Путь хирурга (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 9

На площадке уже собрались несколько десятков человек. Они швыряли друг друга, отрабатывая приемы, а другие о чем-то переговаривались.

Под ногами хрустел песок, смешанный с мелкими осколками камней. Где-то в глубине площадки стояли деревянные манекены, покрытые глубокими вмятинами от многолетних тренировок. Из щелей в каменных стенах проросли пучки жёсткой травы, застывшие в кривых позах, будто искалеченные бойцы.

На другом конце двора возвышался каменный столб, весь в выбоинах, но при этом покрытый вязью рун и иероглифов. На его вершине, на площадке шириной в небольшой шаг, застыла фигура Учителя в темном плаще. Капюшон скрывал лицо, руки сложены на коленях, как у монаха. Но я чувствовал, что он видит всё и внимательно наблюдает за тренировкой.

Мое появление в центре двора вызвало такой эффект, будто в разгар полостной операции кто-то зашёл в стерильную зону в грязных ботинках.

Все замерло — буквально. Один ученик застыл, делая прием, второй замер с занесенной рукой, третий едва удержался, чтобы не упасть. С пару десятков взглядов легли на меня, пацаны пытаясь осознать, что именно они видят. Покойник, сбившийся… неважно.

Главное, что он идет. Возвращается с самого низа. Сам! Это совершенно не укладывалось в их головах.

Я же спокойно прошел в центр площадки, игнорируя сопровождающих.

— Эй! Ты куда⁈ — растерянно зашипел в спину Ивлев.

Я даже не обернулся. Пусть катится куда подальше.

— У кого-то ещё остались вопросы ко мне? — громко спросил я, обводя взглядом двор. — А то ваши «санитары» уже мешок взяли, даже носилки приготовили. Видимо, торопились на похороны.

Никто не ответил. Ученики стояли, словно забыв дышать.

— У-учитель, — заикаясь, выдавил из себя Роман. — О-он… ж-живой…

Учитель явно не слушал. Он спрыгнул со столба и тяжело приземлился в центр двора. Подошвы его коснулись земли, и я ясно ощутил, как по двору пошла энергетическая рябь, тонкие импульсы, словно тончайшие микротрещины. Ученики мгновенно попятились к стенам. Роман со своими дружками тоже поспешил отступить под навес.

Учитель смотрел на меня, не говоря ни слова. Ни тени удивления на его лице — он явно всё заранее знал. Значит, сейчас будет проверка: выяснить, насколько я стал опасен после возвращения из подземелья. Или наоборот — убедить учеников, что ничего необычного не произошло.

Умно, ничего не скажешь…

Пока Учитель молчал, я боковым зрением заметил движение. Один из учеников, мелкий подросток с торчащими ушами, дернулся и бросился куда-то на выход. Учитель тоже заметил. Его голова чуть повернулась, будто он хотел что-то сказать, но передумал.

— Он вернулся из Подземелья, — сухо, но уже громче произнес старик, словно зачитывая некролог.

Толпа затаила дыхание.

— Иногда система оставляет сбой жить, чтобы мы сами увидели, где рвется ткань, — продолжил он.

Гладко врешь, Учитель, будто заранее репетировал. А ведь сам наверняка до последнего не был уверен, жив я или нет.

— Он активировал стиль… это нарушение, — Учитель выдержал тяжёлую паузу, внимательно оглядывая учеников. — Узел его не отторг. Значит…

Он замер, сделал паузу, а потом простёр руки вперёд и проговорил:

— Приют должен решить, что с ним делать!

Ученики тревожно переглядывались. В их глазах плескались страх и растерянность. Никто не спешил хлопать в ладоши или делать ещё какие-нибудь жесты, они продолжали слушать. И были правы — этот шоумен ещё не закончил спич.

— Хотя, быть может… никакого сбоя не было вовсе, — медленно продолжил Учитель. — Ты ведь вернулся, хотя Узел должен был тебя сломать. Это значит, что ты либо полностью сбился, либо Узел дал тебе новый ритм. Мы не можем позволить тебе здесь оставаться или уйти, пока не узнаем точно.

Он снова посмотрел на учеников, как будто это они должны были сказать главное, потом кивнул, будто что-то от них услышал, и тяжело, весомо договорил:

— Твой бой покажет, кто ты теперь. Выдержишь — значит, не сбившийся. Нет — тогда ты просто сломанный человек.

