Молчание матерей - Мола Кармен - Страница 16

— Мануэла — великолепный специалист. — Буэндиа повернулся к Элене. — Кстати, если ты не против, я хотел бы, чтобы она присутствовала на наших совещаниях.

Элена кивнула. В этот момент у нее завибрировал телефон. Она вышла из переговорки, но через минуту вернулась.

— Это Сесилия. Ей на почту только что пришло видео от Эскартина.

Все ждали, пока Марьяхо подключит компьютер, войдет в почту Сесилии (та сообщила им пароль) и найдет письмо с видео: его отправка была запланирована заранее. Марьяхо открыла файл.

Откуда Гильермо вел запись, было неясно: судя по шуму машин на заднем плане, он находился на улице. Они впервые увидели его живым. И с удивлением заметили на лице мужчины, чья фотография висела на стене переговорной, застенчивость. Он говорил тихим, усталым голосом; возможно, эта усталость была вызвана приемом препаратов. Его речь была грамотной и казалась продуманной, хотя признание явно давалось ему нелегко. Перед ними словно из густого тумана выступала подлинная личность Гильермо — ценителя джаза и книг, полицейского, который на этом видео никем не притворялся.

«Сесилия… Если ты смотришь это видео, значит… значит… Не пытайся искать меня, так будет лучше для нас обоих, поверь. Мне нелегко рассказать тебе правду, но я должен, хотя ты, наверное, меня возненавидишь. Когда я брался за эту работу, я и представить себе не мог, чем все закончится. Я не лгал тебе, когда говорил, что это задание на шесть-семь месяцев, а потом мы снова съездим в Новый Орлеан. Я надеялся, что мы осуществим все наши планы. Ты знаешь какие: завести детей, двоих или даже троих. Найти в Сарагосе спокойное место. Но все вышло иначе. Месяцы превратились в годы, и я… чувствовал, как мы отдаляемся друг от друга. Нет, я не пытаюсь переложить ответственность на тебя. Ты всегда оставалась той женщиной, в которую я когда-то влюбился… Но я изменился. На этой работе рано или поздно начинаешь терять ориентиры, перестаешь узнавать себя в зеркале, а потом забываешь, кем был раньше… Ты видела: когда я приезжал домой, мне не терпелось снова уехать… потому что, сам не знаю, как так вышло, но мне стало казаться, что моя настоящая жизнь — та, другая. Это случилось, и пути назад нет. На этой работе я.. я познакомился с девушкой. И влюбился, Сесилия. Трудно объяснить, с чего все началось, да и вряд ли тебе захочется слушать. Но она беременна, и я… хочу быть с ней. Я хочу, чтобы она родила мне дочь. Осталось совсем немного, несколько недель. Я мог бы просто исчезнуть, но, думаю, я должен хотя бы попытаться объяснить тебе, что произошло. Дать тебе повод возненавидеть меня и начать жизнь с чистого листа. Мне жаль, что так получилось, Сесилия. Я очень любил тебя. Надеюсь, ты еще будешь счастлива».

Эскартин замолчал и приблизился к камере, чтобы выключить запись.

— Недурно: бросаешь жену по видео и между делом сообщаешь ей, что другая ждет от тебя ребенка. Да он заслужил все, что с ним произошло.

— Перестань, Марьяхо, — шикнул на нее Сарате.

— Ребенок должен был родиться через несколько недель. То есть плод был почти доношен, — размышлял Буэндиа. — Марьяхо, сможешь установить, когда сделана запись? Надо понять, когда вырезали плод.

— Но где же мать? — Ордуньо нервно шагал по переговорной — он не любил офис. — Тело Гильермо даже не пытались спрятать. Почему же мы до сих пор не нашли мать?

— Эскартин познакомился с ней на работе. — В голосе Сарате звучал адресованный Элене упрек. — Значит, только Рейес может добыть информацию об этой женщине в бригаде Вильяверде.

— Да, пожалуй. Но и мы не будем сидеть сложа руки. Марьяхо, поищи мексиканок, которые ходили в женскую консультацию, а потом резко прекратили.

— По имени Серена, — добавил Буэндиа.

Дверь открылась, и в переговорную вошел Рентеро. Он молча кивнул в сторону кабинета Элены, приглашая инспектора следовать за собой.

— Как тебе взбрело в голову отправить туда мою племянницу?

Элена даже не успела закрыть дверь кабинета, чтобы остальные не слышали возмущенных криков Рентеро.

