Хозяин антимагии 4 (СИ) - Базаров Миф - Страница 19

У нас невольно отвисли челюсти.

Пожарский. Род, чьё имя было проклятием, символом проигранной войны и исчезновения.

Митя первым оправился от шока.

— У него есть родственники? — резко спросил друг. — Нужно срочно найти. Для… — его взгляд скользнул в сторону гроба. — Для последнего прощания.

Слуга медленно покачал головой.

Его глаза были сухими и пустыми, как будто он уже давно перестал плакать.

— Никого, ваше сиятельство, — произнёс Лев, словно читая эпитафию. — Весь род… вырезан. Барин… он был последним. Теперь и его нет. Род Пожарских… прервался.

Его взгляд упал на клинок в моей руке.

— Родовая сабля… — слуга сделал шаг ко мне. — По праву слуги и душеприказчика… прошу отдать её. Она должна быть с хозяином. Или… передана по закону рода мне.

Я невольно крепче сжал ножны в руке. Холод металла напомнил о последних словах Сергея.

— Нет, — твёрдо сказал я. — У вашего господина была последняя воля. Я исполню её. Сам.

Уваров нахмурился, в его взгляде мелькнуло недоверие и вопрос: кому?

Но я молчал.

— И… кому же? — настаивал Уваров, но я лишь покачал головой, отводя взгляд.

Он понял, что давить бесполезно.

— Тогда… похороны, — Уваров перевёл дух, собираясь с мыслями. — Его нужно похоронить. Там, где положено. На родовом кладбище Пожарских.

— Где оно? — поинтересовался Амат.

— Недалеко, — махнул рукой Уваров, — в «Ярцево». Там, где когда-то было поместье. Теперь это руины, но место захоронения нетронуто.

— «Ярцево»… — Митя произнёс это слово тихо, словно пробуя на вкус.

Его взгляд стал острым, анализирующим. Друг посмотрел на Уварова, потом на меня, на клинок, потом снова на слугу.

— Выходит, ты служил последнему Пожарскому? — голос Романова был низким, почти беззвучным.

Слуга замер. Затем медленно, с достоинством кивнул один раз.

— Да, ваше сиятельство. Служил. С самого его детства.

Романов глубоко вдохнул.

— Хорошо, — решительно сказал он. — Хорошо, Уваров. Похороним его там, где должен лежать князь. По законам его рода. По старому обряду, как положено. Мы поможем.

— Благодарю, — слуга склонил голову, не скрывая усталости. — Я займусь… приготовлениями. Через неделю, максимум через две всё будет готово.

— Через неделю, — подтвердил Митя, встретившись взглядом со мной и Аматом. — Будем ждать от тебя вестей.

Мы оставили слугу Сергея в холодном полумраке морга.

На выходе Амат пробормотал что-то невнятное и направился в сторону бараков.

Митя пошёл к командному шатру, чтобы поговорить с Беловым.

А я… Я поспешил к «Стрижу».

Моя стальная крепость на рельсах возвышалась в предрассветных сумерках. Знакомый силуэт на фоне светлеющего неба.

Поднялся по трапу на палубу, прошёл в рубку.

Пусто. Холодно.

В ящике стола — только один пряник, аккуратно завёрнутый в вощёную бумагу. Взял его машинально. Хотелось перекусить.

Вышел на носовую часть. Нашёл место, массивный люк.

Сел.

Восток уже разгорался персиковым и золотым. Вершины дальних гор ловили первые, самые острые лучи ещё невидимого солнца, зажигаясь кроваво-красными, потом алыми, потом золотыми факелами. Красота, от которой щемило сердце.

Такой же восход я видел… когда? После того боя в старом мире? Или когда выносили Сашку с раздробленной ногой?

Потери… Они шли чередой.

И вот — Сергей. Не такой близкий, как те ребята из роты, с которыми глоток спирта из одной фляги был братством. С которыми я провёл не один год.

Но Серёга в этом мире стал для меня своим. Товарищ по учёбе, оружию. И теперь его нет.

Тяжело вздохнул.

Открыл флягу, глотнул холодной, обжигающей горло воды. Потом хотел взяться за пряник…

Пусто.

Лишь крошки на вощёнке.

Я поморщился, огляделся. Палуба пуста. Только я, гул машин где-то внизу, да нарастающий свет зари.

Тишина.

Странно…

— Тук! — что-то увесистое внезапно приземлилось на левое плечо.

Инстинктивно дёрнулся, повернул голову — пусто!