Ученики, наконец, облегченно закивали. Теперь для них всё обрело смысл. Ситуация снова была под контролем Учителя.

Я встретился взглядом с Учителем и чётко понял его замысел. Ловко он это провернул. И ученики уже не были растерянной толпой, а с нетерпением ждали боя, словно это просто часть очередного урока.

— Готов принять испытание? — с едва заметной насмешкой спросил Учитель.

Я молчал, глядя ему прямо в лицо, не видя смысла торопиться с ответом. Пусть ученики немного понервничают.

Я не знал местных приёмов. Ни стоек, ни техник. Но ползать на коленях уж точно не собирался.

— Я готов, — сухо ответил я, словно соглашался на рядовую операцию вроде аппендэктомии, а не на жестокий бой.

Теперь ясно одно: я не могу дальше просто реагировать на события и ждать, когда меня в очередной раз попытаются уничтожить. Нужно понять, кто именно преследует меня и почему им так важно стереть из мира человека с именем Константин Мирошин.

Пока я не разберусь, кто я теперь и почему это имя вызывает ужас, не будет мне ни покоя, ни безопасности. Значит, я должен выяснить правду любой ценой — даже если придётся расковырять до кости этот странный и жестокий мир.

Учитель будто не сразу понял, что я сказал. Или понял, но явно не ожидал такого решительного ответа, потому выдержал тягучую паузу. Ту самую, когда все чуть отклоняется от сценария и приходится заново выверять, кто здесь кто.

Из тени крыльца шагнул Ивлев.

— Разрешите встать с ним в круг, — произнёс он почти вежливо. Почти. Потому что из-под этой вежливости так и сочился яд. — Он мой.

Рома даже не пытался скрыть предвкушение удовольствия. Улыбка на его лице была широкой, почти праздничной. Если бы ему в этот момент вручили нож с гравировкой «Режь медленно», он бы, наверное, растрогался.

Но… не вышло.

— Нет! — отрезал Учитель,

Ивлев застыл растерянно, улыбка, было повисшая у него на лице, медленно исчезла.

— Ты слишком зол, Роман, — сухо пояснил Учитель всё тем же ровным голосом. — А судить должен не тот, кто жаждет боли.

Близнец не стал спорить и медленно отступил, делая полупоклон. Но пальцы, сжатые в кулак, хрустнули. В его взгляде я чувствовал густую, тягучую злость.

Не думаю, что учитель не дал выйти Ивлеву по той причине, что в порыве ярости он меня убьет (ну или попытается). Не-а, в справедливость он только играл. А на деле, думаю, сейчас поставит своего лучшего ученика. Видимо, Ромашка таковым не являлся, просто много о себе мнил.

— Демидов! — громогласно объявил Учитель.

Поднялся и вышел парень с серебряной ниткой на поясе. Видимо, что этот Демидов в местных табелях о рангах был на первой строчке. И в теории с таким оппонентом у меня нуль шансов.

Он занял место у границы площадки и медленно поклонился. Ровно настолько, насколько требует вежливость — перед тем, как ломать кости. Я поймал его взгляд и не увидел в нём ни злобы, ни ненависти. Скорее — усталость, будто этот парень просто слишком долго выполнял чужие приказы. Интересно.

Демидов чуть скривил губы, коротко и тихо бросил мне:

— Ничего личного, сбившийся. Просто таковы правила. Мне жаль, что тебе не повезло.

Я кивнул — машинально, просто чтобы не затягивать. И тут же услышал перешептывания учеников. Ну да. Как всегда: принимают ставки, на какой секунде я лягу.

Демидов подошёл, протянул руку для приветствия. Я ответил. И приличия ради, и потому что даже касание — это способ услышать ритм его тела.

Импульс прошёл через пальцы, как пульс сквозь артерию. Чисто, ровно, выверенно. И всё же… я четко уловил сбой в районе его груди. Белые вкрапления в его главном канале возились, будто опарыши.

Обменявшись рукопожатиями, мы сделали несколько шагов назад. Я внимательно смотрел на Демидова. Неприязни к нему не было и ломать его не то чтобы хотелось. Просто… молодой он.

Демидов встал в стойку. Это уже было не приветствие, а приглашение. Воздух пошёл кругами. Нечто подобное я видел, когда Ивлев пытался показать свои таланты при первой нашей встрече в зале. Только у Демидова получалось… мягко скажем, получше.