Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий - Страница 3

Что уж подействовало на Баринову взгляд, тон или моя очень добрая улыбка, но Елизавета как-то подобралась и перестала капризничать. Очень надеюсь, что спектакль окончен окончательно.

— Не переживайте, Оксана Игоревна, — мягко заметил я. — Членовредительством не страдаю. Сейчас с гематомой разберемся и поедем растяжение лечить. Уверен, травма незначительная, пациентка быстро на ноги встанет.

— Егор… — испуганно пискнула Лизавета, но я уже намочил тряпку, присел на корточки. Баринова попыталась спрятать ноги под табуретку, но я успел ухватить пальцами женскую лодыжку, чтобы не дергалась, и приступил к процедуре.

Поначалу желтое пятно, пахнувшее горелыми спичками и серой, не хотело отмываться, пришлось приложить усилия.

— Мне больно, — попыталась возразить Лиза, но я был непреклонен.

— Потерпишь, — отрезал я, продолжая оттирать гематому.

— Егор… — обратилась ко мне Оксана. — Послушай…

— Минуточку, товарищ доктор, — отмахнулся я. — Что и требовалось доказать, — удовлетворенно выдал, когда мокрая тряпка сделала свое дело. — И не жалко тебе было спички палить, а? Целый коробок перевела. Эх, Лиза, Лиза, ну как маленькая, честное слово. Одного понять не могу: зачем? Ты же знала, что все раскроется, и я все равно тебя выпровожу.

Баринова упрямо поджала губы, но я успел заметить, как сверкнули нехорошим блеском ее глаза.

— Ну все, товарищ фельдшер, пациентка здорова, травмпункт отменяется, — объявил я, выпрямляясь и поворачиваясь к Гриневой. — Очень хочется узнать, зачем вы, уважаемая Оксана Игоревна, поддержали этот балаган? Я бы все равно не выгнал бедную девочку в ночь в чужом месте, если вы о этом переживали.

— Можно, я потом тебе объясню, Егор? — мягко поинтересовалась Оксана.

Я удивился, подумал и кивнул.

— Потом, так потом. Надеюсь, твои слова будут очень… хм… убедительными.

Прозвучало, кончено, не ахти, с двойным дном каким-то, но за сутки я настолько устал от женских капризов и выкрутасов, что мне окончательно стало наплевать на политесы и этикеты.

— Так, Елизавета Юрьевна, с такими раскладами мы еще успеваем посадить тебя на ближайший автобус. Тем более у нас имеется быстрый транспорт. Сейчас загружу чемодан и прокачу с ветерком, — довольным тоном объявил я.

И тут Лиза заплакала. По-настоящему. Молча и как-то безнадежно. Громкий рыдания обычно меня не трогают, как правило, чаще всего они либо наиграны, либо это истерика. Но вот такой вот тихий плач выворачивает наизнанку душу.

— Не понял, — опешил я. — Ты чего ревёшь? Опять? — не до конца веря в искренность Лизаветы, спросил я.

— Егор, ей действительно больно. Она правда растянула подколенную связку. Это очень неприятно, — Оксана тихо шагнула ко мне со спины и положила ладошку на плечо.

— Да твою ж… богомышь… ломаное коромысло, — выругался я от души. — И что теперь?

— Сначала ко мне в фельдшерский пункт. У меня там дневной стационар. Правда, помочь я могу перевязкой и постельным режимом, — с сомнением пробормотала Оксана. — Не уверена, но можно попробовать мазь от Василий Дмитриевича… Хотя я не одобряю народную медицину, — с сомнением добавила Гринева. — Думаю, успокоительные тоже помогут, — фельдшерица покосилась на Лизавету, по щекам которой по-прежнему текли тихие слезы. Твой бинт почти закончился.

— Что? — не понял я, слишком резким оказался переход от одной мысли к другой. Затем перевел взгляд на стол, где стояла распотрошённая коробка с моей домашней аптечкой, и заметил остатки бинта.

Ну да, за август поистратился с ребятней, а новый не купил. Собственно, бинт ушел даже не на боевые ранения в процессе подготовки, а на штампики для плакатов. Мы с девочками соорудили их для того, чтобы нашлепать салют на рисунках.

— Ну, тогда поехали, — скрипя сердцем, велел я. — Сама дойдешь? — поинтересовался у Лизаветы.

— Н-не знаю… П-попробую… — Баринова сжала губы, утерла ладошками слезы, которые продолжали бежать.

Очень хотелось язвительно заметить: «Не верю!», но Оксана в этой ситуации не стала бы врать, значит, действительно травма. Вот как можно умудриться растянуть связки, свалившись с табуретки,?

