался по нему и уверенно свернул, все еще не очень понимая, куда едет, словно кто-то вел машину за него. Остановился он только тогда, когда впереди заблестели на солнце купола Елоховской церкви.

Макс заглушил двигатель и сел, навалившись грудью на руль и подложив под подбородок кулак.

Почему именно он? Не наркоман, не педик. И баб он, как-никак, выбирал. Со всякой падалью не шлялся. И вот — на тебе! За что, Господи? Ответь, если ты есть! Почему эту гниль бандитскую, бомжей, изъеденных вшами и заразой, мусоров поганых ничего не берет? Чем он, Максим Андросов, так провинился? Никого не убивал… Какие там еще грехи есть? Не воровал. Не потому, правда, что сильно идейный, а потому, что боялся попасться. Но какая разница? Попы, положим, тоже водяру жрут по-черному, и ничего — попы. Так где же справедливость?

В полемическом задоре Макс выудил из оставшихся книжек брошюру православной общины.

— Сейчас посмотрим, что у вас там, — кивнул Макс куполам, разворачивая брошюру.

Из брошюры выпал сложенный вчетверо листок.

Макс отшвырнул его в сторону и углубился в книгу.

— Я понял, — повторил Шала в третий раз, словно Жора продолжал что-то говорить.

В действительности все донесение Жоры состояло из одной-единственной фразы. Жора сообщил главное и теперь ожидал дополнительных вопросов, на которые ему очень хотелось бы ответить, дабы выслужиться перед вором. Но, увы, ответа на самые очевидные вопросы Жора не знал. Да, он первым сообщил о смерти Жука, но больше ничего интересного рассказать не мог.

Шала нервными движениями мял резиновое кольцо-эспандер, хотя лицо его оставалось невозмутимым.

Жору уже начала томить затянувшаяся пауза, когда вор произнес первую фразу:

— Это та тварь.

Жора переступил с ноги на ногу, не зная, что сказать и стоит ли вообще комментировать замечание Шалы.

— Насоныч. К-козел…

Жора снова промолчал. Он не знал, кто такой Насоныч. Слышал имя несколько раз, но понятия не имел, кто это такой.

— Найди Вартана и свистни ребятам, да?

— В кафешку? — Жора резко дернулся, словно собирался сорваться с места, но остался стоять, где стоял.

— Да. Там. Гуза, Ося, Серп… — Шала покачал головой. — Кого найдешь. Всех ко мне. Всем дело будет. Давай, Жора, давай, дорогой…

Дождавшись, когда за Жорой закроется дверь, Шала уселся в кресло и включил телевизор. Сообщение его абсолютно не взволновало. Жук был уже приговорен, так что невелика беда, если кто-то прикончил его на неделю раньше. Так даже лучше. Хуже другое: кто-то осмелился расправиться с его бойцом. Кто? Собственно, кроме Насоныча, других вариантов и не было. Вряд ли Жук так сильно мешал еще кому-то, кроме рекламщиков. Но Насоныч тоже не совсем подходил на эту роль. Ни к чему это Насонычу.

Еще полгода назад Шала и Насоныч задумали потеснить мелкие рекламные фирмы, собрать их под одной крышей. Начинать открытую войну было рискованно. Каждая такая контора кормила своих бандитов. Это были мелкие группировки, но воевать против всех одновременно тяжело. Тогда Шала решил действовать хитрее, убив сразу двух зайцев. С одной стороны, разобраться с рекламщиками, загребая жар чужими руками. С другой стороны, его начинал беспокоить бобровский клан: ребята богатели, борзели и могли оборзеть вовсе и выйти из повиновения.

План Шалы был довольно прост. Предложить Бобрам подмять под себя рекламные фирмы, предоставив им в качестве средства убеждения бригаду Жука. Когда интересующие конторы будут прибраны к рукам, старшего Бобра надлежало ликвидировать. Справиться с младшими Бобрами Шала считал делом пустяковым. В итоге Шала получал контроль над фирмой братьев, расширенной за счет внедрения в рекламный бизнес. Насоныч становился управляющим и получал свою долю. А чтобы успокоить мелкую братву, Шала планировал вызвать Жука на разбор и призвать его к ответу за беспредел, учиненный в ходе подчинения рекламного народа. Самого Жука и пару-тройку его друзей Шала собирался похоронить, а оставшихся без работы и средств братков из мелких бригад призвать под свои знамена.