Ральф 124С 41+. Роман о жизни в 2660 году - Гернсбек Хьюго - Страница 4

По склону горы побежали горячие ручьи – вот и все, что осталось от грозной лавины. Причиненные ею разрушения оказались незначительны.

После того как был ликвидирован обвал, излучение антенны стало слабеть, а через несколько минут пламя и вовсе исчезло.

За четыре тысячи миль от швейцарской виллы, в Нью-Йорке, Ральф 124С 41+ выключил ультрагенератор.

Он спустился по стеклянной лестнице, подошел к телефоту и увидел Элис, стоявшую у своего аппарата.

Девушка смотрела на Ральфа, улыбающегося ей с экрана. Охваченная радостным волнением, Элис силилась что-то сказать, но ей изменил дар речи.

– Опасность миновала, – добрался наконец до Ральфа ее дрожащий голос. – Что вы сделали с лавиной? – Она изо всех сил старалась говорить внятно.

– Я ее растопил.

– Растопили! – Это прозвучало как эхо. – Я не…

Она не успела договорить: дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежал трясущийся от пережитого ужаса пожилой мужчина. Элис бросилась в его объятия.

– Папа!..

Ральф 124С 41+ благоразумно выключил телефот.

Ральф чувствовал, что необходимо выбраться на свежий воздух – последние полчаса были очень напряженными. Он вышел из лаборатории, по короткому лестничному маршу поднялся на крышу и сел на скамью под вращающейся антенной.

Снизу доносился слабый гул большого города. Небо беспрерывно пересекали воздухолеты. Время от времени с едва слышным жужжанием проносились трансатлантические и трансконтинентальные воздушные лайнеры.

Иногда огромный воздухолет пролетал совсем близко, ярдах в пятистах, и пассажиры вытягивали шею, чтобы лучше разглядеть дом, если можно так назвать это сооружение. Оно представляло собой круглую башню максимальным диаметром тридцать футов и высотой шестьсот пятьдесят. Построенная из кристаллического стекла и стилония, башня являлась одной из достопримечательностей Нью-Йорка. Город признал гений Ральфа и оценил его заслуги перед человечеством. В честь ученого и была воздвигнута громадина на том месте, где несколько веков назад лежал Юнион-сквер.

Диаметр верхней части башни вдвое превосходил диаметр основания. Наверху размещалась исследовательская лаборатория, известная всему миру. Комнаты были круглые, и лишь с одной стороны, где находилась труба электромагнитного лифта, эта форма нарушалась.

Ральф погрузился в размышления, заставившие его забыть обо всем окружающем. Из головы не выходил образ девушки, которую ему только что удалось спасти. В ушах все еще звучал ее нежный голос. Ученый был настолько увлечен работой, что женщины в его жизни не играли никакой роли – он просто о них не думал. Наука была его возлюбленной, а лаборатория – жилищем.

Но эти последние полчаса заставили его по-новому смотреть на мир. Темные глаза Элис, ее чарующие губы, ее голос взволновали Ральфа до глубины души…

Он провел рукой по лицу. «Нет, не мне думать об этом. Ведь я лишь инструмент – инструмент для развития науки на пользу человечеству. Я не принадлежу себе, я принадлежу правительству, которое кормит меня, одевает, чутко заботится о моем здоровье. Я плачу дань за присвоенный мне плюс».

Да, в его распоряжении есть все, чего он хочет. Достаточно сказать слово, и любое желание исполнится – при условии, что это не повредит работе.

Временами ограничения, которым подвергали Ральфа бдительные врачи, тяготили его, и хотелось отдать дань маленьким дурным привычкам, которые так разнообразят жизнь. Например, покурить запретный табак. Иногда возникало жгучее желание побыть простым смертным.

Ральфу не разрешалось самому проводить опасные опыты, которые могли бы поставить под угрозу его жизнь, бесценную для правительства. Для таких экспериментов он мог брать из тюрьмы осужденного на смерть преступника. И если преступник не погибал, казнь заменялась ему пожизненным заключением.

