Проклятый Лекарь. Том 2 (СИ) - Молотов Виктор - Страница 37

— Доктор, я ценю ваше время, поэтому буду краток. Каковы реальные прогнозы? Без всей этой врачебной этики. Сколько отцу осталось?

Это был прямой, безжалостный вопрос бизнесмена, оценивающего сроки завершения «проекта».

— При правильном лечении и соблюдении всех рекомендаций, — ответил я, глядя ему прямо в глаза, — лет двадцать. Минимум.

На долю секунды его лицо дрогнуло. Маска вежливой сыновней озабоченности треснула, и сквозь неё проглянуло чистое, незамутнённое разочарование. Он тут же взял себя в руки, снова натянув вежливую улыбку, но я уже всё увидел.

— Понимаю. Это… это прекрасная новость, — выдавил он. — Нужен ли ему какой-то постоянный уход? Может быть, специализированный санаторий в горах? С лучшими сиделками, чистым воздухом…

Классика жанра. Нетерпеливый наследник.

Он надеялся услышать про год-два, а я подарил его отцу целую жизнь. И теперь он не знает, что с этим подарком делать. «Специализированный санаторий» — какой изящный эвфемизм для «ссылка в золотую клетку, подальше от дел и управления капиталом».

Только вот, я уверен, граф на такое не согласится.

— Вашему отцу нужен покой, отсутствие стрессов и регулярный приём лекарств, — ответил я. — Дома, в привычной обстановке, ему будет лучше всего.

— Ясно, — он слегка поджал губы, явно обдумывая новую долгосрочную стратегию. Затем достал из кармана дорогую визитницу и протянул мне карточку. — Доктор, я вижу, вы человек дела. И очевидно, лучший специалист в этой клинике. Моему отцу повезло, что он попал именно к вам. Я, как член попечительского совета, заинтересован в том, чтобы такие таланты, как вы, получали должную поддержку. Вот моя личная визитка. Если вам что-нибудь понадобится — ресурсы, оборудование, административная поддержка в обход бюрократии — звоните напрямую мне. Я уверен, мы найдём общий язык и сможем быть друг другу полезны.

Он предлагал мне союз. Покровительство. И под «быть полезным» явно подразумевалось своевременное информирование о состоянии его «дорогого» отца.

Я взял карточку. Гладкий, дорогой картон. Контакт не с благодарным родственником, а с его нетерпеливым наследником. Что ж, семейная драма Акропольских может оказаться весьма полезной. Знание — сила, а знание чужих грязных секретов — сила в квадрате. Ещё один рычаг, ещё одна фигура на моей доске.

День становился всё интереснее.

Покинув палату Акропольских, я направился к Ливенталям, но добраться до них, похоже, было не суждено.

— Пирогов! Я повсюду вас ищу! — раздался крик на весь коридор.

Я обернулся.

Маргарита Владимировна Серебрякова перехватила меня у лестницы, ведущей наверх.

Она была прекрасна в своём гневе: щёки раскраснелись, глаза за строгими очками метали молнии, а одна светлая прядь выбилась из её идеальной, тугой причёски. Она даже забавно морщила свой точёный нос от возмущения.

В любой другой ситуации я бы, возможно, даже оценил это зрелище. Разгневанная женщина — это всегда любопытно. Но сейчас у меня были другие планы.

— Слушаю вас, коллега.

— Золотова! Эта ваша… протеже! — выплюнула она. — Эта невыносимая женщина устроила в неврологическом отделении театр одного актёра! Она требует только вас!

Её речь была быстрой, сбивчивой, полной профессионального негодования.

— Пришли результаты её анализов. Разумеется, идеальные, как у олимпийской чемпионки. Я пытаюсь ей это объяснить, составить план дальнейшей симптоматической терапии, а она отказывается что-либо обсуждать без «своего дорогого, единственного и неповторимого доктора Пирогова»!

Я молчал, давая ей выговориться.

— И что вы от меня хотите? — спросил я, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух.

Я задал этот вопрос не из любопытства, а чтобы заставить её сформулировать, чего именно она от меня ждёт. Я ставил её в позицию просителя.

— Идите и объясните ей, что я — её лечащий врач! — потребовала она. — Что я — компетентный специалист, а не девочка на побегушках! Убедите её слушать меня! Вы же не хотите до конца её госпитализации бегать к ней по каждому чиху и вздоху?

