Молчание матерей - Мола Кармен - Страница 13

— Мне плевать, что это прием Асенсио! Я говорю о нашем коллеге! Ты что, правда думаешь, что твоих оправданий достаточно? — закричала инспектор, когда они оказались на улице Веласкеса.

— Черт бы тебя побрал, Элена, возьми себя в руки! Истеришь, как школьница.

— Пошел ты!

Элена перебежала на другую сторону улицы. Комиссар догнал ее.

— Я постараюсь выяснить о Гильермо Эскартине что-нибудь еще, — сказал он, пытаясь задобрить ее. — Пока я больше ничего не могу тебе обещать.

— Ты не сообщил мне ничего полезного, Рентеро. Выпустился в 2007 году с красным дипломом, изучал криминологию. Я что, ради этого тебе звонила?

— Информация об операции засекречена. Даже у меня нет к ней доступа.

— Напомнить тебе, как его убили? Распороли сверху донизу и засунули между кишок его ребенка! Этого недостаточно, чтобы отказаться от секретности? Мне нужно знать, какое дело он расследовал!

— Мне очень жаль, Элена, поверь.

— Невероятно. — Элена фыркнула от бессилия. — Он был полицейским, таким же, как ты и я. И пожертвовал жизнью ради работы. А мы ничего не сделаем, чтобы найти его убийцу?

— Я же не говорю, что надо прекратить расследование.

— Но ты нам не помогаешь.

Рентеро промолчал, и она поняла, что настаивать нет смысла. Таковы правила, и ей придется им следовать.

— Он выслеживал Эскартина. Ждал удобного момента, чтобы на него напасть.

Дотошность Марьяхо наконец принесла плоды. На записях с камеры наблюдения, установленной у магазина техники, она нашла белый «Ситроен С-15», в котором обнаружили тело Эскартина. Автомобиль был припаркован в конце улицы Сан-Хенаро, возле парикмахерской Бирама.

— Водителя не видно? — спросил Сарате.

— Нет, но теперь мы можем установить дату убийства. Преступник караулил его, но не спешил с нападением. Терпеливый какой…

Буэндиа разложил на столе свои отчеты. Они подтверждали слова Мануэлы. В теле жертвы были обнаружены остатки скополамина, которым Эскартина усыпили. Убийство было совершено при помоши хирургических инструментов, но преступник явно не был профессиональным медиком. Отпечатков, снятых в машине, в базе не нашлось.

— Тебе удалось выяснить, как долго был заморожен плод?

— Это невозможно.

Знал ли Эскартин, что мать его будущего ребенка погибла? У Сарате не было сомнений, что после аборта, проведенного столь чудовищным образом, она не выжила.

— Мы теряем время. Сейчас мы уже должны бы выламывать дверь Бирама, он же один из главных наркодельцов Мадрида. Гильермо расследовал его дела. Бирам его раскрыл, о чем имел наглость рассказать нам! Выследил, поехал за ним в Сарагосу и убил.

— Но зачем такие зверства? — робко возразила Мануэла. — Логичнее было бы прикончить его тихо, не привлекая внимания.

— Ты не была у Бирама. Может, такие убийства — еще одна традиция его народа.

Буэндиа упрекнул Сарате в предвзятости: то, что видели они с Эленой, действительно просто традиция. Девушке никто не причинял вреда. Может, на родине Бирама это что-то вроде бала дебютанток, какие еще недавно устраивали в Мадриде.

— Пойду съем что-нибудь в «Синем лебеде», пока от Элены нет вестей. Вы со мной?

Буэндиа отказался: он устал и предпочел немного вздремнуть. Марьяхо тоже покачала головой.

— Криминалисты передали мне компьютер Гильермо. Я знаю, что жесткий диск пуст, но все же покопаюсь в нем. Вдруг удастся восстановить хоть какие-то документы.

Сарате не стал настаивать. На улице ему в лицо ударил холодный ветер; Анхель дошел до славившейся своими грибными блюдами таверны «Синий лебедь» на улице Гравина и занял столик в углу. Это было одно из немногих старых заведений в районе, где без конца открывались новые рестораны и дизайнерские бутики. Сарате откупорил вторую бутылку пива, когда в таверну вошла Мануэла.

— Доктор Буэндиа сказал, что тут надо брать лисички. Я присоединюсь, ты не против? Умираю с голоду.

