Любовь – не обязательное условие, или Попаданка решит сама! - Цвик Катерина Александровна - Страница 1

Я сорок лет прожила в одном городе. Что может быть банальнее? Только то, что там же я и умерла.

Все случилось неожиданно и очень быстро. Пожалуй, из банальности выбивалась только сама смерть. Поздно вечером я заехала на заправку, зашла внутрь здания, чтобы оплатить бензин, услышала странный звук, от которого внутри все заледенело, и увидела, как на меня надвигается пламя. В последние мгновения пришло осознание: заправка взорвалась или ее взорвали. Но лично мне уже было все равно как и почему.

Меня не стало.

Лишь горьким осознанием резануло по сердцу: а я ведь не дожила, недолюбила, не родила, не сделала, не успела, не смогла, не… Столько разных «не», которые изо дня в день откладывались на потом, что душу разрывало от произошедшего. И не было в ней смирения, только ощущение недосказанности и незаконченности. Может, именно поэтому и произошло то, что произошло?

Я снова открыла глаза. Я, чье тело уже не могло существовать.

Глубокий вдох всей грудью – и непостижимое осознание, что я жива, почти здорова и… не я. Или я?

А потом меня вывернуло водой – не очень свежей и пахнущей тиной. Это было бы даже забавно – погибнуть в огне и ожить, ощущая, что чуть не захлебнулась, но смешно мне не было.

Мне помогли перевернуться на бок, чтобы было проще опорожнять желудок, и я услышала злой рык:

– Мадемуазель ан Шэрран, ссылка в монастырь на год – не повод заканчивать жизнь самоубийством!

– Полностью с вами согласна, – икнула я, стараясь прийти в себя.

В глазах странно двоилось, а мозг словно бы пульсировал.

– Н-да? – скептически произнес все тот же голос. – Что же вы делали в этом недопруду?

– Уп-упала, – снова икнула я.

А в голове возникали странные образы, как я заставила кучера остановиться на мосту, выскочила из кареты и, пребывая в полнейшем отчаянии, прыгнула в пруд, о котором мне рассказывала по дороге тетушка, приставленная ко мне в качестве дуэньи.

Интересно, какая такая тетушка-дуэнья? И какая, к черту, карета? Бре-е-ед.

– Живая! – внезапно совсем рядом раздался женский визг, неприятно резанувший по ушам.

– Живая, – ответил ей мужской голос, который я услышала первым, и холодно, но иронично поинтересовался: – Это ваша подопечная? Почему же вы не бросились следом, чтобы ее спасти?

– Да как же… Я же… – начала заикаться женщина. – Когда Анна выскочила из кареты и бросилась с моста, я лишилась чувств. Вот только пришла в себя.

У меня в глазах немного прояснилось. Приподняв голову, я увидела стоявшую неподалеку дородную женщину, закутанную в длинный плащ странного покроя. Она покачнулась, будто от одного воспоминания о моем поступке ей становилось дурно.

У меня же в голове внезапно всплыло осознание, что за попытку суицида можно попасть в дурдом, потом еще и права могут отобрать, а я уже привыкла, что у меня под рукой – или, правильнее, под попой – всегда есть машина. Так что нужно срочно выруливать из этой опасной ситуации. Вот только при чем тут карета, пруд, эта странная дама в плаще и я?!

В голове мутилось, но я все-таки произнесла:

– Я никуда не бросалась. Мне стало плохо, и я решила подышать воздухом, но покачнулась и нечаянно упала. Кстати, помогите мне встать.

Меня бил озноб оттого, что я лежала на земле в мокром платье, а это в по-весеннему прохладную погоду очень нехорошо.

Сильные руки подхватили меня и помогли встать на ноги, а я наконец увидела своего спасителя. Высокий – мне пришлось задрать голову, чтобы его разглядеть, – широкоплечий брюнет с острыми, словно высеченными из камня, чертами лица, черными злыми глазами и чувственным изгибом тонких губ. Всю эту скульптурную красоту портил только шрам, тянувшийся через левую щеку, но мне он показался даже пикантным. В общем, в любой другой ситуации я бы с уверенностью заявила – шикарный мужчина! Собственно, я так и сказала:

– О боже, какой мужчина…

Но по тому, как удивленно выгнулась его бровь, поняла, что сделала что-то не то. Потом огляделась. Я находилась в каком-то неизвестном месте рядом с мостом, переброшенным через небольшой пруд. Это в нем я, что ли, хотела утопиться? Тут скорее можно разбиться о камни. Вон как голова разболелась – наверняка я ею ударилась. Потрогала рукой лоб и увидела кровь на пальцах. В висках зашумело, перед глазами все завертелось, и я осознала, что с моей памятью происходит нечто странное. В ней словно бы начали наслаиваться друг на друга кадры из разных «кинофильмов»: из жизни Анны Шторман и Анны ан Шэрран.

