Исчезновения - Мерфи Эмили Бейн - Страница 38

Она отворачивается и, когда замечает, что я стою рядом, одаривает меня таким пристальным взглядом, который мог бы растопить траву. Но я благодарна ей за то, что она защитила Майлза, даже если она это сделала самым оскорбительным способом, и задаюсь смутным вопросом: а не признала ли она сейчас, что видит во мне равную?

Она уходит, бросая Уолту через плечо:

– И тебе повезет, если я не наябедничаю на тебя маме за то, что ты такая маленькая свинья.

Уолт, пыхтя, следует за ней, сердито смотрит по очереди на каждого, пинает пыль в воздух, та взвивается клубами вокруг нас и оседает на моих зубах.

Джордж стряхивает ее со своей школьной сумки.

– Он задира, – бормочет он.

Майлз и не пытается прикрыться от облака пыли. Он наклоняется, чтобы рассмотреть камни на земле у его ног, и пыль собирается в его волосах.

Он не захотел бы, чтобы я тряслась из-за него. Поэтому я просто стою на безопасном расстоянии.

– Все нормально? – спрашиваю и, когда он кивает, засовываю руки в карманы пальто. Наконец из-за поворота подъезжает миссис Клиффтон.

– Простите! – кричит она нам, опуская стекло. – Я застряла на телефонном разговоре и никак не могла его закончить даже ценой жизни. – Она розовеет, когда видит Джорджа, и я понимаю, кто был на другом конце телефонной линии.

Джордж либо не понимает, либо ему все равно.

– Может Джордж прийти позаниматься с нами? – спрашиваю я миссис Клиффтон.

– Только если он согласится остаться и на ужин.

– Спасибо, – говорит Джордж. Он понижает голос, когда мы идем к машине. – Кто бы мог подумать, что сегодня рыцарем в сияющих доспехах будет Элиза? – он внимательно смотрит на Майлза, будто пытаясь понять, действительно ли он вышел из этой ситуации целым и невредимым.

Майлз кажется таким маленьким и невинным, когда забирается на переднее сиденье, не проронив ни слова. Но мне хорошо известно, что значат его сжатые челюсти, когда он прищурясь смотрит в окно и трет камешки между пальцев, пока они не станут гладкими.

Я знаю своего брата и думаю, что они все его недооценили.

Дома мы с Джорджем раскладываем книги на кухонном столе рядом с теплом печи. Женевьева втирает радугу специй в курицу, которую готовит, заменяет стеклянные емкости для запекания картошки и фасоли на противни с хлебом, который только что испекла на ужин. Она цокает языком и суетится, как курица-наседка, жалуясь, что мы ей мешаем и болтаем больше, чем две старые женщины, но продолжает подкладывать нам на тарелки печенье и сэндвичи.

– Думаешь, с Беас все будет хорошо? – спрашиваю Джорджа, собирая в линию крошки на своей тарелке.

– Будет, – отвечает он с набитым ртом. – Дай ей еще несколько дней.

Но знаю, что Исчезновения глубоко ранили Беас. Отсутствие музыки подобно порванному ожерелью: оно рассеивает косвенный ущерб, как раскатывающиеся бусинки. Я хочу их снова собрать: танцы и пение, записи и концерты, балы – и найти способ вернуть их ей.

– Так что думают люди о происходящем? – спрашиваю.

– Теорий множество, – говорит Джордж. – Что это какое-то проклятие, изменение в мозгу или в сенсорной функции, что-то передающееся в семье как наследственная черта. Мы рассмотрели идею о том, что это нечто в воздухе, воде или почве, что у нас всех психическое расстройство. Или, может, – раздумывает Джордж, прищурившись, – это что-то случайное и неприятное, как болезнь.

– Джордж… – я колеблюсь, все еще вспоминая атаку Уолта на Майлза, – почему люди продолжают нападать на меня и Майлза, когда есть столько других возможных Катализаторов?

«Я видела книгу Совета, – думаю, – и знаю о других».

– Позволь спросить тебя, – говорит Джордж. – Почему, думаешь, Элиза так настроена стать Мисс Стерлинг во всем? Ты заметила это? – он крутит карандаш между пальцами. – Как тебе кажется, почему моя мама всегда сует нос в чужие дела? Суть в том, Айла, что твоя мама уехала. У нее был шанс выбраться, и она воспользовалась им. И люди воспринимают это так, словно она бросила Стерлинг и это только доказало ее вину. – Выражение лица Джорджа смягчается. – Любой другой, кто мог быть Катализатором, делает все возможное, чтобы показать, что он кардинально от нее отличается.

