Завтра, завтра - Джанноне Франческа - Страница 6

Пока стая чаек кружилась в танце над парусами, корабль Джорджо начал разворачиваться, чтобы пришвартоваться к причалу. Через минуту Джорджо услышал громкий хрипловатый голос старпома: «Эй, Тощий!» Так его прозвали еще в детстве, из-за излишней худобы: ребенком он был кожа да кости. С возрастом он немного окреп, но все же не настолько, чтобы избавиться от прозвища. Оно так прилипло к нему, что теперь, знакомясь с людьми, он так и представлялся: «Очень приятно, Тощий». Джорджо подозревал, что мало кто из его товарищей знает его настоящую фамилию – Канепа.

– Все остальные уже готовы к швартовке. Ты сам проснешься или тебе кофе принести? – прокричал старпом с сильным неаполитанским акцентом.

Удивительно, как такой невысокий и хлипкий человек способен издавать звуки, от которых задрожали бы даже стены в пещере, думал Джорджо. Он усмехнулся и широко раскрыл руки, как бы говоря: «Я всегда готов, разве не видишь?» Привязал мешок с песком к концу каната и бросил его одному из швартовщиков на берегу, тот ловко поймал его и, протащив по причалу, накинул на швартовую тумбу.

– Тощий, мне только футболку переодеть, и я готов, – сказал, подойдя к нему, один из товарищей – лысый и безбородый здоровяк с мускулистыми ногами и руками.

По документам он был Эмануэле Коста, но Джорджо сразу же прозвал его Бачичча[4], потому что так в Савоне, откуда Джорджо был родом, называли людей из Генуи.

– Жду тебя здесь, – ответил Джорджо. – Как только будешь готов, спускаемся на берег.

– А ты что, даже не переоденешься? – спросил его Бачичча, наморщив лоб.

Джорджо поднял руки, одну за другой понюхал подмышки и удовлетворенно кивнул, пока друг насмешливо смотрел на него.

– В отличие от тебя я не воняю, – ответил он и с улыбкой подмигнул Бачичче.

В это самое мгновение на другом конце города Аньезе шла босиком по траве. В руках у нее была тетрадь в черной обложке с красными краями, распухшая, будто она побывала в воде, а потом ее высушили на солнце. К тетради была прицеплена ручка. На локте у Аньезе болталась светлая холщовая сумка. Она брела по полю перед домом Терезы, подруги, с которой они договорились сходить за покупками.

Аньезе специально пришла пораньше, чтобы собрать осенние сциллы, которые цвели здесь особенно пышно. Подобрав подол длинного платья, она нагнулась над кустом с цветами лилового цвета в форме звезды, понюхала их, закрыв глаза, потом села на корточки, достала из сумки совок и принялась аккуратно выкапывать их, стараясь не повредить луковицы. Когда в руке собрался большой пучок, она пересчитала цветы – пятьдесят один – и тут же бросила один на землю. Потом с улыбкой принялась рассматривать маленькие престранные луковицы, напоминавшие по форме крохотные груши. В одном из университетских учебников дедушки она вычитала, что в луковицах сцилл содержатся противовоспалительные вещества, и ее тут же озарила идея: разработать формулу нового мыла, которое не просто очищало бы кожу, но и ухаживало за ней, как крем.

Пока это была всего лишь идея, гипотеза, которую предстояло проверить, поэтому Аньезе решила не рассказывать об этом никому, кроме Лоренцо. Тот, как и следовало ожидать, тут же пришел в восторг и загорелся этой идеей – так случалось всякий раз, когда сестра предлагала ему запустить новый продукт «Дома Риццо».

Аньезе сложила пучок цветов и совок в холщовую сумку, открыла тетрадь на чистой странице, стянула зубами колпачок с ручки и уже собралась записать впечатления, которые вызывал у нее аромат сцилл, когда с дороги ее громко окликнула Тереза. Аньезе обернулась и помахала ей рукой. Потом закрыла тетрадь и поспешила навстречу подруге.

– Что это ты делаешь с колпачком во рту? – спросила ее Тереза, как только она подошла ближе.

Аньезе широко распахнула глаза и вытащила колпачок изо рта.

– Совсем о нем забыла, – ответила она, как будто это было чем-то совершенно естественным. Она надела его на ручку и положила ее обратно в сумку вместе с тетрадью.