Я молча смотрел на неё несколько секунд, давая её гневу разбиться о стену моего ледяного спокойствия.

— Во-первых, коллега, сбавьте тон, — произнёс я тихо, но так, что каждое слово звучало как удар хлыста. — Вы не в казарме. Во-вторых, то, что вы не можете найти общий язык со своей пациенткой — это исключительно ваша проблема, а не моя. Мои методы вам известны, ваши — пока не принесли результата. И в-третьих, если вы хотите о чём-то меня попросить, то делайте это как подобает, а не отдавайте приказы.

Она замерла, захлебнувшись воздухом. Её щёки вспыхнули ещё ярче, но теперь уже от унижения, а не от гнева. Она открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что возразить ей нечего. Я был прав по всем пунктам.

Она сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.

— Хорошо, — процедила она сквозь зубы. — Доктор Пирогов. Я прошу вас помочь мне. Пожалуйста.

Вот теперь это был другой разговор.

— Я подумаю над вашей просьбой, — ответил я, наслаждаясь моментом её бессилия. — Пожалуй, я всё-таки поговорю с ней. Но вы пойдёте со мной. И будете молча наблюдать.

Я собирался преподать ей небольшой урок. Не по неврологии. А по куда более сложной и редкой дисциплине — «управление ипохондриками».

— Доктор Пирогов! Наконец-то! — Золотова просияла, как самовар на ярмарке, едва мы с Серебряковой вошли в её палату. — Я уже думала, вы меня совсем бросили! Эта девочка, — она небрежно кивнула на стоявшую рядом Серебрякову, — всё твердит, что я совершенно здорова. Но я же чувствую себя ужасно!

Серебрякова стояла, скрестив руки на груди, её поза была воплощением сдерживаемого профессионального гнева.

Пока я кивал жалобам Золотовой, делая вид, что внимательно слушаю её очередной рассказ о «блуждающих болях», я сделал то, чего не могла сделать моя коллега.

Я пустил тонкую, почти невидимую струйку Живы в её тело, используя её как сверхточное контрастное вещество, которое подсвечивает любые патологии изнутри. И включил некро-зрение.

И вот оно. Большинство её «болей», как я и предполагал, были фантомами, чистой психосоматикой — тёмными, блуждающими сгустками на энергетической карте её тела.

Но в правом подреберье… там было иное. Слабое, но отчётливое «свечение».

Тусклое, тлеющее пятно, которое не имело никакого отношения к её выдуманным мигреням. Вялотекущее, хроническое воспаление стенки желчного пузыря.

Начальная стадия холецистита. Ни один стандартный анализ крови на этой стадии его бы не показал. Никакая поверхностная пальпация не выявила бы скрытого напряжения.

И уж точно ни один невролог, ищущий проблемы в голове пациентки, не стал бы целенаправленно проверять её желчный пузырь.

Идеально.

Я закончил своё невидимое сканирование и выпрямился.

— Елизавета Андреевна, — начал я мягким, доверительным тоном, — доктор Серебрякова — прекрасный и очень внимательный специалист. Её выводы основаны на объективных данных, и вы должны ей полностью доверять. Ваши анализы действительно в полном порядке.

Золотова уже надула губы, готовая разразиться новой тирадой о том, что её никто не понимает. Серебрякова бросила на меня короткий, благодарный взгляд. Она думала, я играю на её стороне. Как она ошибалась.

— Хотя… — я сделал театральную паузу. Обе женщины замерли и уставились на меня. — Маргарита Владимировна, на всякий случай, чтобы уж точно исключить все возможные варианты, назначьте пациентке УЗИ органов брюшной полости. Сделайте, пожалуйста, особый акцент на желчном пузыре. У меня есть какое-то… смутное подозрение. Возможно, на раннюю стадию холецистита.

— Холецистит? — в голосе Серебряковой прозвучал неприкрытый скепсис. — Но у неё нет ни болей в правом подреберье, ни температуры, ни изменений в биохимии! Симптоматика чисто неврологическая!

— Ранняя стадия. Едва заметная, — спокойно пояснил я. — Иногда она может давать вот такую, странную, отражённую симптоматику. Скорее всего, я ошибаюсь, и вы абсолютно правы. Но лучше проверить, чтобы спать спокойно, не так ли?