Я сжимаю юбку в кулаках под столом.

Нас прерывает звук открывающейся двери. Мы собираем наши книги и встречаем доктора Клиффтона и Уилла в прихожей.

– Привет, Джордж, – произносит доктор Клиффтон удивленно. Я съеживаюсь, когда он и Уилл останавливают свой взгляд на мне и Джордже, стоящих бок о бок, словно пытаясь точно определить, что именно между нами двумя происходит.

– Доктор Клиффтон, – говорит Джордж, делая шаг вперед, – я знаю, что вы ищете вариант для музыки, и подумал: а не готовы ли вы выслушать некоторые мои идеи?

– Конечно, – отвечает доктор Клиффтон. – Твоя мама упомянула, что у тебя научный склад ума. Возможно, так мы найдем ответ в два раза быстрее. – Он поворачивается к Уиллу. – Мы можем закончить наш с тобой разговор в другое время? Или хочешь к нам присоединиться?

Уилл смотрит на Джорджа, потом снова на меня, чешет бровь.

– Нет, все нормально, – говорит он.

Доктор Клиффтон лезет в сумку, чтобы показать Джорджу книгу, распухшую от закладок.

– Я собирал идеи заранее, целое десятилетие. На данный момент есть почти тысяча версий.

Джордж держит в руках свой единственный листок бумаги.

– Я думал… над этим.

– Отлично, – говорит доктор Клиффтон, беря у него листок. – Мы добавим его. – Он засовывает его в книгу и приглашает Джорджа пройти в библиотеку. – Я точно чувствую, что решение должно быть где-то здесь. Давай начнем.

Дверь за ними закрывается.

Мы с Уиллом стоим в прихожей, первый раз оказавшись наедине со Дня Исчезновений, когда он пригласил Элизу на Рождественский бал.

– Привет, – говорит он, опуская ящик с инструментами.

– Привет, – отвечаю я сухо.

Он тянется в задний карман.

– Я зашел на почту по пути домой, – говорит он, – это пришло тебе.

Он передает мне сложенный конверт, надписанный папиным почерком.

Я тут же вскрываю его и пробегаю глазами новости о дневной мессе и гимнастике, о медузе и таком ярком солнце, что многие люди попали в медпункт с ожогами. С трудом могу представить, насколько далеко он должен быть от меня сейчас – здесь облака висят низко, и они серые, угрожают снегом. И все равно я опираюсь на перила с облегчением.

Уилл задерживается рядом со мной.

– Все хорошо?

Я коротко киваю ему и отворачиваюсь, ничего больше не добавляя.

– Отлично… – в этот раз его тон такой же прохладный, как и мой.

Я направляюсь наверх, чтобы оставить письмо на кровати Майлза, когда в дверь неожиданно стучат.

Снаружи, переминаясь с ноги на ногу, стоит Беас.

– А если я передумала? – говорит она, пожимая плечами, и я улыбаюсь и широко открываю дверь, чтобы дать ей войти.

Я устраиваю Беас экскурсию по дому, а потом мы располагаемся на полу в моей комнате. Она отдает мне «Подлесок».

– Она оказалась интересной.

– Возьми другую, – говорю, показывая на свою жалкую полку. Она изучает мои потрепанные книги, и, когда выбирает Йетса, я достаю маминого Шекспира.

Временами мы слышим, как дверь библиотеки открывается, когда Женевьева приносит чай.

– Я уже вычеркнул двенадцать, – говорит доктор Клиффтон. – И обеспечу доставку остальных нужных нам материалов.

Джордж начинает читать список, когда мои глаза останавливаются на «Короле Генрихе VIII».

– Пусть музыка умолкнет[5].

Я наклоняюсь вперед и перечитываю слова, снимая колпачок с ручки. Обвожу слова, словно надеваю на них корону.

Потом разворачиваю составленный мной список и добавляю последнюю находку. Она присоединяется к моей предыдущей заметке из «Бури», той, в которой говорится, что все в этом мире растворяется, исчезает, не оставляя после себя ничего.