Но как всякому истинному ученому, Ральфу хотелось самому производить опасные опыты. Пусть риск – ведь без него жизнь утрачивает свой интерес. Возмущенный, он отправился однажды к правителю планеты, у которого в подчинении было пятнадцать миллиардов человеческих существ, и попросил освободить его от работы.

– Мое положение невыносимо! – горячо жаловался он. – Необходимость подчиняться всем этим ограничениям сводит с ума. Я чувствую себя угнетенным.

Правитель, человек мудрый и доброжелательный, нередко лично навещал Ральфа, и они подолгу обсуждали этот вопрос. Ученый протестовал, а правитель его уговаривал.

– Я самый настоящий арестант! – выпалил однажды Ральф.

– Вы великий изобретатель, – улыбнулся правитель, – и значите много для мирового прогресса. Для человечества вы бесценный знаменитый ученый. Вы принадлежите миру, а не себе.

Ральф вспомнил, как часто повторялись эти беседы в последние несколько лет, как много раз правителю – тонкому дипломату – удавалось убедить ученого, что его предназначение в самопожертвовании, в посвящении себя будущему человечества.

Размышления Ральфа прервал его слуга.

– Сэр, – обратился он, – вам следует показаться в передаточной студии.

– Что еще? – спросил ученый, досадуя на то, что нарушили его покой.

– Сэр, люди узнали, что произошло час назад в Швейцарии, и хотят выразить вам свою признательность.

– Что ж, я, вероятно, должен подчиниться, – со скукой произнес ученый, и они оба вошли в круглую стальную кабину электромагнитного лифта.

Дворецкий нажал одну из двадцати кнопок из слоновой кости, и кабина стремительно, без шума и трения, устремилась вниз. Лифт не был оборудован ни тросами, ни направляющими – кабину держал и приводил в движение один лишь магнетизм. На двадцать втором этаже она остановилась, и Ральф вошел в передаточную студию.

Едва ученый переступил порог, как раздались аплодисменты и приветственные возгласы сотен тысяч людей. Все это создавало такой шум, что Ральф вынужден был зажать уши.

А ведь в передаточной не было ни души.

Зато все стены были заняты громадными телефотами и громкоговорителями.

Несколько веков назад, чтобы приветствовать знаменитость, народ собирался где-нибудь на площади или в большом зале. Знаменитость должна была появиться лично, иначе никакой овации не было бы. В общем, способ был достаточно громоздким и неудобным. В те времена люди, жившие в отдаленных местах, не видели и не слышали ничего, что происходило в мире.

Подвигу Ральфа газета посвятила специальный выпуск и предложила своим читателям встретиться с ученым в пять часов пополудни, чтобы выразить восхищение.

Естественно, все, у кого было свободное время, попросили компанию по предоставлению телеуслуг соединить их с магистралью изобретателя. Теперь эта просьба выполнялась.

Ральф 124С 41+ вышел на середину комнаты, чтобы его все хорошо разглядели, и поклонился. Поднялся оглушительный шум, и так как он не только не стихал, но и становился все громче, ученый умоляюще поднял руки. В несколько секунд аплодисменты смолкли, и кто-то крикнул: «Речь!»

Ральф коротко рассказал о происшедшем, поблагодарил зрителей за внимание и вскользь упомянул о спасении юной жительницы Швейцарии, подчеркнув при этом, что он не рисковал жизнью и потому не может быть назван героем.

Однако громкие крики «нет, нет!» сообщили ему, что никто не соглашается с тем, как скромно оценивает он свой подвиг.

Как раз в этот момент внимание Ральфа привлекли два человека. На каждом экране было по нескольку тысяч лиц, которые к тому же все время двигались, так что их изображение было довольно расплывчатым. Ученого, напротив, зрители видели хорошо, поскольку каждый настроил свой аппарат так, чтобы в фокусе находился лишь один объект.

Ральф уже давно привык к этим искаженным и нечетким изображениям своих зрителей.

Ему не раз приходилось появляться перед народом, желающим выразить свою признательность за какую-нибудь оказанную им необычайную услугу или за очередное поразительное научное открытие. Ральф сознавал необходимость подчиняться этим публичным чествованиям, но в душе несколько тяготился ими.