Сарате прихватил свою бутылку, и они переместились за столик под телевизором. Кроме них в зале сидела лишь одна молодая пара. На экране надрывались юные таланты, и их голоса нарушали тишину ресторана.

— А ты есть не будешь? — спросила Мануэла, просмотрев меню.

— Я не голоден.

Он в несколько глотков осушил третью бутылку пива. Мануэла заказала лисички, белые грибы с фуа-гра и газировку «Аквариус».

— Сочетание жуткое, я знаю, — улыбнулась она.

Мелкие, идеально ровные зубы, огромные темные глаза, как у персонажа старых мультиков Бетти Буп. Мануэла склонилась над тарелкой, прижав локти к бокам, с видом ребенка, который понимает, что делает что-то нехорошее, и не хочет, чтобы его за этим застали. Она извинилась, что пьет газировку. Короткие каштановые кудри падали ей на лицо, и Мануэле приходилось то и дело откладывать приборы, чтобы откинуть волосы и поправить очки. Сарате никогда не обращал на нее особого внимания, но сейчас рассматривал ее губы, большие глаза и гладкую кожу, и она казалась ему красавицей. Он как будто обнаружил в ящике стола забытую всеми драгоценность.

Она не пыталась вовлечь его в разговор, чему Сарате был только рад: он не испытывал желания поддерживать беседу, да и не знал, о чем с ней говорить. Мануэла болтала без умолку, а он тем временем заказал джин с тоником. Она рассказала, что ее мать итальянка, родилась в деревушке Пату, на каблуке итальянского сапога. Влюбилась в заезжего испанца и поехала его искать — потому, что влюбилась, и потому, что забеременела, но в первую очередь — потому, что влюбилась. Но так и не нашла.

— Грустно, да? — Мануэла перестала жевать, и в ее больших глазах мелькнула печаль. Мать больше ни в кого не влюблялась. Она знала только его имя — Хуан — и что родом он из деревни с разрушенной церковью в Центральной Испании.

— В каждой испанской деревне есть разрушенная церковь, верно?

Каждые свободные выходные мать Мануэлы брала дочь и отправлялась с ней в очередную деревню в надежде, что найдет там Хуана. Ее не волновало, что он наверняка давно женился и завел детей.

— Она до сих пор этим занимается. У нее есть карта Испании, на которой отмечены все деревни с разрушенной церковью, где она побывала, в некоторых по два-три раза. На прошлых выходных она ездила в Тригерос в Вальядолиде. «Нашла Хуана, мам?» — «Нет, я не нашла твоего отца» (она всегда называет его именно так: «твой отец»). — «А если бы даже нашла, ты не узнала бы его: тридцать четыре года прошло. Он превратился в пузатого лысого мужика и совсем не похож на красавчика, которого ты помнишь». — «Если увижу, я его узнаю».

Уже за полночь Сарате проверил телефон: сообщений от Элены не было. Он заказал еще джин с тоником и оплатил весь счет, после чего они переместились в бар в Чуэке. Мануэла опять пила «Аквариус», а он — алкоголь. Была среда, так что, когда в половине третьего они вышли из бара, большинство заведений уже закрылось.

— Я тут рядом живу, и у моей соседки наверняка найдется что-нибудь выпить. Джин у нее точно есть.

Таксист довез их до улицы Дос-Эрманас за площадью Тирсо-де-Молина. В квартиру они вошли на цыпочках, чтобы не разбудить соседку: та работала в больнице и вставала очень рано. Мануэла направилась на кухню, а Сарате сел у нее в комнате на диванчик, обитый тканью с узором из бабочек. Наконец она появилась, неся бутылку и стакан со льдом.

— Тоника не нашла.

Они немного поболтали, хотя Сарате беседа давалась с трудом. Комната у Мануэлы была большая, с собственной ванной; окно выходило во внутренний двор. Над письменным столом — полки с книгами по медицине, расставленными в идеальном порядке. Мануэла устроилась на стуле напротив Сарате. Он взял ее за руку, аккуратно притянул к себе на диван и, особо не раздумывая, поцеловал. Весь вечер он пил, стараясь затуманить сознание. Мануэла вздрогнула, секунду поколебалась, но все же решилась. Сарате словно хотел раствориться в ней: в запахе ее кожи, в ее дыхании, ее теле. Они занялись любовью, а потом в тишине уснули.