Я ухватилась за лацканы сюртука поддерживавшего меня мужчины, как за спасательный круг, и в отчаянии вгляделась ему в глаза. Словно в насмешку, вместе со всем тем кавардаком, что творился у меня в голове, в ней звучала попсовая песенка про о боже какого мужчину, от которой не было никаких сил отвязаться. И я сама не заметила, как с губ внезапно сорвалось:

– Я хочу от тебя сына. – И наконец потеряла сознание, не в силах выдержать уровень нарастающего бреда и головной боли.

Дверь в мою келью, чуть слышно скрипнув, приоткрылась, и я услышала шепот:

– Анна, ты спишь?

Я встретилась взглядом с Ланаей, которая тут же шмыгнула внутрь и заперла за собой дверь.

– Не сплю, – констатировала я очевидный факт и приподнялась на локте. – А ты чего полуночничаешь? Если монашки тебя увидят, то снова посадят на хлеб и воду.

Но впечатляться угрозой девушка не спешила. В лунном свете из небольшого окошка я увидела, как азартно блеснули ее глаза.

– Там одержимую привезли! Сейчас обряд очищения проводить будут! Хочешь посмотреть?

Я хотела. Очень! И посмотреть на одержимую, и понять, не являюсь ли и сама такой же. Ведь я появилась в этом мире и заняла чужое тело. Четыре месяца. Уже целых четыре месяца я жила (хотя правильнее сказать, прозябала) в монастыре. После обморока я очнулась уже в этом угрюмом сером месте. Оказалось, что пруд, из которого меня вытащили, находился недалеко от монастыря, куда Анну и сопровождала тетушка, которая своими стенаниями довела ее до самоубийства.

Не сказать, что дуэнья говорила что-то эдакое или специально изводила девушку, но та и сама очень переживала и корила себя за глупость и за то, что так сильно подвела отца, род и вообще опозорилась. Хотя как по мне, Анна просто стала разменной монетой в каких-то придворных интригах. Но я могла и ошибаться, ведь знала об этом мире только из воспоминаний погибшей.

Да, Анна тогда погибла, а моя душа каким-то непостижимым образом оказалась в ее теле. Первое время мне это было дико. Самое странное, что вместе с телом мне досталась и память девушки. Иногда я даже не понимала, где я, а где погибшая Анна. Боялась сойти с ума из-за двойственности, думала, что больна шизофренией.

И мне, пожалуй, повезло, что я оказалась в монастыре. Поначалу меня старались не трогать. Давали время прийти в себя и привыкнуть. Странности списывались на нервозность от попадания в это место, а некоторую неадекватность… Думаю, просто посчитали, что я такая по жизни. Никто ведь здесь не знал меня прежде. Но если бы мое «переселение» произошло не вдали от дома и тех, кто меня хорошо знал, меня бы точно признали одержимой.

Из памяти Анны я знала, что одержимыми здесь называли тех, в кого вселялись духи изнанки. Некоторое время я была искренне уверена, что сама являлась таким вот духом. Но многое не сходилось. Или мне не хватало информации. Так, к примеру, в памяти девушки я обнаружила знание о том, что те, в кого вселялись духи изнанки, не имели желаний, кроме как убивать, и уничтожали всех своих близких, а потом падали замертво, иссушенные, словно мумии. В себе же я никаких кровожадных побуждений не замечала. А чем дольше находилась в этом мире, тем больше в него вживалась и начинала чувствовать себя его частью. Но сомнения все равно грызли, и я опасалась, что меня могут обвинить в одержимости. Мне катастрофически не хватало информации! Где же ты, мой любимый интернет и поисковики, способные выдать что угодно, только попроси?!