М-да, похоже, попала бывшая невестушка как тот пацанчик в сказке про мальчика и волков. Докричалась насчет травмы, вот травма и нарисовалась. Вот только окружение теперь слабо верит в правдивость болячки.

— Ладно, — я мотнул головой, покосился на Гриневу. — Оксана, прихватишь чемодан? Я пациентку твою до коляски донесу.

— Хорошо, — согласилась фельдшерица, торопливо собрала все вещи в аптечку, затем скользнула за занавеску в комнату и через несколько минут вышла с чемоданчиком Бариновой в руках. — Я готова.

— Ну, иди сюда, пациентка, — усмехнулся я, шагнул к Лизавете, одним резким движением поднял ее на руки.

— А-а-х… — вскрикнула Лиза.

— Что еще? — нахмурился я.

— Ты ее под коленку не бери, Егор, — посоветовала Оксана. — Больно же.

— Вот черт, не подумал, извини, — выругался я — Ну тогда попрыгали, по-другому никак. Или на плечо.

— Не надо на плечо, — взмолилась Баринова. — Лучше с палочкой… — тут же попросила.

— Ну с палочкой, так с палочкой. Так, обувайся. Вот так, молодец, — комментировал я действия Бариновой, помогая обуваться и подниматься. — Теперь поднимайся и цепляйся за меня, буду тебе вместо палочки. Больную ногу поджимай, попробуй прыгать на здоровой.

— А-а-х… Ф-фсе-о… хорош-ш-шо-ой… — пропищала сквозь стиснутые зубы Баринова. — Я до-ой-ду… — просипела Лизавета.

— Дойдет она, как же, — хмыкнул я — Обхвати руками мою шею. Ну… кому сказал! — приказал я.

Лизавета отчего-то кинула взгляд сначала на Оксану, которая стояла с невозмутимым видом на пороге, придерживая распахнутые двери, и только затем выполнила мой приказ.

— Так, держись крепко, — велел я.

Сам же обхватил девушку за талию, прижал к своему бедру, изогнулся вправо, поудобнее устраивая Баринову на боку, и потащил на выход.

— Егор! — вскрикнула Лиза.

— Что опять? — недовольно процедил я.

— Не больно? — заботливым тоном поинтересовалась Лизавета. — Не сильно сжимаю?

— Не настолько, как тебе бы хотелось, — не удержался я от шпильки.

— Да ну тебя, — буркнула Лиза и замолчала. Всю дорогу до мотоцикла Баринова сопела мне в плечо, время от времени негромко вскрикивая.

Однако, самообладание у Бариновой гигантское. И страдать успевает и последние шансы выискивать.

Я дотащил Лизавету до мотоцикла, осторожно усадил в коляску, вручил чемодан, кивнул Оксане, приглашая разместиться за моей спиной. Через минуту мы сорвались с места и помчали к фельдшерскому пункту. Да уж, кино на все времена «Учитель и его дамы», турецкие сериалы отдыхают. Вот уж будет сельским кумушкам, о чем судачить до самого Нового Года.

Доехали мы быстро и на удивление молча. В домике, где разместился фельдшерско-акушерский пункт, царила чистота и порядок. Пахло хлоркой, йодом и отчего-то осенней листвой. Оказалось, на столике Гриневой стоял стаканчик, в котором доживал свой короткий век осенний букет из разноцветных листьев.

При виде букетика Оксана отчего-то смутилась, торопливо подхватила импровизированную вазу из граненого стакана, вытащила засохшие листья и выкинула в мусорное ведро. Стакан же проставила в раковину.

— Сюда заноси, — велела Гринёва, не глядя на меня.

Во второй комнате стояли две железные кровати, накрытые накрахмаленными простынями. Я осторожно усадил Баринову на одну из них. К моему удивлению, Лизавета не стала за меня цепляться, а сразу же разжала пальцы и с облегчением откинулась на подушку.

— Ручищи у тебя просто железине, — проворчала Баринова, морщась то ли от боли в ноге, то ли от моего захвата.

Я стоял, смотрел на Лизавету, на ее ногу, которая действительно опухла в районе коленки, и начинал осознавать размер собственного попадания в неприятности.

С такой ногой Лизавету одну на автобус не посадишь в город не отправишь. Придется как минимум сопровождать. Опять же билеты… Хотя убей бог, не помню, продадут мне билет на самолет по Лизиным документам без Елизаветы, или придется и ее тащить с собой. По всему выходит, что минимум несколько дней Бариновой придется пожить у меня. Вот что за невезуха такая.