— Твоя племянница работает под моим началом. Мне нужна информация о том, чем занимался Гильермо Эскартин. Ты мне ее не даешь, поэтому приходится искать другие пути.

— Думаешь, я от тебя что-то скрываю? Я не спорю, внедрить туда своего человека — разумное решение, но почему ты не выбрала кого-то другого? Ордуньо, Сарате?

— Рейес — лучшая кандидатура. Кстати, она очень довольна новым заданием.

— Сарате не справился бы? Ну конечно. Ты боялась, что он снова потеряет над собой контроль.

— Мы вроде говорили о Рейес.

Рентеро понял, что затронул больную тему. Он вздохнул, поправил галстук и уселся в кресло.

— Что там, в этой бригаде? Ты уверена, что Гильермо занимался ими?

— Это какая-то банда рэкетиров, по-видимому, они держат в страхе весь район. Тех, у кого легальный бизнес, но особенно тех, у кого нелегальный. Выжимают из них все соки. Даже название себе придумали: Отдел.

По лицу Рентеро словно пробежала судорога. Он встал и отвернулся к окну, за которым по улице Баркильо спешили прохожие. Откуда-то доносился шум стройки.

— В чем дело, Рентеро? Ты слышал о них раньше?

— Нет-нет. — Когда комиссар обернулся, его лицо разгладилось, и он улыбался. — Думаю, я просто старею и все сильнее переживаю за Рейес.

Во время первого совместного патрулирования Фабиан не позволил Рейес вести машину.

— Еще одно правило: за рулем я. Всегда. Кстати, ты же пила соль-и-сомбру! Если тебя остановит полиция и попросит дунуть...

— Я смотрю, тут у вас много правил.

— Да, и все обязательны к исполнению. Для краткости можно свести их к одному: я командую, ты слушаешься. Какие-то проблемы?

— Нет, пока никаких.

— Давай и дальше в том же духе. Я покажу тебе Вильяверде. Похоже, ты тут не бывала. Небось никогда не выезжала за пределы богатой Саламанки? А сама где живешь, в Эль-Висо?

По спине Рейес пробежал холодок. Она постаралась скрыть страх и замешательство за улыбкой. Фабиан просто угадал, или они пробили ее по своей базе?

Рейес заранее выучила названия пяти кварталов Вильяверде: Лос-Анхелес, Лос-Росалес, Сан-Андрес, Бутарке и Сан-Кристобаль, но Фабиан не упомянул ни одного из них. Вместо этого он говорил о Нижнем и Верхнем Вильяверде, Орокьете, Эспинильо, Баррио-де-ла-Плата, Колонии-Маркони…

— Со временем побываешь везде, — объяснял Фабиан. — Где-то тишь да гладь, а кое-где лучше держать ухо востро. Особенно в парках. Осторожнее с бандами латиносов: они работают по всему Мадриду. У нас промышляют парни из Тринидада и «Доминиканцы». Когда они встречаются, лучше оставаться в стороне. Еще есть «Латинские короли», но их мало, и «Ньетас» — эти в основном в Пуэнте-де-Вальекас тусуются, сюда не суются. Тебе придется разобраться, кто есть кто. Объясню потом, как их не перепутать.

— Они все в наркобизнесе?

— Что подвернется, тем и занимаются, больше по мелочи. В Лавапьесе, сама знаешь, наркоту крышуют турки и африканцы, они давно там обосновались… А у нас за главного один черный козел из Сенегала, но про него я тебе потом расскажу. Сейчас поедем в Колонию-Маркони, про нее ты наверняка слышала. Станет тебе вторым домом.

Он свернул с Адалузского шоссе на улицу Ресина. Заводы и заброшенные из-за кризиса стройки сменились дешевыми домами. Раньше в них жили работники фабрики Маркони, производившей бытовые и промышленные электроприборы.

— А я живу вон там. — Фабиан махнул рукой в сторону огромного здания из красного и серого кирпича. — Ты не думай, это нормальный квартал, тут живут хорошие люди, работяги. Здесь вырос Рауль из «Реал Мадрида». Раньше, пока его не купил Мадрид, он играл за «Атлетико», а до того — за «Сан-Кристобаль-де-лос-Анхелес». Местные жители создали ассоциацию и делают что могут, чтобы квартал не превратился в помойку…

Это не была метафора: между границей района и трассой М-45 тянулся огромный пустырь, заваленный мусором и сломанной мебелью.