Но тяжесть была! Ощутимая, живая.

Сердце ёкнуло.

Я замер.

И тогда воздух над плечом завибрировал, сгустился, обрёл форму.

Серебристая шёрстка, сверкающая в первых лучах солнца как россыпь алмазной пыли.

Огромные трепещущие уши, повёрнутые ко мне. И пара черных бусинок-глаз, в которых отражалось и предрассветное небо, и моё потрясённое лицо.

Мотя!

Он сидел на моём плече, по-хозяйски устроившись, крошечные лапки цепко впились в ткань сюртука.

В уголке рта торчал крошечный кусок пряника. От него пахло мёдом и… детством. Тем самым, из которого меня выдернула взрослая жизнь.

Всё сжалось внутри.

Потом разорвалось волной тепла, такой сильной, что перехватило дыхание.

Пять месяцев. Пять долгих месяцев пустоты на плече, где всегда сидел этот невесомый комочек жизни.

Пять месяцев тишины без его шуршания и стрёкота.

Я медленно протянул руку, боясь спугнуть мираж.

Пальцы коснулись тёплой шелковистой шёрстки на боку зверька.

Реальный.

Живой.

Он не испугался. Наоборот, потянулся крошечной мордочкой к моей ладони, прося почесушек. Знакомый жест.

— Мотя… — моё горло сжалось, имя вырвалось хриплым шёпотом. — Где же ты пропадал, а?

Я ощупывал его дрожащими пальцами.

Шерсть немного спуталась, на боку тоненький светлый шрам, которого раньше не было. Но он здесь. Целый. Живой.

Этот знакомый вес, тепло, тихое довольное постукивание задней лапкой по моей ключице — всё это обрушилось на меня, смывая часть тяжести последних часов.

Зверёк ткнул холодным носиком мне в шею, заурчал, а потом ловко юркнул под воротник сюртука, устроившись там как в норке.

Знакомое тепло прижалось к коже.

Я закрыл глаза, чувствуя, как по щекам катятся предательские тёплые капли.

Не от горя.

От облегчения.

От того, что кусочек моего мира, казалось бы, потерянный навсегда, вернулся.

Именно сейчас.

Именно здесь.

На рассвете после самой тёмной ночи.

Мотя для меня был больше, чем питомцем. Он был живой нитью, связывающей меня с самим собой. И он вернулся.

Интерлюдия

Эдик Самойлов наблюдал за прошедшими мимо него Ждановым, Качаловым и Пестовым.

Они явно шли куда-то целенаправленно: взгляды сосредоточены, походка быстрая.

Молодой человек сжал кулаки.

«Адъютант Белова», — мысль жгла его изнутри. Место, которое должно было достаться ему. Эдик рассчитывал на него, льстил, интриговал, а получил лишь жалкую должность адъютанта у Строганова, старого интригана, пока этот выскочка Жданов…

«Как это у Мити получилось?» — этот вопрос терзал Эдика.

Что такого нашёл Белов в этом балаболе?

Зависть, едкая и чёрная, заполняла парня. Он смотрел вслед ребятам, пока они не скрылись за деревьями, направляясь к тому зловещему сектору, откуда не возвращались последние патрули.

Пусть идут.

Пусть встретят ту тварь.

Может, тогда место освободится…

И тогда Белов наконец оценит его, Самойлова.

Через час Эдика разыскал взволнованный офицер штаба Белова.

— Эдуард! Не видел адъютанта Жданова? Светлейший князь требует его к себе!

Эдик сделал удивлённое лицо:

— Жданова? Нет, не видел с утра. Может, на периметре? — он соврал легко. Пусть ищут. Чем дольше, тем лучше.

Ещё через час Самойлов, выполняя поручение Строганова, проверял передовые посты. На одном из них дежурил знакомый сержант, Коркин.

— Эдик, родной! — Коркин выглядел измученным. — Чуть отлучусь, а? Минута!

Самойлов кивнул с напускной бодростью:

— Давай, давай, я посторожу. Только быстро! — и полез на дозорную вышку.

Сержант вприпрыжку, придерживаясь за живот, направился к ближайшему туалету.

Как только он скрылся за палатками, Эдик лениво обвёл взглядом горизонт. И замер. Вдалеке, уже за территорией проклятого сектора, у подножия гор в небо взвилась яркая световая стрела. Она зависла на секунду, ослепительно вспыхнула и рассыпалась искрами. Сигнал помощи. Тревога.