Хозяин антимагии 4 (СИ) - Базаров Миф - Страница 32

Потом тень упала на мою решётку. Строганов заглянул вниз, его лицо, искажённое ненавистью и триумфом, было похоже на тыкву-светильник.

— А вот и кузнечик! — засмеялся он. — Ну что, фабрикант? Где твой стальной таракан теперь? Где твоя дорога? Я всё отберу. Всё! А тебя… — он обернулся к кому-то, — штык ему! Пусть подавится кровью!

Сердце ёкнуло.

Я приготовился к удару сверху. Но тут шагнул вперёд генерал Волынский. Тот, что на совете так ловко поставил Белова перед выбором между старым родом Строгановых и моим. Его лицо было бесстрастно.

— Захар Григорьевич, подождите, — голос был спокоен. — Убивать его сейчас неразумно.

— Что⁈ — Строганов обернулся, багровея. — Этот выскочка мне всю операцию чуть не угробил! Его «Стриж» мне не нужен! Мы и без него Балтийск возьмём!

— «Стриж» — это мощь, — парировал Волынский, его взгляд метнулся на меня. — Но не в нём дело. Его мануфактуры. Зелья первой помощи. Без них потери взлетят в разы. Солдаты и так на пределе после ночи. Бунт может случиться не только у нас в штабе.

— Ну и что? — фыркнул Строганов. — Убьём его и найдём другого алхимика! Денег дадим!

Волынский покачал головой, терпеливо, как с глупым ребёнком:

— Вы не понимаете. Его люди — на алхимическом производстве, на литейном заводе, на железной дороге, они все безмерно преданы Пестову. Слепо. Я наводил справки. Если убьёте барона, то сразу получите саботаж, поджоги и остановку поставок. Сейчас это смерти подобно. Мы только что устроили переворот, армия расколота. Нам нужна стабильность в тылу. Хоть какая-то. Дайте срок. Пусть живёт… пока. Убьёте его после Балтийска, когда прочно встанем на ноги.

Строганов бубнил что-то невнятное, явно недовольный, но Волынский настаивал, его голос звучал убедительно.

Он явно был прагматиком. Человеком, ставящим полезность и выгоду выше всего.

Гад, но умный гад.

— Ладно! — наконец рявкнул Строганов. — После Балтийска! Слово Строганова! — он плюнул в мою яму. — А пока… — князь обернулся к Волынскому, — ты говорил, возьмёшь под контроль его людей? На «Стриже» и заводах.

— Возьму, — кивнул Волынский уверенно. — Скажу, что барон… временно отстранён по медицинским показаниям. А я — его доверенное лицо от штаба. У меня есть нужные бумаги. Его капитан — бывший флотский военный, привык приказам подчиняться. К тому же он знает, что я был безмерно предан Императору.

Строганов хмыкнул с неохотным одобрением, и вся компания двинулась прочь, оставив нас в ещё более гнетущей тишине.

Предательство Волынского было теперь очевидно и… расчётливо опасно.

Вечером была повторная унизительная процедура с хлебом и черпаком грязной воды. Попытки перекинуться словом с Беловым или Долгоруким пресекались охранником. Хорошая новость была лишь в том, что Долгорукий пришёл в себя окончательно, его дыхание стало ровнее, хотя изредка мужчина стонал от боли, видимо, сломано ребро.

Наступила чёрная и душная ночь. Я снова скрючился на своём клочке грязи, пытаясь найти положение, где меньше ломило спину. Отчаяние и ярость боролись внутри с леденящим расчётом Волынского. «Временно отстранён по медицинским показаниям»… Ловко. Очень ловко.

И вдруг… лёгкий шорох сверху.

Едва уловимый.

Я замер, прислушиваясь. Не охранник. Не крыса. Что-то… знакомое. Воздух над решёткой чуть дрогнул, словно от жара.

Тук.

Маленькое, тёплое и невероятно пушистое тельце шлёпнулось мне прямо на согнутую в колене ногу, а потом в одно мгновение взобралось по рукаву сюртука и устроилось на моём плече, уткнувшись холодным носом в шею. Знакомое довольное урчание заполнило всё пространство вокруг.

— Мотя… — выдохнул я, едва сдерживая смех облегчения и безумной радости.

Серебристая шёрстка была прохладной от ночного воздуха, а сам он целым и невредимым. Вернулся. Снова ко мне. Мой союзник.

Бронепоезд «Стриж». Сутками ранее. Ночь.

Капитан Сергей Иванович Рыбаков дремал в своей узкой каюте, убаюканный привычным утробным гулом механизмов «Стрижа», когда в дверь врезался запыхавшийся вахтенный офицер. Лицо мичмана было белее белого.