Тереза вздохнула. Ей было столько же лет, что и Аньезе, они выросли вместе, играя в стенах «Дома Риццо». Отец Терезы, Марио Греко, был одним из первых работников мыловарни. Его нанял еще дедушка Ренато, когда Марио был совсем юнцом, а сейчас он стал старшим рабочим, к которому все обращаются за советом.

– Ты собираешься идти босиком? – спросила Тереза, уставившись на подругу своими выпуклыми карими глазками, которые придавали ей настороженный вид.

Аньезе посмотрела на свои голые ноги.

– Ох ты ж! – воскликнула она, озадаченно оглядываясь по сторонам. – Но где же я оставила туфли?

Девушки принялись искать туфли вместе и нашли их неподалеку, на обочине. Аньезе надела сначала правую, потом левую, ухватившись рукой за плечо Терезы.

Они пошли дальше и через несколько минут оказались на площади у мэрии, где было много людей: одни сидели на скамейках, другие – за столиками бара «Италия» под навесами в бело-синюю полоску с рекламным плакатом вермута Cinzano на стеклянной двери. Девушки свернули направо и вышли на знаменитую «улицу ремесленников», настоящую гордость города, которая привлекала покупателей не только из близлежащих городов, но и из-за моря.

Проходя мимо магазина керамики, Аньезе заглянула внутрь: она заметила Анджелу, которая уже много лет там работала. Та с очаровательной улыбкой показывала покупательнице разноцветные тарелки.

– Давай зайдем поздороваться, – предложила Тереза, кивнув в сторону магазина.

– Нет, не хочу, – ответила Аньезе.

– Всего две минуты, что тебе стоит, – настаивала подруга.

– Я же сказала, что не хочу. Да и она не сильно мне обрадуется, – возразила Аньезе.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь… Ты же сестра ее жениха, конечно, ей будет приятно.

– Говорю тебе, она меня не выносит. Иногда мне даже кажется, что она ревнует ко мне Лоренцо.

Аньезе надула губы и, ускорив шаг, потянула Терезу вдоль выставленных прямо на улице лотков. Чего там только не было: вышитые льняные и хлопковые ткани, терракотовые вазы и самые разнообразные керамические изделия, рождественские вертепы, куклы из папье-маше и плетеные корзинки. Когда они вышли на вымощенную шестиугольную площадь, колокола на церкви Святого Франциска пробили полдень.

Аньезе зажала уши руками и быстрым шагом направилась в сторону лавки, которая располагалась в начале переулка у церкви, откуда виднелись высокие мачты парусников и где можно было срезать дорогу к порту.

– Здравствуй, Кончетта, – одновременно поздоровались девушки, заходя в лавку.

Кончетта стояла на стуле и искала что-то на одной из длинных полок, которые занимали стены от пола до потолка и ломились от самых разнообразных товаров: банок с консервированными помидорами, сигарет, стиральных порошков и наборов для шитья.

– Здравствуйте, синьорины, – поприветствовала их Кончетта, с улыбкой обернувшись к девушкам. На вид ей было около сорока: статная и высокая, с копной черных волос, разбросанных по плечам. Она спустилась со стула и направилась им навстречу, раздвигая предметы, в беспорядке расставленные на полу.

Аньезе тут же заметила новый рекламный плакат мыла «Олив», который висел на стене, прикрепленный четырьмя полосками прозрачного скотча. Под ним высилась пирамида из новых пачек мыла, а рядом, все так же на полу, стояли другие товары «Дома Риццо»: туалетное мыло «Марианн», хозяйственное мыло «Снег» и мыло для бритья «Лиссе».

– Виттория, погляди кто пришел, – крикнула Кончетта в сторону двери в глубине магазина. Послышался звук смываемой воды, и через мгновение из дверей показалась девочка лет восьми. Увидев Аньезе, она улыбнулась, и по подбородку у нее стекла струйка слюны. Нетвердой походкой она направилась к Аньезе, ноги ее заплетались при каждом шаге. Подойдя к девушке, она бросилась ее обнимать.

– Тише, тише ты, а то Аньезе сейчас упадет, – предостерегла Витторию мать, на лице которой читалась смесь жалости и нежности.