— Капитан! На мостик! Мотя… он неистовствует! Он с ума сошёл!

Рыбаков вскочил с койки как ошпаренный, мгновенно прогнав остатки сна.

«Тревога» и этот неугомонный зверёк Пестова, кого он заметил?

Или, может, что-то случилось с бароном, ведь он вроде брал Мотю с собой.

Мужчина на ходу натянул сюртук, не застёгивая, и выскочил в коридор. И тут ударил звук — нечеловеческий, пронзительный, сливавшийся в сплошной истеричный стрёкот.

Да, это было похлеще любого сигнала тревоги, удивительно, что капитан его не услышал.

Рыбаков видел, как зверёк стрекотал вчера днём, сообщая о диверсанте. Но тогда он не звучал с такой безумной силой и отчаянием. Как будто маленький часовой бил в набат, предупреждая о конце света.

На мостике царил хаос, озарённый тусклым светом дежурных ламп.

Серебристый комок носился как угорелый по приборам, картам, переговорным трубам. Он бился о штурвал, царапал лапками бронированное стекло, подпрыгивал к кнопкам аварийной сигнализации, отчаянно тыча в них мордой, и всё это сопровождалось неумолкающим вибрирующим визгом, леденящим душу.

Огромные уши Моти были прижаты к голове, чёрные глазки-бусинки бешено метались, полные животного ужаса.

Увидев капитана, зверёк взвизгнул ещё громче, запрыгнул ему на плечо и тут же спрыгнул, рванув к носовому стеклу. Там он встал на задние лапы и яростно забарабанил передними по броне, указывая в черноту за бортом, на тёмный склон, за которым тянулся Новоархангельский кряж.

— Что за чертовщина⁈ — рявкнул Рыбаков, пытаясь перекричать оглушительный визг зверька. — Успокоить его! Немедленно!

Но успокоить Мотю было невозможно. Он не реагировал ни на печенье, ни на пряники.

Питомец был вне себя, одержим одной мыслью — предупредить.

В дверь втиснулся Виталий Кучумов. За ним, сонно протирая очки, показался архитектор Сергей Петрович Бадаев.

— Капитан, что происходит? — спросил Кучумов, его взгляд прилип к мечущемуся тушканчику. — Он же был с бароном… Где Кирилл Павлович?

— Зверь с цепи сорвался! — отмахнулся Рыбаков, отчаянно пытаясь понять причину паники Моти. Его собственные мысли тоже метались: где барон? Что случилось в штабе? Но крик зверька был здесь и сейчас, осязаемо смертельным. — Что с ним?

Бадаев прищурился:

— Не знаю, капитан, что с ним сейчас. Но слышал рассказы от отца и старшего брата об этом тушканчике. Они говорили, что Мотя не просто любимец барона. Умный. Непостижимо умный. И чутьё у него феноменальное. Как у лучшей ищейки, помноженное на магическое предвидение. Думаю, он не просто предупреждает. Он вопит о смерти.

Рыбаков посмотрел на Мотю, потом на чёрный склон за стеклом. Тишина. Слишком глубокая. Ни привычного стрёкота ночных насекомых, ни писка мелких горных тварей, ни даже шелеста ветра в редких кустах. Как будто сама природа притихла перед решающим боем.

— Уверен? — хмуро спросил капитан.

— Уверен, — твёрдо сказал архитектор Бадаев.

Рыбаков ещё раз взглянул на зверька, потом на гору. Откинул защитный кожух и нажал на кнопку тревоги.

— БОЕВАЯ ТРЕВОГА! ВСЕ ПО МЕСТАМ! Воздух и земля, сектор четыре! Дозор, на вышку, осветить склон! Орудия к бою! Маги к амбразурам!

Резкие гудки прорезали ночь.

На палубе засуетились фигуры. Через десяток секунд прожекторы рванули в темноту, ползая лучами по камням.

И тут склон зашевелился.

Не просто осыпались камни. Огромный участок земли, метров тридцать в диаметре, вздыбился как кипящая каша. Грунт пошёл волнами, деревья с корнем вывернуло и швырнуло вниз. И из этого ада с оглушительным низким рёвом, сотрясавшим стальные листы бронепоезда, вылезло чудовище.

Гигантский червеобразный монстр. Каменная броня слиплась с грунтом. Пасть — сплошь кристальные зубы размером с тесак. Мощные лапы-буры. Землерыт. Он шёл прямо на «Стриж», и земля дрожала под тяжестью.